Печальный кипарис - Кристи Агата (книги .txt) 📗
— Эти теперешние девчонки сами не знают, чего хотят, а уж насчет работы…
— Мэри Джеррард хорошая девушка, — примирительно заметила О’Брайен.
— Просто не знаю, что миссис Уэлман делала бы без нее. Слышали, как она требовала ее сегодня? Ну, что же, девочка мила, и обращение у нее приятное.
Хопкинс внесла свою лепту в беседу:
— Мне жалко Мэри. Этот несносный старик, ее папаша, делает все, чтобы отравить ей жизнь.
— Да уж, от старого черта доброго слова не дождешься, — согласилась О’Брайен.
— А вот и чайник вскипел.
Не прошло и минуты, как горячий крепкий чай уже дымился. Сиделки расположились за столом в комнате О’Брайен, соседней со спальней миссис Уэлман.
— Мистер Уэлман и мисс Карлайл приезжают сегодня, — сообщила О’Брайен.
— Утром пришла телеграмма
— То-то я смотрю, — оживилась Хопкинс, — старая леди так возбуждена. Давненько они здесь не бывали, а?
— Уже больше двух месяцев. Милый джентльмен мистер Уэлман только выглядит чересчур гордым.
Хопкинс заявила:
— А я видела недавно ее фотографию в «Тэтлер» — с подругой в Ньюмаркете.
— Она ведь очень известна в обществе, правда? — поинтересовалась О’Брайен.
— И всегда так чудно одета. Вы думаете, она действительно красивая?
— Трудно сказать, ведь эти светские дамы так мажутся, что и не сообразишь, каковы они на самом деле. Я лично считаю, что по внешности она и в подметки не годится Мэри Джеррард.
О’Брайен поджала губы и чуть-чуть склонила голову набок.
— Тут вы, может, и правы, но Мэри не хватает стиля. На это Хопкинс назидательно заметила:
— Были бы тряпки, стиль будет.
Восседая над чашками с ароматным напитком, женщины ближе придвинулись друг к другу. О’Брайен рассказывала:
— Странная вещь случилась сегодня ночью. Я, знаете, вошла часа в два, чтобы, как всегда, поудобнее устроить бедняжку, а она и не спит. Как только увидела меня, сразу заговорила: «Фотографию, дайте мне фотографию». Я, сами понимаете, отвечаю: «Конечно, миссис Уэлман, но, может, лучше подождать до утра?» А она все свое: «Нет, я должна взглянуть на нее сейчас». Тогда я спросила: «А где это фото? Вы ведь хотите одну из фотографий мистера Родерика?» Но она так странно сказала: «Кого? Родерика? Нет, Льюиса». А потом начала приподниматься на подушках, да с таким трудом… Я приподняла ее, она достала ключи из маленькой шкатулки, что стоит возле ее постели на столике, и велела мне открыть второй ящик конторки, а там и правда фотография, большая, в серебряной рамке. И такой, знаете, красивый мужчина! А через все фото написано «Льюис». Старомодное все, конечно, видно, он снимался много лет назад. Я принесла фотографию ей, и она смотрела на нее долго, долго. Потом вздохнула и сказала мне, чтобы я убрала ее назад. И, поверите ли, когда я обернулась, она уже спала, да так сладко, ровно младенец.
— Думаете, это был ее муж? — с любопытством спросила Хопкинс.
— Вовсе нет! Сегодня утром я мимоходом поинтересовалась у миссис Бишоп, как звали покойного мистера Уэлмана, и она сказала, что Генри.
Женщины обменялись взглядами. У Хопкинс был длинный нос, и сейчас кончик его слегка подергивался от приятного возбуждения. Она размышляла вслух:
— Льюис, Льюис… Что-то я не могу припомнить здесь таких.
— Ведь это было много лет назад, милочка, — напомнила ей другая.
— Верно, а я здесь недавно. И все-таки…
О’Брайен повторила мечтательно:
— Такой красивый мужчина. Похож, знаете, на кавалерийского офицера.
Хопкинс прихлебывала свой чай.
— Это очень интересно.
Потом с глубоким вздохом завершила беседу:
— Быть может, его убили на войне.
Когда Хопкинс, приятно освеженная чаем и разговором на романтическую тему, наконец вышла из дома, ее догнала Мэри Джеррард.
— Можно мне пойти в деревню вместе с вами, сестра?
— Ну, разумеется, дорогуша.
