Голубой бриллиант - Шевцов Иван (лучшие книги онлайн TXT) 📗
— Мы с вами гуляли в каком-то райском саду, — говорила Маша, — а потом вдруг совсем внезапно нагрянул ураган, почернело небо, началась страшная гроза, рушились здания, с корнем вырывались огромные деревья. Где-то тревожно звонили колокола, нас охватил ужас, и я сказала вам, что это конец света, что на земле победит Антихрист, что он погубит прекрасную планету Земля. А вы не согласились со мной, вы сказали, что Землю спасут инопланетяне, что они давно наблюдают за нашей планетой, что среди землян есть их тайные посланцы, что они поименно знают всех агентов Антихриста. Когда я стала называть имена этих агентов: Буш, Горбачев, Ельцин, Шеварднадзе, Яковлев, вы перебили меня и сказали, что это всего-навсего бесенята, а главный бес сидит в Тель-Авиве и правит бал. Я проснулась с неприятным чувством, так и не успев спросить у вас, каким образом инопланетяне спасут человечество от тель-авивского беса. Так что вам придется уже не во сне, а наяву отвечать мне на этот вопрос.
А еще Маша сказала, что Настеньке очень понравилась его мастерская и что она с восторгом рассказывала бабушке об Алексее Петровиче. Он хотел спросить, как на это отозвалась Лариса Матвеевна, но воздержался и не без намека сообщил, что эта неделя у него будет очень напряженной, мол, с утра до ночи буду вкалывать.
— Я не буду вам мешать. — В голосе Маши прозвучало сожаление и тихая грусть. — Но когда у вас появятся минутные отдушины, не забывайте позвонить мне. Мне всегда приятно слышать ваш голос…
Пожалуй, никогда так не работал Алексей Петрович, как в эту неделю: по двенадцать часов в сутки долбил черный гранит, очень трудный в обработке. Работал с необычайным вдохновением, радуясь появлению в каменном блоке каждой новой черточки знакомого и дорогого лица. Он думал о ней, мысленно разговаривал с ней, догадывался, как трудно ей живется в это проклятое Богом и людьми время, наверно, концы с концами не сводят, ведь живут на мизерную Машину зарплату да на нищенскую пенсию Ларисы Матвеевны. Он готов им помочь из своих скромных сбережений. Но как? Предложить? Она гордая, может неправильно понять, обидится. Каждую минуту он ждал ее звонка, но телефон упрямо молчал, и его молчание было подозрительным. Тогда Алексей Петрович решил сам позвонить ей на работу. Увы, ее не оказалось на месте. Он назвался и просил передать Марии Сергеевне о своем звонке. Это было в полдень. Она не звонила. Его охватило непонятное волнение: что-нибудь случилось или обиделась? Ожиданием звонка довел себя до изнеможения и вечером позвонил ей домой. К телефону подошла Лариса Матвеевна, он не отозвался и положил трубку и потом не мог себе объяснить, почему он это сделал. Постеснялся? А собственно чего?
На другой день Маша позвонила. Он торопливо бросил инструменты и, как на пожар, побежал к телефону.
— Здравствуйте, Алексей Петрович. Прошу прощения за беспокойство, но больше не могу, — звучал ее нежно журчащий и такой родной голос. — Вы на меня обиделись?
— За что, Машенька? Я вам звонил на работу. Разве вам не передали?
— Я эти дни не была в редакции: у меня ангина. Вы могли позвонить мне домой. Я очень ждала. Слышите: очень-очень. — Голос ее звучал взволнованно решительно: она откровенно проявляла нетерпение, и это радовало Иванова.
— Я тоже рад вас слышать и ждал вашего звонка. Все эти дни я тоже из дома не выходил.
— Вам нездоровится? — Тревога прозвучала в ее голосе.
— Что вы, Бог миловал. Нахожусь в состоянии творческого запоя. Встаю в восемь, а в девять уже начинав долбить гранит, только искры сверкают и осколки летят во все стороны. И так ежедневно по двенадцать часов с коротким перерывом на обед. К вечеру так умаюсь, что по ночам руки гудят.
— Зачем же вы себя так нещадно изнуряете? Я вам запрещаю. Слышите?
— Я ж вам говорю: у меня творческий экстаз.
— Но так же нельзя, я вас очень прошу. А то пожалуюсь вашему начальству.
