Привести в исполнение - Корецкий Данил Аркадьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗

Данил КОРЕЦКИЙ

ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ

Глава первая

Приговор приговору – рознь. Те, которые десятками в день штампуют одуревшие от наплыва «дел» народные судьи, внимания практически не привлекают. Толкутся, конечно, в убогих коридорах родственники да любопытствующие из соседей – по большей части пенсионеры, несколько старушек из окрестных домов, приспособившихся скрашивать монотонную жизнь бесплатным, к тому же взаправдашним представлением…

Иногда редакционный план загонит сюда корреспондента местной газеты, который тиснет под рубрикой «Из зала суда» поучительную заметку на сто строк о преступлении и последовавшем за ним наказании. Но вряд ли это кого-то всерьез взволнует – придут два-три письма: дескать, меня тоже обворовали, или – хулиганы совсем обнаглели, а дают им мало, – вот и вся ответная почта.

Конечно, самый заинтересованный в этом деле – сам подсудимый. Если пришел свободно, по повестке, то курит нервно одну сигарету за другой и сшивается под фанерной дверью, напрягая барабанные перепонки: если только перья скрипят или машинка стучит, можно рассчитывать на отсрочку, условную меру или другую «химию», а если вдруг телефон прозвякает – плохо дело, могут конвой вызвать, и тогда последними словами станут: «Взять под стражу в зале суда». Впрочем, может, судья или нарзаседатель просто домой прозванивает, как там дела, все ли в порядке. Да и если в райотдел – тоже, может, обойдется: то у них людей нет, то машина сломалась, то бензин кончился… Посидят судейские взаперти, плюнут да перепишут резолютивную часть: «Меру пресечения оставить без изменения – подписку о невыезде».

Нервное это дело – ожидать, как тебе судьбу определят – орлом или решкой. Когда привезли на суд в автозаке, тут, по крайней мере, ясно – не выпустят. Не потому, что нельзя – нынче все можно, а потому что прокурор со следователем уже как могли перестраховались, и, если бы существовала хоть крохотная такая возможность, они бы и не подумали с арестом затеваться. Так что сиди спокойно и жди, тем более оно примерно известно, сколько отвесят.

Другое дело приговор областного суда или, скажем, Верховного. Тут мелочевкой не занимаются, и здания поприличней, и конвой другой – не привычные милиционеры, а сторожкие солдаты из внутренних войск. Но главное в другом – здесь могут произнести слова, от которых у самого бывалого зэка желудок опускается: «К смертной казни». И в зале – тишина, и наручники на завернутых назад руках, и раскаленный или перемороженный автозак под мигалкой и сиреной, а вокруг кругами: «к расстрелу», «вышака», «на луну отправили»… Вот тут уж равнодушных не остается. И дело не в конкретном приговоренном, не о нем спорят профессора, не его защищают известные писатели, лауреаты госпремий и активисты общества «Международная амнистия». Дело в самом принципе: имеет ли право государство лишать жизни своего гражданина? Этично ли это? Гуманно ли? Цивилизованно ли, наконец?

Может ли один человек на законном основании пролить кровь другого? Или писаные законы не должны нарушать естественных человеческих запретов?

Пожизненное заключение – альтернатива или более мучительный вариант? Споры ведутся давно, в пользу каждой позиции высказано много убедительных аргументов. А между тем…

«… учитывая исключительную опасность содеянного…»

«… приговорил…»

«… к исключительной мере наказания…»

«… смертной казни!»

Жестко обкатанные, с многократным запасом прочности сконструированные формулировки последнего обвинения, как нож гильотины, обрубают тысячи социальных связей осужденного, беспощадно и навсегда отделяя его от всего хорошего или плохого мира людей.

