Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна (книга регистрации .txt) 📗
– Слушайте, хватит. Довольно мне тут проповеди туманные читать, – Колосов, казалось, терял остатки терпения. – Вера, иллюзия… Вы-то тут мне только не загибайте, что верите, пусть не в свечки и церковь, а в эту вашу сатанинскую магию. Впаривайте мозги вон Смирнову. У него и так от ваших развлечений на горе крыша едет, а с нами…
– Вы беседовали с Олегом Игоревичем? – тихо откликнулась Хованская.
– Беседовали. А вы, дражайшая, думаю, в самом скором времени встретитесь с ним на очной ставке. Разъясните… ну, например, вопросик о том, для чего же это вы нашу всеми уважаемую знаменитость под замком у себя на чердаке мясо гнилое заставили нюхать! – разозлился Колосов.
– Вы перебили меня, молодой человек, – сказала Хованская. – И напрасно. Мы с Катей говорили… об искренности. И я ни на йоту не уклонилась от этой темы. Я просто хочу, чтобы вы оба поняли, что же тут на самом деле происходит. И я просто пытаюсь объяснить вам в том числе и поступки Олега Игоревича.
– Тогда отвечайте на конкретные вопросы: что еще это за ритуал такой у вас с ним? – повысил голос Никита.
– Катя, вы знакомы с понятием христианским «воскресение плоти»? – спросила вдруг Хованская. Она теперь обращалась исключительно к своей молчащей собеседнице, словно игнорируя начальника отдела убийств.
– Знакома, но… но я никогда не задумывалась… Вообще все это как-то очень далеко от нас, ну, от современной жизни. Это в церкви так говорят, поют… – растерялась Катя.
– Не так уж это и далеко, – Хованская скользнула по ней взглядом. – Но вы правы, такие молодые, как вы, еще об этом не думают. Это старикам вот маета: ложишься и не чаешь – проснешься наутро или нет. Возраст! Ну да речь не о том. Речь о другом. Человеку дается честный шанс оценить свои силы, поверить в то, что и есть краеугольный камень христианства, понимаете? Поверить, что эта вот его гниющая, смердящая, усеянная мухами, раздувшаяся, сочащаяся гноем плоть, трупный запах которой он чует, от которого задыхается и блюет, – и есть та самая плоть, предназначенная для воскресения. Что когда-нибудь именно она и воскреснет – станет снова полной сил, молодой, живой. Живой… И могильная тьма сменится воссиявшим светом. И новый Лазарь, услыша крик: «Встань и иди», встанет и пойдет… если сможет, конечно…
– Да разве… да разве можно в такое серьезно поверить? То есть… я хотела сказать, разве можно заставить человека в это поверить, держа его сутками в темноте с повязкой на глазах и подсовывая ему под нос тухлую говядину? – не выдержала Катя.
– Вера нуждается в испытаниях. А гипотеза в эксперименте, максимально приближенном к реальности, – усмехнулась Хованская. – И тогда выясняется, либо эта самая вера есть в человеке, либо ее нет. А если ее нет, то… человеку проще уже отказаться от тайной своей надежды на все эти сказочки о воскресении, вечности жизни, доброте, всепрощении, помощи. И выбрать для себя, уже без оглядки назад, иной путь. Гораздо более человеку подходящий.
– Ну ладно. Достаточно! – Колосов встал. – Думаю, диспуты свои будете в другом месте вести. А сейчас отвечайте коротко и четко только на мои вопросы. Ясно вам? – рявкнул он на Хованскую. – Здесь у вас под носом совершено три убийства. Если вы в них не повинны, то кто же, по-вашему, это сделал? Кого вы подозреваете?
– Я? Как в классическом детективе? Боже, как интересно, прямо как у Агаты Кристи. Но, молодой человек, я… никого не подозреваю. Не смею просто.
– Смирнов причастен?
– Сложный вопрос.
– Вот даже как! Интересно. Знамения, о которых он все толкует, это еще что такое?
– Вот наконец мы и подошли к тому, о чем надо было спрашивать с самого начала, молодой человек! – Хованская тоже поднялась со скамейки. – Вы, мой милый милицейский материалист, видите во всем этом одну лишь злую порочную человеческую волю. Подозреваете нас… Но при этом не видите самого главного! Это на ваших глазах – черная повязка. Вы даже не задумываетесь о первопричине этих происшествий. Вы рассматриваете смерть лишь как свершившийся факт. Упуская то, что смерть человеческая, особенно внезапная, насильственная, страшная смерть, порой не что иное, как грозное знамение, поданное нам, оставшимся в живых.
– Чего знамение? – спросил Колосов.
– Присутствия внутри и возле нас некой силы, с которой не нам тягаться. Присутствия воли, разума, манипулирующего нами по собственной своей прихоти. Присутствия истинного властелина нашего мира. Его господина и Князя, его Немеркнущей Звезды путеводной, с которым никогда, вы слышите – никогда! – как бы он ни пытался, не мог соперничать этот сын плотника из Назарета, которого распяли, как простого вора на базарной площади! Который никогда не воскресал! Потому что это в принципе невозможно!
– И кто же, по-вашему, вызвал эту адскую силу из тьмы преисподней? – усмехнулся Колосов. – Вы, что ли, дражайшая? Или, быть может, лауреат Госпремии театра и кино господин Смирнов?
– Думаю, скоро вы перестанете скалить зубы над тем, в чем не смыслите ни на грош, – прошипела Хованская. – Скоро. Ибо сроки близятся. ОН уже здесь. С нами. Внутри нас. Я чувствую. ОН ЗДЕСЬ. – Она резко ткнула пальцем в глубину сада. – И он не станет ждать, когда захочет получить то, что уже принадлежит ему по праву. И никто, слышите вы, никто не встанет у него на пути. Никто не изменит то, что предопределено. Мы можем только подчиняться. Иначе он раздавит нас, как мух!
– Это все, что вы можете сообщить мне по поводу заданных вам вопросов о трех совершенных здесь убийствах? – спросил Колосов.
– Имеющий уши да слышит. А вам, – Хованская тяжело глянула на Катю, – я бы не советовала вмешиваться в это дело. Вы не следователь. Вас не сковывают профессиональные обязанности. Вам лучше отойти в сторону, милая девочка. Все это не предмет для удовлетворения любопытства. Иначе все это кончится большими, большими слезами, а может, чем-то и похуже.
– Завтра утром вас вызывают в местную прокуратуру. Вот повестка, распишитесь. – Колосов вытащил из кармана бланк. – Советую хорошенько подумать над вашими ответами следователю. Он человек занятой и не будет терпеть этого бреда. И только попробуйте не явиться туда завтра, Юлия Павловна.
