Пьеса для обреченных - Русанова Вера (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Я снова полезла в начало тома просто так, скорее чтобы не прерывать ход мыслей. Перелистнула страницу, вторую, пробежала глазами «аппетитный» диалог Гамлета и Полония про червей в дохлой собаке. Вернулась к разговору Полония с королем и… Сказать, что волосы зашевелились у меня на голове — значило ничего не сказать. Слишком слабо и приблизительно выразила бы мое состояние фраза:
«Сердце ее екнуло и на миг остановилось». Но самое главное, за какие-то несколько мгновений все, абсолютно все сложилось у меня в голове и стало ясно: кто, зачем и почему. А также «каким боком» ко всему этому отношусь я…
На белой странице чернели простые типографские буквы:
«Принц Гамлет — принц, он вне твоей звезды…»
И слово «звезда» заставляло меня задыхаться от изумления и ужаса.
Казино «Звезда», разноцветные фишки, холодные лица крупье и азартные — игроков… «Подставка для карт при игре в блэк-джек?» Спокойное и какое-то автоматическое: «Каблук». Если, например, я, Мартынова Евгения Игоревна, не хожу по казино, о рулетке имею весьма приблизительное представление, а из всех карточных игр более-менее сносно играю только в дурака, то меня можно пытать клещами и раскаленным утюгом и все равно не выудить из моей памяти узкоспециальный, малоизвестный термин «каблук». Наталья же ответила на вопрос из кроссворда абсолютно не напрягаясь и как-то походя. Она вполне могла время от времени поигрывать в «Звезде». Моя (или теперь уже не моя?) Каюмова была азартным человеком…
«Мы с Сударевым зашли в „Звезду“. Ну, в казино… И там была она… Она, в общем, очень обычная…»
Да, обычная! Худая, белобрысая и похожая на подопытную крысу. Но в то же время особенная — сильная, резкая, независимая…
Эти его постоянные, слишком частые «журналистские» командировки в Москву. Что он здесь, спрашивается, делал по несколько дней чуть ли не каждый месяц? Деньги… У него всегда водились деньги. Причем немалые! Он специализировался на экономике и вел в газете «Финансовую страничку». Он разбирался во всех этих делах…
Я знала, как двигается Человек в сером, я помнила, как он двигается. Но можно ли было не узнать его, Сережину, походку? Его манеру приседать, протягивать руку и наклонять голову? Да можно! Черт побери, можно! Потому что даже в самом страшном сне мне не могло привидеться такое объяснение происходящего. Мне и в голову не приходило сравнивать движения жуткого Человека в сером с движениями моего любимого, драгоценного Сереженьки! А сейчас? Сейчас я пыталась представить хотя бы его лицо и не могла. Перед глазами стоял кровавый туман, та фотография из газеты с мертвыми Лешей И Славиком, нож в груди Бирюкова…
«Пашков?! Нет! Не может быть! — жарким пульсом колотилось в затылке. — Нет! Никогда! Это же просто безумие!» И тихим, болезненным эхом отдавалось где-то в дальнем-дальнем уголке сердца: «Но это все мгновенно и логично объясняет…»
Я встала с тахты, подошла к окну и, сжав виски ладонями, прислонилась лбом к холодному стеклу. Удивительно, но оно не расплавилось и не зашкварчало, как жир на раскаленной сковородке. Желудок ныл так, что впору было ложиться и умирать. Однако в данной ситуации моя «плановая» смерть с хризантемами во всех углах и печальными волнами белого кружева представлялась непозволительной роскошью.
Пашков. Пашков. Пашков… Все складывалось до безобразия логично и так страшно, что кошмарнее просто не придумать. Какие-то его странные, необъяснимые «дела» в столице. Деньги, в которых нет 'нужды… Он вполне мог быть активным членом или даже одним из руководителей этой самой организации. Пашков умный, он сумел бы сделать так, чтобы организация нигде не светилась и приносила большие, очень большие деньги. «Серега, у тебя же авантюрно-мошеннические мозги! — любил приговаривать Витенька Сударев. — И чего ты их квасишь в этой своей газете? Тоже мне Эрих Мария Ремарк». Вот так «заквасил»! Вот так Эрих Мария Ремарк! Да тебе, Витенька, с твоей розничной и оптовой торговлей мылом такие авантюры и не снились!
