Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна (книга жизни .txt) 📗
– Он признался, что ратники казнили именно Усвятова?
– Его, родимого, – вздохнул Иван. – Но самое интересное, Алеша, что они не только за воровство его казнили. Оказывается, он тоже был из ратников. Из тех самых книжников, которых они в университетах учат. Но мирское, как сказал старец, победило его. Дьявол оказался сильнее. А так как Усвятов был посвящен во многие делишки ратников, то, конечно, зачастую быстрее их узнавал о древних святынях, которые каким-то образом попадали в частные коллекции. Ратники ведь не слишком церемонились. Какие-то древности они выкупали, какие-то просто воровали, если владелец не желал добровольно с ними расставаться. И об «Одигитрии» именно Усвятов миллионеру сообщил, то есть, по сути дела, выдал главную их тайну. И Корнуэлла нанять тоже он порекомендовал американцу. С агликашкой у него давние преступные связи. А Голдовскому пришлось изрядно за ним поохотиться, потому что Усвятова уже подозревали в измене, да еще эта история с похищенными книгами, которые оказались затем у Чурбанова. Так что Усвятов дважды финажки сорвал: и с Чурбанова, и с Корнуэлла... Гибель раскольниц, бесспорно, тоже на его совести... Словом, собаке собачья смерть... Правда, тех, кто казнил его, уже нет в живых. Полегли, спасая скит и «Одигитрию».
– Выходит, Ольховскому полный облом с этим делом? – спросил Алексей.
– Ну, как сказать? – Иван внимательно посмотрел на него. – Если по закону, то мы немедленно должны арестовать старца и Евпраксию. Сопротивление властям, хранение еретических книг, соучастие в убийстве Усвятова, да и покушение на жизнь двух полицейских чинов – это тебе не комар чихнул. А если добавить еще побег из-под стражи да прочие грешки по ведомству Константина, то наскребла себе девка грехов на вечную каторгу да свинцовые рудники.
– Если по закону, – перебил Алексей Ивана. – А если по совести?
– Дело в том, Алеша, – сказал Иван устало, – мы даже в отпуске прежде всего слуги закона, и совесть здесь ни при чем. Если всегда по совести поступать, порядка в государстве не будет.
– А по справедливости? – упорствовал Алексей. – Закон должен быть синонимом справедливости.
– Ты мне всякой чепухой мозги не забивай! – рассердился Иван. – Если по справедливости, то я должен сейчас сидеть на берегу реки, плевать в небо и ждать, когда таймень клюнет. Я что, не заслужил этот отпуск? И ты его заслужил, а вместо того, чтобы новых сил набираться, сидишь сейчас с разодранным боком и радуешься, что жив остался. Если так рассуждать, то мы и Корнуэлла должны отпустить. Он ведь тоже пострадал, и индусы его косоротые полегли здесь не за понюшку табаку. И ратники...
– Ратники за святое дело полегли, – неожиданно вмешался в разговор Сашка. – Им дорога в рай уготована.
Иван уставился на него.
– Ну вот, еще один батюшка объявился проповедь мне читать! А ну-ка, марш отсюда! – прикрикнул он на близнецов. – Нам с Алексеем Дмитричем серьезные вопросы обсудить надо.
На этот раз близнецы послушались его беспрекословно. Но не успел Иван рта раскрыть, как они сорвались с места с громкими воплями:
– Едут! Едут!
Несколько всадников, спускавшиеся по склону вниз к скиту, были едва видны в темноте, но близнецы заметили их первыми и первыми же бросились навстречу.
Это и вправду были Евпраксия и Константин в компании трех дюжих полтавчан. Всадники вымокли насквозь, но лица их были довольны, а у Евпраксии и Константина – откровенно счастливы. Они спешились у крыльца.
– Как? Догнали Ахмата? – спросил нетерпеливо Алексей, хотя уже заметил притороченный к седлу Константина небольшой брезентовый тючок.
– Догнали, – ответил, улыбаясь, тот и, отвязав тючок, положил его на крыльцо. Под ним тотчас скопилась лужица воды.
– Промок? – справился озабоченно Иван.