И если бы суровые слова, облеченные в строго определенную форму, скрепленные подписями и гербовой печатью, могли не только определить юридическое положение приговоренного, но и воздействовать на физиологические процессы его организма: остановить сердце, нарушить кровообращение, парализовать мозг, – писать далее было бы не о чем. Но ни одна бумага – самая весомая и авторитетная – не способна сама по себе произвести какие-либо изменения в окружающем мире, тем более выполнить работу, с которой легко справляется падающий с двухметровой высоты кусок косо сточенного металла.

Глава вторая

По пустынной, далеко просматривающейся улице с мигающими, как глаза зверей, желтыми сигналами светофоров, на определенной инструкцией скорости – восемьдесят километров в час – неслась машина-фургон с косыми надписями «Хлеб» на обеих сторонах стального кузова.

Любой инспектор дорнадзора ГАИ обязательно остановил бы ее и спросил у водителя, какого черта он гонит как на пожар… Но поздней ночью гаишники обычно не встречаются и вопросов не задают. А если бы вдруг и случился какой на дороге, он бы получил соответствующий ответ, тоже предусмотренный инструкцией, хотя вряд ли этот ответ разъяснил бы все его сомнения – скорее наоборот: добавил бы новые.

Глава третья

Валера Попов перешел в областной аппарат как раз тогда, когда Фаридов оформлялся на пенсию. Это совпадение во многом определило дальнейшую судьбу капитана, хотя Фаридова он знал только в лицо и, встречая в коридоре угрюмого коллегу из другой службы, даже не раскланивался с ним.

Пока Фаридов лежал в госпитале, произошло еще одно событие, способствовавшее развитию простого совпадения кадровых перемещений в нечто большее.

Воскресным вечером гражданин Козлов повесил в ванной на бельевой веревке жену, а потом из охотничьего полуавтомата «МЦ 21-12» открыл огонь по автомобилям и прохожим. С шестого этажа открывался широкий сектор обстрела, мишеней было много, и то, что обошлось всего тремя ранеными, можно отнести только на счет счастливой случайности.

Улицу перекрыли, послали за снайпером, но Козлов стал молотить по окнам магазинов и жилых домов. Тогда Попов по пожарной лестнице влез на балкон, проник в квартиру и, как написали в вечерней газете, «обезвредил преступника». «Обезвредил» он его выстрелом с трех метров в левый бок с ранением сердца, повлекшим мгновенную смерть.

Через час, когда Попов дрожащей рукой писал объяснение прокурору, еще не зная, как обычно в подобных случаях, – наградят его, уволят со службы или отдадут под суд, в дежурку заглянул низкорослый плотный человек с незапоминающимся лицом, в тщательно подогнанном и отглаженном мундире – подполковник Викентьев, который с интересом осмотрел героя дня. На следующий день Викентьев внимательнейшим образом изучил личное дело капитана Попова. И что интересно: занудливый кадровик без звука выдал этот секретный документ подполковнику, хотя Викентьев начальником Попова не являлся и, следовательно, никакого отношения к его личному делу не имел.

Еще через день прокурор дал заключение о правомерности применения оружия. С учетом того, что Козлов был обычным психопатом, руководство решило не представлять Попова к награде, а поощрить деньгами в сумме шестидесяти рублей.

Вечером, когда коридоры управления опустели, Викентьев зашел к засиживающемуся допоздна генералу. Звание и должность не позволяли ему запросто заходить к начальнику управления, тем не менее он это сделал. Если бы в приемной находился внимательный наблюдатель, он бы отметил, что тяжелую дверь генеральского кабинета начальник второстепенного отдела распахивает уверенней, чем иной полковник, возглавляющий самостоятельную службу.

– Заходи, Владимир Михайлович. – Грузный краснолицый генерал оторвался от бумаг и, глядя на вошедшего поверх массивных, в щегольской оправе очков, вытряхнул ему навстречу из рукава форменного кителя пухлую, поросшую рыжеватыми волосами ладошку.

Викентьев пожал начальнику руку и, не ожидая приглашения, сел у длинного приставного стола.

– Лесухину кассацию отклонили, – как будто продолжая разговор о хорошо знакомых собеседникам вещах, сказал генерал.