При воспоминании о Судареве мне и вовсе стало плохо. Я сползла куда-то под подоконник и тихо завыла, закусив костяшки пальцев. Потом на четвереньках доковыляла до тахты и взяла ненавистную, зловещую книгу.
Блаженный ты или проклятый дух, Овеян небом иль геенной дышишь, Злых или добрых умыслов исполнен, Твой образ так загадочен, что я К тебе взываю…
Лозинский переводил «загадочен», Радлова писала: «В каком обличье странном ты явился…» Господи, как я кичилась в свое время тем, что с грехом пополам прочитала пару книжек по шекспироведению! С каким апломбом рассуждала о многозначности переводов и о том, что это самое слово «questionable» можно толковать и как «готовый вести беседу», и как «способный отвечать на вопросы», и как «сомнительный»! «Сомнительный», «странный», «загадочный», «вызывающий недоумение»!.. Призрак приносит Гамлету известие о предательстве Гертруды!
Витенька Сударев, прилетевший из Москвы в Новосибирск, рассказывает Пашкову о том, что я уже давным-давно за его спиной разводила шашни с «люберецким бандюганом»! Еще тогда, когда клялась в вечной любви и с радостным визгом кидалась на шею Сереже после каждого его возвращения из московской «командировки». А «странный», «сомнительный» и «вызывающий недоумение» вид?
Пожалуйста! Что может быть «сомнительнее» и, как говорится, «страньше», чем вид директора крупной торговой фирмы, являющегося на важную презентацию с огромным фингалом под глазом?! Нет, я не сомневаюсь, что заботливая Витенькина женушка заштукатурила его тональным кремом и затушевала пудрами всех цветов и оттенков сразу, но хрустальная кружка, с моей легкой подачи влетевшая в Витенькину физиономию, знала свое дело. Синяк там намечался такой, какой не спрячешь даже под тонной высококачественного театрального грима!
Когда-то Пашков любил устраивать свою голову у меня на коленях, снимать очки, близоруко всматриваться в мое лицо и говорить:
— Я завтра улетаю, Женька! Ты уж без меня не грусти и не скучай!
— Ладно, не буду, — традиционно радостно соглашалась я.
— Что-о-о?! — Сережа делал «страшное» лицо.
— Ну как ты просишь: не буду грустить, не буду скучать!
— Так, пробуем еще раз! — начинал он «сердиться». — Не грусти и не скучай без меня, Женя!
— Да не буду, не буду! — снова оптимистично заверяла я.
Тогда он закатывал глаза и стонал, цитируя «Гамлета»:
— «О женщины, вам имя — вероломство!»
— «Слабость — имя твое, о женщина!» — обычно перебивала я. — У Радловой это лучше звучит.
— Пусть так! — неохотно соглашался он. А потом… Потом между нами происходило то, что обычно происходит между любящими друг друга мужчиной и женщиной…
«О женщины, вам имя — вероломство!» Вот и вспомнилось то, что в моей жизни было связано с «Гамлетом». Так вспомнилось, что лучше бы и не вспоминалось вовсе. Чем стало для него мое «предательство»? Что в нем так страшно надломилось? Что же еще произошло? Ведь должно, непременно должно было произойти что-то еще! Что заставило его за какие-то сутки собраться, примчаться в Москву и здесь разобраться сразу со всеми: с врагами, предателями и бывшими любовницами?! К сожалению, уже нельзя было спросить у Лехи, общался ли он когда-нибудь с Сергеем Геннадьевичем Пашковым. Сложно было бы убедить Бирюкова ответить на вопрос: имелся ли среди его «боссов» некто Пашков? Но Игонина…
Оставалась Лера Игонина, и Человек в сером (Боже мой, Человек в сером!) возле ее подъезда. Кем бы ни был мой Сереженька — убийцей, маньяком, сумасшедшим, — но он должен был откуда-то узнать о подготавливаемой мной и Ольгой карательной акции!
Мелко подрагивая челюстью и бряцая коленными чашечками, я встала и подошла к телефону. Записная книжка, так любезно забытая моей недавней гостьей, все еще лежала на обувной тумбочке. В принципе в ней не было особой нужды.
Номер телефона Леры Игониной с того памятного дня, когда меня, полуголую, загнали в мужской туалет, прочно сидел в моей памяти.
«453», — набрала я, прикрыла глаза, мысленно повторила следующие цифры.