— Которого у меня нет. Но мне осталось совсем не много, самая малость, всего дня на три, и потом буду отдыхать. Ведь я слово дал, задачу поставил.
— Кому вы дали слово?
— Самому себе. А слово — закон. Я слов на ветер не бросаю.
«Ах, зачем я это сказал: сочтет за хвастунишку». Она не сочла, произнесла одобрительно:
— Похвально, конечно, и редко в наш век. Вот бы нынешним властелинам пример с вас взять. А над чем вы так героически трудились? Или это секрет?
— Пусть пока будет тайной и будущим сюрпризом… для вас. Когда встретимся, тайна станет явью.
— Заинтриговали. Но я молчу и с нетерпением жду встречи.
В Маше жил дух свободы, независимости в личной жизни, и в этом она видела свое преимущество перед знакомыми женщинами, повязанными брачными узами. Но периодически на нее обрушивалась тоска, чувство неудовлетворенного желания. Не было ощущения полноты, томила какая-то половинчатость и неопределенность. В искренности Иванова она не сомневалась и знала, что он терпеливо и бессловно ждет от нее ответных чувств. Он ей определенно нравился, но вначале она сдерживала себя, и чем крепче нажимала на тормоза, тем сильнее в ней разгоралось желание броситься в поток необузданных страстей.
Встреча произошла через три дня. В полдень он позвонил ей в редакцию, не надеясь застать ее. Но она сама взяла трубку.
— Рад вас слышать, — были его первые слова. — Как ваша ангина?
— Все в порядке — улетучилась, не оставив следов.
— Вдвойне рад, значит, есть надежда на встречу?
— Конечно, — твердо и весело ответила она. — Как прикажете.
— Приказов вы от меня никогда не услышите. А видеть вас я хочу всегда. Хоть сейчас.
— Насчет «сейчас» надо подумать. А вот в конце дня неплохо бы. — В голосе и в словах ее он уловил нотку неопределенности. Спросил:
— Есть проблемы?
— Проблем никаких нет. Но я хотела бы явиться к вам тоже с сюрпризом. Словом, если мой сюрприз будет к концу дня готов — я приеду. В любом случае позвоню.
Положив трубку, он поспешно направился в магазины: надо было что-то раздобыть к столу по случаю такой необычной встречи с сувенирами с обеих сторон. Его сувениром был ее портрет, выполненный в граните. А ее? Он не знал и не пытался разгадать: приятней получить сувенир неожиданный.
Когда такая вспышка любви возникает между юными сердцами — это естественно. Но он опытный в житейских и сердечных делах — о Машином опыте ничего не знал, — почему же он на склоне лет вдруг почувствовал себя двадцатилетним? Да, да, вспоминал Алексей Петрович, такое с ним было в сорок шестом году, когда влюбился в Ларису, тогда еще даже не Зорянкину (девичью фамилию Ларисы Матвеевны он не помнил). С тех пор ничего подобного с ним не случалось. Сердце словно было законсервировано на эти долгие годы, и, казалось, уже навсегда.
Теплилась надежда — тихая, тайная, — что когда-нибудь появится его голубой бриллиант. Но бриллианты надо искать. А он не искал, он ждал, полагаясь на судьбу. И судьба сжалилась над доброй и терпеливой душой. Теперь он мысленно убеждал себя, что Маша — не случайность, что она и есть дар судьбы. Не зря же она — дочь его первой любви, ее родная кровь. Нет, это, конечно же, не случайно. Потому-то и установились теплые, сердечные, доверительные отношения, словно они знают друг друга с самого детства.
Маша позвонила в начале седьмого и восторженным голосом произнесла только одно слово: «Еду!» Но для него это слово значило больше, чем дюжины красивых и ласковых слов. Он быстро накрыл в гостиной стол, водрузив две бутылки вина. Она появилась скоро, веселая, румяная, сияющая счастьем. Он проводил ее в гостиную, и первое, на что она обратила внимание, был сервированный стол с двумя бутылками вина.
— О, как шикарно! — с неподдельным возбуждением воскликнула Маша и посмотрела на Алексея Петровича долгим трепетным взглядом.
Она достала из сумки свежий, совсем тепленький номер газеты, который читатели получат завтра, развернула его, и Алексей Петрович увидел фотографии трех своих произведений: «Ветеран», «Девичьи грезы» и горельеф «Пляж». Фотографии сопровождала краткая статья об авторе, под которой стояла фамилия М.Зорянкиной.
