Когда под ногами бездна - Лихэйн Деннис (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Рейчел заметила, что Морин, выпившая уже полбокала, внимательно следит за ней.
После этого Джереми начал говорить сбивчиво и многословно.
– Но понимаешь… одно дело… мм… притворяться перед обществом, перед коллегами и так далее, и совсем другое – дома… Ну, то есть, не надо быть профессором математики, чтобы рассчитать… Одним словом, я понял, что твоя мать уже на третьем месяце.
«Вот. Он сказал это, – подумала Рейчел, сделав большой глоток, – но я как бы не слышу. Я понимаю, что он говорит, но не слышу этого. Не могу. Просто не могу».
– Я охотно и даже с удовольствием ломал бы комедию повсюду, но не мог притворяться дома, в нашей кухне, спальне. Постоянно жить во лжи было невозможно. Эта ложь отравляла все.
Рейчел чувствовала, что ее губы шевелятся, но не могла произнести ни слова. Воздух в комнате был сильно разрежен, стены постепенно сдвигались.
– Я сделал анализ крови, – сказал Джереми.
– Анализ крови, – медленно повторила Рейчел.
Он кивнул:
– Да, определение группы крови. Анализ не мог бы доказать отцовства, но опровергнуть его мог. У тебя ведь третья группа, да?
Рейчел впала в оцепенение, будто в спинномозговой канал впрыснули новокаин. Она кивнула.
– А у Элизабет была вторая. – Он опустошил свой бокал и поставил его на край стола. – У меня тоже вторая.
Морин пододвинула Рейчел кресло, и та опустилась в него. Джереми продолжил:
– Понимаешь? У твоей матери была вторая группа, и у меня вторая, а у тебя третья. Значит…
Рейчел взмахнула рукой:
– Значит, ты никак не можешь быть моим отцом. – Она допила виски. – Понимаю.
Только сейчас она заметила фотографии, расставленные на письменном столе, полках, пристенных столиках. Везде были дети Джереми и Морин, Тео и Шарлотта, в разное время жизни: вот они в младенчестве, вот они только начали ходить, и дальше – на пляже, на днях рождения, в день окончания школы. Памятные и другие мгновения, о которых могли бы забыть, если бы не фотографии, отражавшие всю жизнь, от рождения до поступления в колледж. Последние семьдесят два часа Рейчел думала, что они – ее брат и сестра. Теперь же оказалось, что это просто чьи-то дети. А она опять стала единственным ребенком.
Она поймала на себе взгляд Морин и ответила ей кривой улыбкой:
– Да, этого вы не могли сказать мне по телефону. Я понимаю.
Она встала. Морин тоже поднялась с кресла, а Джереми сделал два быстрых шага в ее сторону. Наверное, они боялись, что Рейчел потеряет сознание.
– Я в порядке. – Рейчел обнаружила, что рассеянно смотрит на потолок, и стало ясно, что он медный: кто бы мог подумать! – Просто мне… – она попыталась подобрать точное слово, – грустно? Да, грустно, – кивнула она, отвечая самой себе. – И потом, понимаете, я устала. Такие долгие поиски… Лучше я поеду.
– Нет, – сказал Джереми, – нет-нет-нет.
– Пожалуйста, не уезжай, – поддержала его Морин. – Мы приготовили гостевую комнату. Будь сегодня нашим гостем. Отдохни. Останься, Рейчел. Пожалуйста.
Она уснула, хотя не думала, что это возможно после испытанного унижения. Унижения от того, что они так жалели ее. Избегали этого разговора столько лет, не желая, чтобы она стала тем, кем стала – сиротой. Закрыв глаза, она слышала, как вдали тарахтит трактор, и это тарахтение доносилось до нее сквозь сон, который она потом не смогла вспомнить. Открыв глаза полтора часа спустя, Рейчел почувствовала себя еще более уставшей. Она подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и увидела задний двор Джеймсов вместе с примыкавшим к нему садиком: разбросанные игрушки, невысокая горка из пластика, розовая с черным детская коляска. За садиком виднелся небольшой навес со светлой шиферной крышей, а за ним – вспаханное поле. На поле стоял, с заглушенным мотором, трактор, который она слышала.
