В тихом омуте... - Платова Виктория (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Венька замолчала.
– А вторая? – тихо спросила я, хотя не имела права спрашивать.
– Она погибла. Ее долго не могли достать – пришлось даже вырезать двери автогеном.
– Прости, я не знала…
– Они тоже не знали – Фарик с Мариком. Они не знали, кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.
– Но ты… Ты-то знаешь – кто? Она долго молчала, а потом сказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:
– Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для нас для всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошая осталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговаривать себя – это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном…
– А потом?
– Потом я выбрала один из паспортов – и стала Венькой. А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь – еще бы – один потерял любимую, а второй – исключительное право на любимую. Они так мучили меня, что я выбрала щадящий вариант – я полюбила их обоих: за себя и за нее…
– Бред какой-то…
– Пожалей меня, пожалуйста, – вдруг жалобно попросила Венька. – Я так устала…
Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня – все это время она сидела, прислонившись спиной к двери – так же, как и я.
Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Я не знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей – а сейчас Венька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталась успокоить.
– Ты ведь не оставишь меня?
Я не могла сказать “нет”, хотя сквозь бесконечную жалость к этой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения – это иллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй, утерянной половины; глину для лепки новой сестры – вместо той, погибшей. Моя безликость, готовность принимать любую форму – вот что ей было нужно, вот что она почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове, сметая все остальные мысли – и я разжала руки. Венька почувствовала это, подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.
– Что-то не так? – спросила она.
– Я не гожусь… Не гожусь на эту роль. У меня своя жизнь…
– Нет. Нет никакой роли, – отчаянно соврала она, даже не понимая, что врет, – просто не уходи от меня.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся. – Я вдруг поняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообще возможно ее успокоить, привести в норму, а потом…
А потом – уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехать к папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения – отец ненавидел Москву, а из-за Москвы возненавидел и меня.
Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что не все в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистических страстях только усугубили ситуацию.
"Ты попалась, Мышь.
Коготок увяз – всей птичке пропасть”.
И я решила спустить все на тормозах, принять решение – но не сейчас, не сейчас.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся, – снова повторила я, – еще убьют меня, чего доброго!
– Нет, никогда! – Она неистово сжала мои запястья. – Никогда… Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они – тебя… Ты выберешь любого из двух, я даже знаю – кого… И нас опять будет четверо.
С трудом оторвавшись от Веньки, я отправилась в кухню и накапала ей успокоительного.
– Выпей. И пойдем поспишь. Глаза у тебя красные.
– Зеленые, – улыбнулась она, – зеленые, как у тебя…
Она заснула, держа меня за руку.
Спустя полчаса я осторожно выпростала кисть и наконец-то обрела свободу, – пусть и на короткий срок, теперь я понимала это.
"Что скажете?” – спросила я Ивана и Нимотси.
"Меняй квартиру, пол и страну проживания”, – посоветовал мне умерший Иван.
"Это клиника, ясно! Но с другой стороны – прилабунься к этим сумасшедшим жеребцам и хотя бы до климакса проживи в радостях группового секса”, – посоветовал мне уехавший Нимотси.
Я прошлась по комнате и сняла нашу фотографию, пришпиленную к обоям над письменным столом – пятый курс, я, Иван и Нимотси. Трезвые глаза. Том Вейте и Рей Чарльз – “Скатертью дорога, Джо!”.
А потом вдруг взяла ручку и расцветила себя на фотографии – новой прической, новым разрезом глаз и формой губ.
.Очень даже недурственно получилось, очень даже может быть, совсем другой человек – и меня тут же пронзила острая мысль, что сумасшествие вполне заразительно. Испугавшись этого, я спрятала фотографию в стол – от греха подальше.
Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу идти на поводу у этой девчонки. Проснется – умою, накормлю, вещи уложу – и “Скатертью дорога, Джо!”…
Но выпроводить не получилось.
Остаток дня она была мила и даже не вспоминала об утренней истории. А потом уселась на телефон – только для того, чтобы сообщить мне, что вышла на крупное издательство, где вполне реально выпустить какой-нибудь романчик в мягкой обложке.
– Именно! Криминальное трупилово-мочилово, тем более что за него прилично платят. Ты как. Мышь? Может, попробуем себя на ниве литературы?
Я поморщилась.
– А Фарик нам фактики подбросит. Есть у него знакомые ментярики, а у ментяриков – пара-тройка “глухарей” забавных всегда найдется.
– Глухарей?
– Или “висяков”. Нераскрытые убийства. Их так обыграть можно!
– Господи, и откуда в тебе такая страсть к изнанке жизни?
Венька подошла ко мне и обняла за шею.
– Это не изнанка жизни. Это жизнь. Но если ты не хочешь – мы вполне можем отказаться.
Больше всего мне не хотелось вступать с ней в дебаты, тем более что под окнами уже давно маячила машина Марика.
Несколько раз мальчики даже нетерпеливо посигналили, но подняться не решились.
– Тебе пора, – сказала я.
– Да, – подозрительно легко согласилась Венька, поцеловала меня в щеку и на минуту задержалась в прихожей – у своих вещей, так и не разобранных мной с утра.
Она порылась в них, достала вызывающего вида вечернее платье; этот Маленький кусок ткани, купленный специально для коррид в Доме кино и безотказно действующий на все мужское поголовье, вызывал во мне странные чувства – смутную зависть и вполне осознанный протест.
