Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье (книги бесплатно без .txt) 📗
— Мамаша Лизон, никак нельзя допустить, чтобы в душе Люси осталась хоть какая-то надежда: она ведь потом еще хуже будет страдать.
Разносчица хлеба почувствовала, как к горлу подступают рыдания. Ни слова не говоря, она направилась к двери.
— Мамаша Лизон… — окликнул ее молодой человек; он устремился за ней, взял ее за руку.
Жанна вырвала свою руку.
— Прощайте, господин Лабру, — сказала она. — Прощайте!
И вышла — быстро и решительно, так что Люсьену не удалось ее удержать. Довольно долго он сидел, задумавшись, целиком уйдя в свои страдания, не ощущая даже, что по щекам у него бегут слезы. Затем вдруг поднялся, взял со стола заявление, брошенное разносчицей хлеба, вышел из дома, нанял извозчика и велел ехать к дому миллионера.
Выйдя из квартиры Люсьена, Жанна бегом спустилась вниз и быстро, но неуверенно, словно слепая, зашагала по улице, не переставая повторять:
— Моя дочь… Люси — моя дочь… Я нашла свою дочь…
Постепенно свежий воздух привел ее в чувство; лихорадочно стучавшая в висках кровь успокоилась, и женщина ускорила шаги. Поднявшись на седьмой этаж, несчастная увидела ключ, торчавший в замочной скважине, и замерла в страшном волнении. Там, за дверью, была ее дочь… Сейчас она увидит ее, обнимет, но так и останется для нее мамашей Лизон, разносчицей хлеба… Жанна толкнула дверь и вошла.
— Это вы, мамаша Лизон! — с улыбкой сказала Люси.
— Да, миленькая. Это я, детка. Я, детка моя дорогая…
Разносчица хлеба горячо обняла девушку, потом спросила:
— Вы куда-нибудь выходили сегодня?
— Да. Относила работу госпоже Опостин, и теперь очень жалею об этом: пока меня не было, заходил Люсьен… А вы случайно не виделись с ним?
Жанна, собрав все силы, твердо сказала:
— Нет, я не видела его сегодня.
— Консьержка заметила, что вид у него был очень грустный.
— Наверное, ей просто показалось.
— Может быть. А если нет? Я боюсь, мамаша Лизон… С самого утра, после сцены с госпожой Арман, меня одолевают дурные предчувствия.
— Забудьте о них, миленькая. Люди нередко принимаются терзать себя без всякой причины. Вам нужно как-нибудь развлечься. Хотите, поужинаем сегодня вместе?
— Прекрасная мысль!
— Я схожу за продуктами и все приготовлю.
— Хорошо. А я тем временем закончу свою работу.
Жанна еще раз обняла свою дочь и вышла, думая: «Бедняжка! Как же она будет мучиться, когда узнает!»
Прибыв на улицу Мурильо, Люсьен велел лакею сообщить о его приходе дочери миллионера; когда он вошел в маленькую гостиную, Мэри ждала его, прислонившись спиной к камину. По его изменившемуся лицу она сразу поняла, что гость страшно взволнован, но сумела скрыть охватившее ее беспокойство.
— Папы еще нет, господин Люсьен, — сказала она. — Как мило вы сделали, что приехали пораньше… Но вы так бледны! Что случилось? Вам плохо?
— Да, сударыня, — тихо произнес Люсьен надломленным голосом. — Мне было очень плохо и плохо до сих пор.
— Но почему? У вас что, был с папой какой-то разговор?… Неприятный разговор?
— Да, это так: у нас с вашим отцом состоялся весьма неприятный разговор, и поэтому мне теперь очень плохо…
— Не понимаю…
— Выслушайте меня и вы все поймете. Теперь настал решающий момент. И нам нужно выяснить отношения. А для этого придется говорить искренне… даже если эта искренность прозвучит жестоко…
Мэри смертельно побледнела. Горло у нее сдавило от страха, так что в ответ она не смогла сказать ни слова и лишь кивнула в знак согласия…
— По воле случая, а точнее говоря — в силу необходимости найти себе работу, — в один прекрасный день я оказался в вашем доме. В тот день вы приняли меня очень любезно, тепло, по-дружески, и я нисколько не кривил душой, поклявшись потом в своей вечной признательности. Ведь вы, всячески поддерживая ходатайство моего друга Жоржа Дарье, повлияли на решение отца и тем самым обеспечили мое будущее, ибо я получил на заводе ту должность, о которой и мечтать не смел… Мне выпала неслыханная честь: вы обратили на меня особое внимание и питаете ко мне благосклонность, которой я, безусловно, ничем не заслужил, да и не пытался снискать…
— А! — вскричала Мэри. — Теперь я понимаю, почему вы пришли пораньше, почему вы здесь и, нагоняя на меня страх, говорите со мной так холодно, что кровь стынет в жилах! Вы пришли сказать мне о том, что не любите меня и никогда не полюбите…
Люсьен как ни в чем не бывало продолжал:
— Вы питаете ко мне то чувство, которое я питал к другой. Я любил ее…
— Да, вы любили ее, — горько сказала Мэри, — и до сих пор любите, а моя надежда на то, что когда-нибудь наши с вами жизни соединятся, оказались пустой мечтой.
