Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
— …Пожалуйста, Николай Петрович, расскажите про эту банду наемных убийц… Это правда, что вы лично участвовали в ее разгроме?
Это жена вице-премьера, она улыбается во весь рот, словно знакома с Миролевичем с раннего детства. В тонкой изящной руке она вертит незажженную сигарету и ждет, когда Миролевич поднесет зажигалку, а потом говорит волнующим меццо-сопрано: спа-сибо-о… Слегка вспотевший Миролевич прячет зажигалку в карман и приступает к рассказу.
— …Информированные источники доложили, что у вас подготовлен план реорганизации муниципальной милиции. Мм-м, Николай Петрович? Ничего, я и сам много думал об этом… Может, потолкуем завтра в баньке? В половине седьмого — вам будет удобно?
Это мэр. Когда Миролевич был обычным замом и Панов посылал его за себя на городские совещания, он ни разу руки не подал, не говоря уже о том, чтобы в баню пригласить.
— …Ой, Николай Петрович! Я забила на следующей неделе тридцать минут на ОРТ, специально для вас. Только ни в коем случае не отказывайтесь, хорошо? Это будет «прайм-тайм», десять вечера, полстраны в это время сидит перед телевизором…
Тринадцатого вечерком я заеду к вам на работу, мы вместе набросаем небольшой планчик — идет?
Это Наталья Порохова, известная тележурналистка, рыжеволосая дива с силиконовым бюстом, ее передача «Первое лицо» занимает одну из верхних строчек рейтинга; для того, чтобы поболтать с Пороховой в прямом эфире, гранды российской культуры и политики выстраиваются в длинную, на полгода вперед, очередь.
— И скажите, — Порохова понизила голос и, доверительно взяв под локоток, отвела в сторону. — Когда ожидается ваше повышение?
Она доброжелательно улыбалась, но взгляд не соответствовал улыбке: он был пронзительным и хищным.
— Мне бы хотелось, чтобы вы не замыкались рамками Москвы, а говорили о борьбе с преступностью в масштабе всей страны…
— Ну что вы, что вы…
— Не скромничайте, не надо…
От теледивы пахло дорогими духами, но ее взгляд вызывал у генерала неприятное ощущение — будто она прознала про него что-то очень стыдное, хотя и молчит до поры до времени. Может, до прямого эфира…
— Извините, Наталья Владимировна, но я могу отвечать только за себя и говорить об обстановке только в Москве. Не больше!
Все время, пока Миролевич отвечал на вопросы, поигрывая чашкой остывшего кофе в руке, Ирину Алексеевну обхаживал сам Григорий Григорьевич Коржов. Ирина вернулась веселая и возбужденная, на губах играла загадочная улыбка.
— Как нога? — спросил Николай Петрович.
— Я о ней и забыла, Коля, честное слово.
Миролевич наклонился к ее маленькому уху, тронул губами пахнущий горной маргариткой завиток волос.
— Наш дорогой Григорий Григорьевич случайно не подбирается к твоему инструменту?
— полушутя спросил он. — Надеюсь, ты сказала, что на нем играю только я?
Ирина Алексеевна со смехом запрокинула голову. В ее глазах Миролевич прочитал любовь и желание. Ради этого выражения он и продал душу дьяволу. Нужна была хорошая квартира, соответствующий ремонт, приличествующая обстановка, новая дача, дорогая одежда… Наверное, и так она его любила, но по мере того, как все это появлялось, любовь становилась сильнее, а желание — откровеннее…
— Дорогая…
— Продолжим, друзья! — объявил Коржов, приглашая гостей вернуться к основному столу.
Едва открылась дверь, из банкетного зала донеслись залихватские звуки семплированных гармошек, а усиленный мощными динамиками скрипучий тенорок — известный на всю Россию тенорок, — проскандировал: "С-ДНЕМ-РОЖДЕ-НЬЯ!
С-ДНЕМ-РОЖ-ДЕ-НЬЯ!"
— Вот оно, — тихо сказал Николай Петрович Миролевич, сжимая руку жены.
Ирина Алексеевна без лишних слов поняла его.
