Стрела архата - Михайлов Сергей (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Далее Щеглов поведал Валентине Храповой все то, что услышал нынешним утром от ее отца, А. М. Храпова. Рассказ вызвал на лице бедной девушки яркий румянец, да несколько горьких слезинок скатились по ее щекам.
— Вы подтверждаете слова своего отца? — спросил Щеглов, когда рассказ был окончен. Она молча кивнула и опустила голову. — В таком случае вы должны отдавать себе отчет в том, что явились невольной причиной, толкнувшей его на преступление. Ваш отец убил человека, пусть негодяя, но…
— Он не негодяй, — горячо возразила Валентина.
— Не негодяй?.. Впрочем, не буду с вами спорить — вам, наверное, видней. Но факт остается фактом: профессор мертв, убил его ваш отец, а вы — вы стали той самой силой, которая вложила оружие в руки вашего отца. Вы хоть понимаете это?
Глаза ее, полные ужаса и тоски, устремлены были на беспощадного следователя и молили о жалости, о снисхождении. Но Щеглов боялся встречаться с ней взглядом.
— В чем же я виновата? — взмолилась она, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Не могла же я скрыть этого… позора от отца. У меня и в мыслях не было, что он может сделать такое… Бедный отец!
Все-таки она не выдержала и заплакала, размазывая слезы по щекам, на этот раз лишенным косметики.
— Отец! Бедный отец!.. Прости! — причитала она, всхлипывая. — Да, да, это я виновата, я! Только я… Прости! Что же я наделала?.. Ведь я думала, что так будет лучше… Пойми, я не могла иначе… Бедный, бедный мой…
Щеглов понял, что большего от несчастной дочери Храпова он не добьется. Но один вопрос все же не давал ему покоя.
— Успокойтесь, Валентина, я вас очень прошу. Вот, выпейте воды, вам станет лучше. Успокойтесь, и постарайтесь ответить на один вопрос. Ваши отношения с Петром Николаевичем Красницким действительно зашли так далеко?
Валентина на секунду вскинула на Щеглова глаза, обильно залитые слезами, но тут же вновь затряслась в рыданиях, еще более сильных, чем прежде. Ни слова больше не услышал от нее следователь Щеглов. С тем и отпустил бедную девушку, внутренне переживая ее боль как свою собственную.
Вызванный в следственный отдел Максим Чудаков в назначенное время не явился. Прождав его около получаса, Щеглов позвонил ему на квартиру, но к телефону никто не подошел.
Остаток дня прошел без происшествий. Максим Чудаков дома так и не появился. Наблюдение за Бобровым пока ничего нового не дало. Вечером, в положенный час, он вернулся домой с работы и больше в этот день никуда не отлучался. Ни телефонных звонков, ни встреч с кем-либо у него не было. Лишь супруга его дважды выходила из дома: первый раз — в магазин, второй — к соседке. И больше ничего.
Молчали и коллеги из таллиннского угрозыска. Мартинес словно сквозь землю провалился, и, несмотря на усиленные поиски, следы его пока обнаружить не удалось. Вызывало тревогу у Щеглова также и отсутствие Чудакова. Правда, кое-что, касающееся этого странного малого, все же просочилось, но это нечто сейчас совершенно не интересовало Щеглова и вызвало у него лишь раздражение. Сотрудник, вторично посланный за Чудаковым, столкнулся на лестничной клетке его дома с каким-то пузатым типом в майке и шлепанцах. Тот назвался Тютюнниковым и, многозначительно засопев, сунул сотруднику в руки какую-то бумагу. Затем, кинув напоследок странные слова: «Сигнал. Считаю свои долгом. Всегда к услугам», он скрылся за дверью соседней квартиры.
И вот сейчас эта бумага лежала на столе Щегловым.
«Я, Тютюнников К. К., — сообщалось в бумаге, — считаю своим долгом сообщить, что некто Чудаков М., совершенно случайно являющийся моим соседом по месту жительства и работающий экспедитором в магазине „Овощи-фрукты“, ведет подозрительно одинокий образ жизни и спекулирует овощами всех сортов и категорий, начиная со свежих огурцов и кончая далеко не свежей картошкой, которую он целыми мешками перепродает „налево“ за явно завышенную плату, преимущественно лицам кавказской национальности. Потом эта картошка (и огурцы) появляется на рынке…»
Далее в письме подробно излагались многочисленные «факты преступной деятельности» Чудакова М. Письмо заканчивалось припиской, сделанной женской рукой: «Я, Тютюнникова П. П., полностью подтверждаю слова своего мужа, Тютюнникова К. К., в чем и подписуюсь». Ниже, действительно, стояли подписи четы.