Мэри сказала, чуть задыхаясь:
— Мне нужно поговорить с вами. Я так беспокоюсь, так беспокоюсь…
Женщина постарше окинула ее добрым взглядом. В свои двадцать один год Мэри Джеррард была очаровательным созданием. Что-то в ее облике наводило на мысль о дикой розе: длинная гибкая шея, волосы цвета бледного золота и ярко-синие глаза.
— А что случилось? — сочувственно спросила Хопкинс.
— Да ничего особенного, просто время идет, а я ровно ничего не делаю. Миссис Уэлман была удивительно добра, дала мне такое дорогое образование. Я думаю, теперь мне уже пора начать самой зарабатывать на жизнь. Надо научиться чему-нибудь настоящему, понимаете.
Собеседница кивнула, и Мэри продолжала:
— Я пыталась объяснить это миссис Уэлман, но это так трудно… Она, кажется, просто не понимает меня. Все говорит, что времени еще сколько угодно.
— Не забывайте, она очень больна, — вставила медсестра.
Мэри залилась краской.
— О, я знаю. Наверное, не надо приставать к ней. Но я так тревожусь, да и отец все время придирается ко мне. Без конца ворчит, что я строю из себя леди. Но я действительно хочу наконец делать что-то! Беда в том, что научиться чему-нибудь почти всегда дорого стоит. Я теперь неплохо знаю немецкий, и, может, это мне пригодится. А вообще-то мне хотелось бы стать медсестрой. Мне нравится ухаживать за больными.
— Для этого нужно быть сильной, как лошадь, — трезво заметила Хопкинс.
— А я сильная! И мне по-настоящему нравится это дело. Мамина сестра, которую я и не видела, ну, та, что уехала в Новую Зеландию, была медсестрой. Так что это у меня в крови.
— Как насчет того, чтобы заняться массажем? — продолжала Хопкинс.
— Этим можно недурно зарабатывать.
Мэри, по-видимому, была в нерешительности.
— Но ведь выучиться на массажистку дорого стоит, правда? Я надеялась… но мне просто стыдно быть такой жадной… Она уже столько сделала для меня.
— Вы имеете в виду миссис Уэлман? Чепуха! По-моему, она обязана вам в этом помочь. Она дала вам шикарное образование, но на нем одном далеко не уедешь. Вы ведь не хотите стать учительницей?
— Ну, для этого я недостаточно умна.
— Ум уму рознь. Послушайтесь моего совета, Мэри: пока не торопитесь. Мне кажется, миссис Уэлман должна помочь вам в жизни на первых порах, и я не сомневаюсь, что именно так она и собирается поступить. Но дело в том, что она любит вас и не хочет расставаться с вами. Бедной старухе, наполовину парализованной, приятно видеть около себя хорошенькую молодую девушку. И вы действительно умеете правильно вести себя у постели больной, ничего не скажешь.
— Если вы и впрямь думаете так, — тихо проговорила Мэри, — мне будет не так стыдно бездельничать. Милая миссис Уэлман… Я очень, очень люблю ее. Она всегда была так добра ко мне, и я сделаю для нее все на свете.
Ответ Хопкинс прозвучал довольно сухо:
— Тогда лучшее, что вы можете сделать, это оставаться там, где вы есть, и перестать трепыхаться. Это все скоро кончится. Она держится молодцом, но… У нее будет второй удар, а потом третий. Я-то насмотрелась на такие случаи. Так что терпение, душенька. Если вы скрасите старой леди последние дни ее жизни, — это будет доброе дело с вашей стороны. А потом найдется время подумать обо всем прочем.
Они приближались к массивным чугунным воротам. С порога сторожки с видимым трудом, ковыляя, спускался пожилой сгорбленный мужчина. Хопкинс весело окликнула его:
— Доброе утро, мистер Джеррард! Погода-то сегодня просто чудо, а?
— Только не для меня, — проворчал старик Джеррард, искоса бросив на женщин недружелюбный взгляд.
— Вам бы такой прострел, так вы бы…
— Я думаю, это из-за того, что на прошлой неделе было сыровато. Если сейчас будет солнечно и сухо, все у вас как рукой снимет.
Однако эти приветливые слова, казалось, привели старика в еще большее раздражение.
— А, сиделки, медсестры, все вы на один лад. Наплевать вам на чужие страдания. Вот и Мэри тоже заладила одно: «Буду медсестрой, буду медсестрой». Это после всяких там французских и немецких заграниц…
