Комплекс Росомахи - Зосимкина Марина (книги txt) 📗
резко, чем ему хотелось, поинтересовался Егор.
– Конечно, дружок. Конечно, это кое-что меняет. Потому что, если ты, Жора,
ее знаешь давно и хорошо, то, значит, ты в этом деле тоже участник и не случайно
оказался рядом. Ловить я тогда ее перестану, а что хотел при встрече сказать ей,
скажу тебе, и ты меня послушаешь.
Взгляд его сделался совсем нехорошим, тон, которым Колян произнес
последнюю фразу, тоже. И взгляд, и тон Егор выдержал с невозмутимостью
ацтека.
Колян, кажется, это оценил, хмыкнул. Потом выдвинул верхний ящик стола,
извлек из него ту самую чернильницу. Поставил напротив Егора.
– Этого, – сказал с нажимом он, – мало. Мало этого, Жора. Мне нужен весь
набор и как можно скорее. Время не терпит.
Егор молча посмотрел на предмет, взял его в руки, покрутил, вернул на
место.
– Поэтому мы с тобой поступим следующим образом. Ловить я ее, как уже
сказал, больше не буду. Зачем? Я и так про нее знаю так много, что она от меня
никуда не денется. И где трудится наша чаровница, и где проживает, и на какой
машинке катается, ну это и так понятно. Но сведения мне эти пока ни к чему. А вот
если, Жора, ты мне не вернешь вещь в целости и сохранности, то тогда эти
сведения могут мне пригодиться. Угрожаю ли я? Угрожаю. Конечно, Жора,
угрожаю.
Егор выругался про себя. И что теперь делать? Объяснять этому бульдозеру,
что и вправду толком с той девицей не знаком? Допустим, он ему даже поверит. А
дальше? Раскланяться, выразив надежду, что недоразумение в конце концов
разрешится, и барышня будет сговорчивой?
Он ведь и сам далеко не уверен, что эта Алина не мошенница и не воровка.
Ради чего тогда ему вести себя, как полоумный Ланцелот, и объявлять войну
старому, ну пусть не другу, пусть даже не приятелю, а кому?.. А!.. Бывшему
однокласснику, вот кому.
Шкатулочку-то эту, тьфу – чернильницу! – он хорошо рассмотрел, когда они
вместе выходили из квартиры покойного Сашки Поляничева. Уронила ее барышня
по неосторожности, а потом этак жуликовато снова засунула в свой саквояж.
Но ведь она же впоследствии поведала Егору, как к ней в руки попала
данная вещица, и объяснила, кстати, с какой целью рванула в первый попавшийся
по дороге антикварный магазин!.. Первый попавшийся! Где господин Вертолетов
ловко, словно опытный рыболов, подсек ее и засунул в садок.
Объяснила, да… Ну, значит, не воровка, раз объяснила. Не воровка, а
настырная любопытствующая представительница своего пола. Вот повезло-то
ему…
Егор протяжно вздохнул. Попробуем иначе. По-другому попробуем.
– Послушай, Коль, а давай мы с тобой вот как поступим. Давай я тебе
компенсирую твою потерю в денежном эквиваленте. Ты назовешь мне сумму, а мы
поторгуемся.
Ревякин минуту сидел, тупо уставившись на собеседника, было заметно, как
под толстым черепом натужно вращаются огромные шестерни, а потом он вдруг
закашлялся, зашелся громовым хохотом и сквозь смех прохрипел:
– Только вчера познакомились, говоришь? Говоришь, поторгуемся? Да ты же
втрескался в нее, Росомаха! Ты же попался, как глупый карась!
Тут ацтекская выдержка Егора оставила, а лицо исказила свирепая гримаса.
Он стремительно перегнулся через захламленный Колькин стол, цапнул
многодолларовый Колькин галстук, резко дернул на себя и проскрипел, ткнувшись
носом в ревякинское ухо:
– Не смей называть меня глупым карасем, Ревяка, ты понял?!
Стул с грохотом опрокинулся на пол. Веером разлетелись какие-то буклеты.
В этот момент его правый висок ощутил легкий холодный и такой
узнаваемый тычок пистолетного дула, а слух уловил негромкий щелчок
предохранителя.