Рейчел думала, что чувство одиночества ей знакомо, но оказалось, что до сих пор она его не знала. Она питала иллюзию, что вокруг нее есть люди, верила в ложного бога, мифического отца. С трехлетнего возраста она всячески убеждала себя, что, встретив его снова, она почувствует себя по крайней мере полноценным человеком. А теперь, после встречи, оказалось, что он так же далек от нее, как этот трактор.
Она спустилась по лестнице. Морин и Джереми ждали ее в маленькой гостиной. Рейчел остановилась в дверях и опять заметила жалость в их глазах. Она чувствовала себя попрошайкой, которая ходит всю жизнь от двери к двери и просит незнакомых людей накормить ее духовной пищей. Заполнить пустоту в ней.
«Я бездонный сосуд. Наполните меня».
Она встретила взгляд Джереми и вдруг подумала, что, может быть, он испытывает не жалость, а стыд за себя.
– Я поняла, что мы не кровные родственники, – сказала она.
– Рейчел, – отозвалась Морин, – заходи.
– И поэтому ты подумал, что можешь уйти, оставить меня?
Он поднял руки:
– Я не хотел оставлять тебя. Я ушел не от тебя, не от моей Рейчел.
Она вошла в комнату и встала за креслом, поставленным для нее напротив дивана, на котором они сидели. Джереми опустил руки.
– Но когда она решила, что я враг, – а она решила так сразу после того, как я не согласился с ее фантазиями насчет того, чей это ребенок, – мне уже не было пощады.
Рейчел села в кресло. Джереми продолжил:
– Рейчел, ты знаешь свою мать лучше других, и я уверен, что ты хорошо помнишь ее приступы ярости. Найдя подходящую мишень или повод, чтобы излиться, она уже не могла остановиться. И конечно, нельзя было говорить ей правду. Когда я получил результаты анализа крови, то стал уже не просто врагом, а раковой опухолью этого дома. По отношению ко мне у нее развилась… – он запнулся, подыскивая слово, – мания. Она хотела либо полностью подчинить меня себе, либо изгнать из дома.
– Стереть из памяти.
Он поморгал:
– Что?
– В тот последний вечер она кричала тебе: «Я сотру тебя из памяти!»
Джереми и Морин обменялись испуганными взглядами.
– Ты это помнишь?
Рейчел кивнула и налила себе стакан воды из графина на кофейном столике, стоявшем между ними.
– Именно это она и сделала, Джереми. Если бы она просто выгнала тебя, я думаю, это было бы неплохо для нас обоих. Но она «стерла» тебя – из памяти и с лица земли. У мертвых есть имена и могилы. От стертых с лица земли не остается ничего.
Потягивая воду, она оглядела гостиную с книгами, картинами, проигрывателем и пластинками, которые хранились именно там, где она думала. Шарфы ручной вязки, изогнутая кушетка в виде буквы S, царапины на полу из твердой древесины, потертости панельной обшивки – и общий беспорядок, царивший в помещении. Детям Джереми и Морин, наверное, было очень приятно расти здесь. Опустив голову, она закрыла глаза и увидела свою мать, а также детскую площадку с нависавшими над ней облаками и мокрыми скамейками, куда она ходила маленькой девочкой вместе с Джереми. Она увидела дом на Вестбрук-роуд и кучи намокших листьев наутро после его ухода. А затем ей пригрезилась альтернативная жизнь, в которой Джереми Джеймс не уходил, а был ее отцом, хотя и не по крови; он воспитывал ее, давал мудрые советы, тренировал футбольную команду в ее школе. В этой альтернативной жизни ее мать не горела желанием исковеркать всех родных и знакомых, приспособив их к своему искаженному пониманию жизни, она была такой, какой представала в своих книгах и лекциях, – объективной, разумно мыслящей, не кичащейся своим превосходством, способной на простую, непосредственную и зрелую любовь.
Но им с Джереми досталась не такая Элизабет, а конфликтующая и агрессивная: не женщина, а ядовитая смесь раздутого интеллектуализма, неоправданного беспокойства и непомерной ярости. И все это было упаковано в оболочку компетентности, уравновешенности и спокойного нордического темперамента.
«„Я сотру тебя из памяти“.
Да, ты стерла его, мама. И одновременно уничтожила ту счастливую семью, какой мы с тобой могли бы стать, лишила нас возможности жить легко и радостно. Если бы только ты отказалась от своей проклятой позы, чертова сука».