Щеглов со злостью бросил письмо в ящик стола и тут же забыл о нем. Другие мысли в этот предвечерний час одолевали его.
Около семи вечера следователю Щеглову пришлось пережить еще один разговор, давно уже тяготивший его, но неизбежный. К нему на прием пришла супруга покойного профессора — Анна Петровна Красницкая. Это была красивая стройная женщина интеллигентной наружности, с изысканными манерами. Держалась она спокойно, сдержанно, на вопросы отвечала кратко и односложно, но Щеглов, за многие годы своей сыскной деятельности научившийся с полувзгляда понимать людей и часто видевший то, что скрыто от глаз посторонних, прочитал во взгляде посетительницы глубокую скорбь и бесконечную, идущую от самого сердца печаль. Никаких ценных сведений, могущих в чем-либо помочь следствию, она не сообщила. На вопрос, почему профессор Красницкий отдыхал на даче один, в то время как она сама находилась в Москве, Анна Петровна ответила, что Петр Николаевич вообще любил проводить отпуск в одиночестве, а тем более в тот раз, после длительной и утомительной экспедиции. Этот факт наконец прояснил Щеглову, почему труп профессора был обнаружен только через сутки после его смерти.
Визит вдовы Красницкой угнетающе подействовал на следователя и вверг его в мрачное расположение духа. Проводив ее, он снова принялся уничтожать одну сигарету за другой, доводя содержание никотина в крови до критической концентрации, которая не то что лошадь — слона бы с ног свалила.
Результаты истекшего дня были явно неплохими. Кульминацией его стала беседа с Бобровым. И если в начале беседы с ним Щеглов надеялся, что мебельный грузчик быстро сознается в совершенном им преступлении, то в конце ее ему пришлось срочно возвращаться на исходный рубеж. Несмотря на дебильный облик Боброва, его умственные способности были далеко не на нулевом уровне, более того, в этом типе Щеглов встретил достойного противника. Бобров сразу понял, что все утверждения следователя построены на одних только догадках, фактов же и улик против него не было. Это и позволило ему вести себя столь нагло и вызывающе. Да, Бобров был не дурак. Он отлично понял маневр следователя и, разумеется, не поверил в искренность тех извинений, которые Щеглов принес ему за якобы огульные и не подтвержденные фактами обвинения. Бобров видел, что следователь не верит ни единому его слову, но решил поддержать игру, потому что она была выгодна обоим. Он видел, что следователь не верит ни единому его слову, но решил поддержать игру, потому что она была выгодна обоим. Он знал, что теперь его не оставят в покое и будут следить за каждым его шагом, что куча шпиков будет вертеться у его дома и следовать за ним по пятам. Он понимал, что должен быть предельно осторожным, контролировать любое свое действие и постараться не скомпрометировать себя. Да, Бобров раскусил следователя Щеглова, но именно на этот эффект и рассчитывал капитан угрозыска. Сыщик сыграл перед преступником роль эдакого доверчивого простофили, но сыграл заведомо плохо, чтобы убедить преступника в своей неискренности. Какую же цель преследовал Щеглов этой игрой? Убедившись в недоверии к себе со стороны органов, Бобров наверняка начнет нервничать, суетиться, делать необдуманные шаги, совершать ошибки — вот тогда-то и сможет Щеглов получить те недостающие улики, которые изобличат Боброва как преступника. Самое любопытное, что Бобров все это понимал, но иного выхода, кроме как подыгрывать Щеглову, не видел. Да и не было у него другого выхода. Единственное, что могло его спасти, — это действительная невиновность и непричастность к убийству профессора. Но в том-то и дело, что Щеглов был уверен в обратном.
Надо было ждать, ждать, ждать… Ждать, когда преступник проявит себя. А как хотелось действовать! Действовать немедленно, не теряя ни минуты, ловить, бежать, догонять, выслеживать, хватать, все равно — как, но действовать… Это-то бездействие и наводило тоску на следователя Щеглова.