– Николай Викторович, что же вы не предупредили, что у вас будут
переговоры? – с вполне допустимой укоризной в голосе произнес гимназический
Марек. – Я же думал, что это друг у вас…
– Друг, – соврал почему-то Колька, дернув из Егоровых пальцев свой
галстук.
– Ага, друг, – подтвердил Егор, засовывая рубашку в брюки.
– Только нервный он сегодня, – продолжил Колька, поправляя галстучный
узел. – В девку одну втрескался, которая чернильницу слямзила. Вот он и психует.
– А!.. Понятно, – сказал Марек и поднял стул. – Тогда я пойду?
– Иди.
Жорка Росомахин и Колька Ревякин никогда не дружили. Это понятно, они
были слишком разные. Но тем не менее, имелось у них нечто общее, что их, так
сказать, роднило. Жорка реагировал на бесцеремонную критику учителей так же
остро и болезненно, как и Колян.
Вы спросите – а кто не реагировал болезненно? Да многие же, очень многие!
Сносили как должное, да и только. А ведь учительские замечания бывали не
просто едкими, а едкими с подкавыкой или едкими с издевкой, а также
оскорбительные и даже, гм, грубые. Нюансы эти зависели от наклонностей
каждого конкретного педагога, его настроения, самочувствия, семейных
обстоятельств и погоды.
И если Колян Ревякин в ответ на вполне понятное недовольство препода по
поводу вновь невыученного урока хамил и огрызался, то Жорка Росомахин в
качестве защиты и нападения предпочел выбрать иезуитский путь хорошей
успеваемости и безукоризненного поведения.
При этом он не опорочил себя подобострастным отношением к учителям,
иными словами, подхалимом не был. Напротив, он позволял себе вольнодумство и
даже некоторое фрондерство, но свое неподчинение правилам распорядка
мотивировал в такой безупречной форме и так логически его обосновывал, что
даже директор школы Иван Павлович Яскин избегал вести с ним дискуссии при
большом скоплении школьного народа. Не все педагоги за это Егора любили, но
все без исключения обращались к нему с осторожностью и некой опаской.
Зато пацаны в классе относились к Жоре уважительно, а девчонки неумело
кокетничали. Тем более, что на уроках физкультуры он подтягивался на турнике
двадцать раз подряд, в баскетбольную корзину попадал чуть ли не с середины
поля и имел в собственности гитару, под аккомпанемент которой шикарно
исполнял битловские «Мишель» и «Йестеди». Однако до поры до времени для
многих он был просто «заносчивым мальчиком из хорошей семьи», как выразилась
о нем язвительная Елена Трофимовна, завуч старших классов.
Но тут произошел один случай, который кое-что поменял во всеобщем к
Егору отношении. Было это, когда он учился в седьмом или уже восьмом классе.
Возвращаясь кратчайшей дорогой домой после факультатива по физике, Егор не
смог вовремя обойти препятствие в виде четырех битюков-старшеклассников, и
ему ничего не оставалось, как идти прямо на них. Либо повернуть обратно.
Битюки поджидали тощего очкарика, скалились и плевали сквозь зубы
никотиновой слюной, а потом один из них сильно толкнул Егора в плечо, когда тот
почти уже прошел мимо их своры. Понять было нетрудно, что парни хотят его
избить. За что? А фиг их знает, за что. Просто хотят.
Егор попятился к бетонному забору, вдоль которого вилась узкая дорожка, и
придвинулся к нему поближе спиной. Кто-то из шпаны заржал. Все четверо
неспеша начали приближаться, сжимая полукольцо.
Егор медленно, не отрывая взгляд от глумливых физиономий, сбросил с
плеча рюкзак. Прямо на землю, прямо в грязную пожухлую траву. Потянулся к
брючному ремню.
Теперь заржали уже все четверо, сопровождая ржание тупыми остротами.
Надвигались. У одного в руках оказалась пустая пивная бутылка, другой поигрывал
самодельной свинчаткой.
«Гони, очкарик, бабки, сигареты и что у тебя там еще, и мы побьем тебя
несильно».
Егор, наконец, вытащил из брюк широкий солдатский ремень с тяжелой
латунной пряжкой и обмотал им кисть правой руки. Не дожидаясь, когда свора