– Не думаю, – ответил Константин. Он стянул брезент, и взорам собравшихся предстали четыре увесистых фолианта. Каждый был завернут сначала в парусину, а затем – в оленью кожу. – Нет, не промокли, – сообщил он радостно и с торжеством посмотрел на Алексея и Ивана. – Все в целости и сохранности. И Соборное уложение, и Виленская псалтырь, и Сборник рукописных текстов, и, самое главное, «Житие» не пострадали. – И он с нежностью, словно любимую женщину, погладил толстую рукописную книгу, чья деревянная, обтянутая кожей обложка была щедро украшена растительным орнаментом и бронзовыми застежками. – Что ж, вернем их теперь истинным хозяевам или как?
Алексей наблюдал за Иваном. Насупившись, Вавилов смотрел на древние книги, и все его мысли ясно читались на изрядно озабоченном лице. Чувство служебного долга очень сильно сопротивлялось тому состоянию души, которое принято называть муками совести. И кажется, последнее оказалось сильнее. Иван перевел дыхание, смерил мрачным взглядом всех поочередно, махнул рукой и отвернулся.
– А, ваша взяла! Ведь они в конце концов могли сгинуть в тайге или утонуть в реке.
– И то правда, – оживился Константин и весело подмигнул Алексею, – они чуть было следом за Ахматом не нырнули в порог. Еле успели подхватить, а он, болезный, как ушел в стремнину, так и не вынырнул... – Он покосился на Евпраксию, и Алексей понял, кто на самом деле помог «уйти в стремнину» чернобородому громиле Корнуэлла. Но вдаваться в подробности не стал...
Подхватив спасенные сокровища, Евпраксия и Константин скрылись в избе, где лежал раненый старец. Вместо них на крыльце появился мальчик. Тот самый, с рукой, уложенной в лубок.
– Здравствуй, – сказал ему Алексей и поинтересовался: – Это ты, что ли, сиганул с моста?
– Я, – просто ответил юный ратник. – Бо тайны сии не велено знать никому.
– И ты не испугался?
Мальчик не ответил, лишь легкая усмешка искривила краешки его губ.
– Не больно? – кивнул Алексей на его руку.
– Нет, – ответил мальчик, – то Евпраксия ее живой водой лечила и грязь прикладывала. Тебе раззе больно? – спросил он, в свою очередь, Алексея. – Она тебе тоже грязи прикладывала.
Алексей покосился на свою повязку. И правда, он почти забыл о своих ранах. Или они были не слишком серьезными, или Евпраксия и впрямь залечила их одними ей ведомыми снадобьями. Он поднял руку, чтобы погладить мальчика по голове, но тот извернулся и сердито сверкнул глазами.
– Не трожь, никонианин! Бо помыслы твои глумливы, а речи твои слащавы, но лживы... – Он повернулся и, гордо вздернув голову, направился снова в избу.
– Ладно тебе, – сказал Иван, заметив огорчение товарища. – Эта порода не приручается. И терпят они нас, покуда мы им нужны...
Он не договорил, потому что на пороге избы вновь показались Константин и Евпраксия. Они переоделись в сухое. И теперь на Константине был точно такой же черный балахон с красной окантовкой по капюшону, который носили все ратники, в том числе и сердитый юный отрок со сломанной рукой. Но не это изумило Алексея. К своему величайшему удивлению, он заметил на указательном пальце левой руки своего нового приятеля точно такое же кольцо, которое носила Евпраксия.
– Так ты тоже один из них? – спросил он потрясенно.
– Нет, – ответил Константин и улыбнулся. – Но старец внял моим просьбам и благословил меня. Теперь я с ними. Теперь я с Евпраксией. – Он поднял руку. – Это кольцо Родиона. Старец сам надел его мне на палец.
– Но как же... – опешил Алексей. – Разве тебя не будут искать? Как же твоя служба?
– Для всех: и для родных и для начальства – я сгинул с тех самых пор, как бросился на поиски Евпраксии. Никто не будет меня искать... – Константин требовательно посмотрел на Ивана. – Надеюсь, встреча со мной не станет темой вашего рапорта начальству?
– Да бог с тобой! – Вавилов досадливо махнул рукой. – Ты сам все давно решил. Но позволь надеяться, что вы исчезнете из этих мест.
– Завтра же, – кивнул головой Константин. – Не беспокойся, Иван Александрович, больше вы нас никогда не увидите и не услышите.
– Твоими бы устами... – вздохнул Иван и повернулся к близнецам: – А ну, братцы, пошли ночевать. Завтра рано вставать.
