Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (версия книг txt, fb2) 📗
– Против тех, с кем я работал, я не скажу ни слова, – промолвил Хоум, гордо подняв голову. – Я – убийца, но не предатель.
Нэриз подошел к двери и окликнул кого-то снаружи официальным голосом. Потом тихо сказал секретарю:
– Все равно мы все пойдем туда, только этот человек пойдет под конвоем.
Все понимали, что отправляться на прибрежные утесы охотиться на привидений после столь ошеломительного признания было затеей довольно нелепой. Однако Нэриз, хоть и был настроен скептически, считал своим долгом проверить каждую мелочь, перевернуть каждый камешек. Как кто-нибудь сказал бы, каждый могильный камень. Ведь, в конце концов, весь этот утес был одним гигантским могильным камнем над морской могилой несчастного Гидеона Уайза. Нэриз, вышедший из дома последним, запер дверь и пошел за остальными через пустырь в сторону скал, но вдруг с удивлением увидел юного Поттера, секретаря убитого Гидеона Уайза, который мчался обратно им навстречу. Он был бледен как полотно.
– Боже правый, сэр! – воскликнул он на ходу, и это были первые слова, произнесенные им за весь вечер. – Там действительно что-то есть. Оно… оно похоже на него…
– И у вас бред! – ошеломленно произнес сыщик и добавил: – Сумасшедший дом какой-то.
– Вы что, думаете, я мог не узнать его?! – завопил секретарь с ноткой обиды в голосе.
– Вас можно отнести к числу тех, – строго произнес сыщик, – у кого были причины ненавидеть его, как сказал Холкет.
– Может быть, – ответил секретарь, – но я ведь знаю, как он выглядит. Говорю же вам, это он стоит там, весь залитый этим адским лунным светом.
И он указал на расселину в утесах, где действительно бледнело что-то похожее на луч лунного света или клок пены, который начинал постепенно сгущаться. Они осторожно приблизились к нему ярдов на сто, видение продолжало оставаться недвижимым, но уже начало напоминать изваяние из серебра.
Нэриз побледнел и остановился, словно размышляя, что делать дальше. Поттер был явно испуган не меньше Хоума. Даже видавший виды репортер Бирн продвигался вперед с опаской. Поэтому он не мог не удивиться, увидев, что призрака, кажется, не устрашился лишь один человек, тот единственный из всей компании, кто открыто признался, что мог бы испугаться, ибо отец Браун спокойно продолжал идти вперед своей обычной развалистой походкой с таким видом, будто направлялся к доске объявлений.
– Вам, похоже, совсем не страшно? – спросил у священника Бирн. – А я думал, вы единственный из нас, кто верит в привидения.
– Если уж на то пошло, – ответил отец Браун, – я думал, вы единственный из нас, кто в них не верит. Однако верить в привидения вообще и верить в одно определенное привидение – это не одно и то же.
Бирн, почувствовав укол стыда, покосился на залитые холодным лунным светом камни, среди которых притаилось видение.
– Я и не верил, пока сам не увидел, – сказал он.
– А я верил, пока сам не увидел, – ответил отец Браун.
Журналист недоуменно взглянул на священника, смело двинувшегося вперед по широкой пустоши, которая, поднимаясь, переходила в расщепленный надвое утес. В белесом свете луны трава казалась длинными седыми волосами, причесанными ветром на одну сторону, и словно указывала на то место, где посреди меловых пятен обрывающегося утеса, просвечивающихся через серовато-зеленую землю, маячила бледная фигура или светящаяся тень, сущность которой до сих пор для всех оставалась непонятной. Пока что то была единственная фигура, высившаяся над всем плоским пустынным плато, если не считать черного квадрата спины священника, который деловито к ней приближался. И тут, огласив вечернюю тишину истошным криком, арестованный Хоум неожиданно вырвался из рук державших его полицейских, бросился бежать и, опередив священника, рухнул на колени перед призраком.
– Вы пришли, чтобы рассказать, что это я вас убил, – возопил он. – Но я сам признался!
– Я пришел рассказать, что вы этого не делали, – произнесла тень и вытянула перед собой руку. Сидевший на коленях подскочил и снова издал крик, но уже другой, и тут все поняли, что к ним тянется рука из плоти.