Вот оно…
Есть такая тоненькая, незаметная черта. Пока ты стоишь перед ней — неважно, как далеко: за полтора километра, за метр, за десятую долю миллиметра, — тебя не замечают, ты никто. Ты относишься к бесконечному множеству простых натуральных чисел. Но стоит только переступить эту черту, сделать крохотный шажок, ровным счетом ничего не меняющий в твоей сути и почти никак не влияющий на размер твоего оклада — и вдруг оказываешься в дамках. Сотни высокопоставленных глаз начинают одобрительно поглядывать в твою сторону, будто им только что навели резкость. Секретарши в обитых лосиной кожей кабинетах ни с того ни с сего начинают кокетничать с тобой и подают уже не обычный растворимый «Нестле», а настоящий кофе, приготовленный из смолотых в ручной мельнице зерен.
Но главное в том, что большие боссы приглашают тебя на свои вечеринки и утренники: «… Сегодня по-простому, Петрович, без затей, в тапочках и подтяжках». Или: «Сегодня Сам придет, будем в смокингах напиваться». И вот ты принят в элитный клуб, где раз в неделю появляется знакомая всей стране фигура с неестественно приподнятыми плечами, и ты жмешь дряблую обессиленную руку, с которой на тебя осыпается золотая волшебная пыльца. И ты стоишь, весь в этой пыльце, и отныне все, что ты ни сделаешь; — ты сделаешь правильно. Вот оно. То самое…
— Вас к телефону, Николай Петрович, — проговорил выросший из-под паркета помощник. Он чуть наклонился, демонстрируя почтительность, и протянул трубку сотового телефона. Майор светился готовностью быть полезным. Часы ожидания в вестибюле не оставили на румяном лице ни тени усталости или, упаси Боже, недовольства. Впрочем, ждать в вестибюле ресторана «Президент-отеля» гораздо спокойней, чем чистить наркоманские притоны или поджидать в засаде убийцу.
— Кто? — барственно бросил Миролевич. Вопрос был задан по инерции: этот номер знали только несколько человек.
Майор виновато пожал плечами.
Николай Петрович взял трубку.
— Миролевич у аппарата.
Некоторое время он молча слушал, по инерции продолжая жевать фаршированную анчоусом оливку, затем встал из-за стола и, кивнув Ирине, мол, я сейчас, прошел в соседний зал. Здесь ярко горел желто-зеленым светом огромный, во весь потолок плафон, у дальней стены сидели телохранители особо важных персон, в углу взад-вперед вышагивал кто-то из гостей; он прижимал плечом к уху трубку и бубнил туда скучным голосом: «Ну ты же понима-а-аешь, ты прекрасно все понима-а-аешь…»
Миролевич уселся в кресло, с трудом проглотил оливку и отжал кнопку паузы.
— Ладно, Кирилл. Теперь спокойно и внятно повтори мне, что там у тебя стряслось.
— Не у меня стряслось, — внятно произнесла трубка. — У тебя. Только что ко мне заходил Давыдов из городской прокуратуры, мы с ним вместе учились. А теперь слушай в оба уха, что он мне сказал… В январе их ребята раскопали труп в бойлерной на улице Электрозаводской. Это был человек из команды Папы Басманного, кличка — Севрюгин. Его, как потом оказалось, дружок пристрелил — какой-то там давний спор у них был, обида. Во время обыска на квартире этого Севрюгина, кроме всего прочего, изъяли видеотеку: мало ли там что у него может отыскаться. И на одной кассете…
— Ну? — тяжело выдохнул генерал.
— …Короче, Давыдов сказал: там, на этой кассете, компра на тебя. Очень серьезная компра. Я толком не понял, что именно, Давыдов говорил о какой-то книге про проституток, о каких-то страницах. Пятьсот страниц, восемьсот… Что за херня, Коля, — ты сам-то улавливаешь что-нибудь?
Плафон опустился и придавил Миролевича к полу. Глаза застил желто-зеленый туман.
— Ничего не улавливаю, Кирилл, — сказал он. — Ошибка какая-то.
— Тебе виднее…
— Если бы я смог просмотреть эту компру, как ты ее называешь, тогда, возможно, что-то и прояснилось бы.
— Я, конечно, могу попытаться снять копию для тебя, и Давыдов будет не против, только…
— Что?
— Прежде чем я обернусь, ты сможешь увидеть все по телевизору.
Николай Петрович обнаружил, что крахмальный воротничок сорочки, купленной накануне в салоне «КарденПалас», удавкой сжимает ему шею. Он рванул пуговицу.
— Греб твою мать! Что ты такое несешь?
Кирилл подышал в трубку, видно, собираясь с мыслями.