— Вы и ваш отец, сударыня, — продолжал Люсьен, — сделали все от вас зависящее, чтобы уничтожить эту любовь, переполнявшую мое сердце… Я не упрекаю вас: я просто констатирую факт. Я принял то единственно верное и честное решение, что возможно в подобной ситуации. По мере возможности я стал избегать встречаться с вами, стараясь держаться как можно дальше. Знаю, я причинил вам немало страданий и очень сожалею об этом, но было бы несправедливо с моей стороны упрекать себя: ведь я любил.
— А теперь явились сообщить мне о том, что я должна оставить свои надежды, да? А разве я виновата, что полюбила вас? Разве я могла догадаться, что вы любите другую и она отвечает вам взаимностью? Чувство, которое вы внушили мне, стало моей жизнью — понимаете: жизнью! Теперь уже я и моя любовь неразделимы! Я уже не смогу избавиться от нее. Простите меня, Люсьен, если это — страшное преступление! Отныне я не стану больше покушаться на вашу любовь, но кто знает, что произойдет в будущем? Позвольте мне надеяться, позвольте мне жить… Прошу вас… на коленях прошу!
И Мэри, задыхаясь и дрожа, опустилась на колени перед Люсьеном, умоляя и заклиная его:
— Я слишком еще молода, чтобы умереть… Я хочу жить… и буду жить, если вы скажете, что, может быть, когда-нибудь придете ко мне и хоть чуть-чуть меня полюбите… Это невероятно, я понимаю, но, может быть, все-таки возможно… Кто знает, вдруг в один прекрасный день вы полюбите меня даже сильнее, чем ту, что царит в вашем сердцем сегодня…
— Начиная с сегодняшнего дня, я уже не могу, я просто не вправе ее любить… — тяжело вздохнув, прошептал Люсьен.
Мэри мгновенно вскочила на ноги. Ее бледное лицо осветило какое-то дикое, откровенно торжествующее выражение.
— Что вы сказали? Вы не можете, вы просто не вправе ее любить?
— Да, — хрипло ответил Люсьен.
— Что же случилось? Моя злосчастная соперница оказалась недостойна вас? Да?
— Да.
— И в чем же дело? Что она такого натворила, эта мерзкая девица, из-за которой я так страдала, столько ночей проплакала?
— Ах! Не нужно оскорблять ее. Люси — честная девушка, она чиста, как ангел…
— Вы утверждаете, что не любите ее больше, и при этом так горячо защищаете! — взволнованно воскликнула Мэри.
— Я должен вырвать из своего сердца переполнявшую его любовь… Я не вправе любить дочь убийцы своего отца.
— Что! Люси?
— Люси — дочь Жанны Фортье.
— Не может быть! — почти испуганно произнесла госпожа Арман. — Наверное, вы выдумали эту сказку специально, чтобы вселить в мою душу надежду.
— Если вам нужны доказательства, сударыня, то вот одно из них… и совершенно бесспорное…
Люсьен протянул Мэри документ, в котором шла речь о помещении Люси в приют. Девушка взяла его и с живейшим интересом прочитала.
— Ах! Теперь я отомщена! — воскликнула она вне себя от радости.
При виде такого торжества сердце Люсьена сжалось.
— Нет, — продолжала Мэри, — нет, вы не можете любить эту девицу! Вы должны ненавидеть ее! Ах! Теперь я смогу жить… и буду жить, ибо отныне у меня есть надежда!
Люсьен взял у нее из рук роковую бумажку.
— Соблаговолите выслушать меня до конца. Я еще не все сказал. Нет, ненавидеть Люси я не буду: дитя не должно отвечать за содеянное матерью, но честь приказывает мне забыть ее… Для меня это сплошное мучение, словно глубокая кровоточащая рана, и, чтобы залечить ее, потребуется немало времени… Вот об этом я и хочу вас попросить: нужно дождаться, когда она полностью зарубцуется… Мэри слушала, не сводя с него глаз.