То было самое поразительное спасение от верной гибели за последнее время, как в один голос заявляли многоопытный сыщик и не менее многоопытный журналист. Хотя в действительности ничего чудесного в нем не было. От скалы все время отслаивались и падали вниз мелкие камни и осколки. Некоторые из них попадали в гигантскую расщелину, со временем образовав нечто вроде ступеньки или кармана в том, что сверху казалось разверстой пустотой, уходящей прямиком в морские глубины. Старик, все еще достаточно крепкий и жилистый человек, провалился в этот проем и провел там следующие двадцать четыре часа (довольно страшные в его положении), пытаясь выкарабкаться наверх по камням, которые рассыпались под его руками и ногами, но постепенно собрались в некое подобие лестницы, ведущей к спасению. Этим могла объясняться и оптическая иллюзия Хоума, когда он якобы видел белую волну, которая то поднималась, то опускалась, пока наконец не застыла на месте. Как бы то ни было, сейчас на краю утеса стоял живой Гидеон Уайз, из плоти и крови, с белыми волосами, в белой от меловой пыли простоватой деревенской одежде и с таким же белым и простоватым лицом деревенского фермера, которое в ту минуту казалось намного менее грубым, чем обычно. Возможно, миллионерам бывает полезно простоять сутки на каменной ступеньке у подножия вечности. Во всяком случае, он не только снял все обвинения против обвиняемого, но и дал показания, которые значительно изменили понимание всего дела. Он заявил, что Хоум вовсе не сбрасывал его с обрыва, а что ломкие камни под его весом просто рассыпались у него под ногами и что поэт даже сделал какое-то движение, чтобы спасти его.
– Стоя на этом спасительном кусочке скалы внизу, – торжественным тоном произнес он, – я дал слово Господу, что прощу всех своих врагов, поэтому Всевышний посчитал бы довольно некрасивым поступком с моей стороны, если бы я не простил такой мелочи, как этот случай.
Хоума, разумеется, увели под надзором полиции, но сыщик, конечно, понимал, что надолго под стражей его, скорее всего, не оставят, и наказание, если и последует, то не будет суровым. Что ни говори, а не каждый убийца может в качестве свидетеля в свою пользу привести в зал суда свою жертву.
– Странное происшествие, – сказал Бирн, когда сыщик и остальные пошли вдоль обрыва обратно в город.
– Да, странное, – согласился отец Браун. – Но не по нашей части. И все же я бы хотел обсудить его с вами, если вы не против.
Помолчав, Бирн сказал:
– Мне кажется, вы уже думали о Хоуме, когда говорили, что кто-то рассказал не все, что знал.
– Когда я это говорил, – ответил его друг, – я думал о необычно молчаливом мистере Поттере, секретаре преждевременно оплаканного или, если так можно выразиться, уже более не покойного мистера Гидеона Уайза.
– Кстати, единственный раз, когда Поттер со мной заговорил, я решил, что это какой-то сумасшедший, – несколько удивленным голосом вставил Бирн. – Но мне даже не приходило в голову его подозревать. Он что-то говорил о какой-то тесноте.
– Да, я так и думал, что ему что-то известно, – сказал отец Браун, задумчиво. – Но я не говорил, что он замешан в этом деле… Интересно, у старика Уайза действительно хватило бы сил выбраться из той трещины самостоятельно?
– О чем это вы? – не понял репортер. – Конечно, достаточно, он же выбрался из нее. Вон он идет, живой и здоровый.
Вместо объяснений священник вдруг спросил:
– Что вы думаете о Хоуме?
– Назвать его преступником в прямом смысле, конечно, нельзя, – сказал Бирн. – Да и не похож он на убийцу, а я их немало повидал на своем веку. Что уж говорить о Нэризе. Я думаю, в душе никто из нас не считал его преступником.
– А я как раз не считал его кем-то другим, – спокойно ответил священник. – Вы можете лучше меня разбираться в преступниках, но существует другой класс людей, с которым я знаком лучше, чем вы или даже Нэриз. Я много о них знаю, мне знакомы многие их привычки.
