Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич (библиотека книг TXT) 📗
— Давай обвенчаемся, — предложил я Гуле.
Она не ответила. Только улыбнулась широко, прикрыв свои раскосые глаза.
Видимо, представила себе наше венчание. Потом подалась вперед, обняла меня.
«Ладно, — думал я вечером, ложась на диван в гостиной. — Еще одну ночь потерплю, а завтра с утра начну действовать».
Ночью, проснувшись от какого-то шума, я выглянул в окно и снова увидел на улице напротив дома машину, в которой кто-то сидел, только в этот раз у него в руках была не книга, а газета.
Проснулся когда часы показывали полседьмого. Встал, оделся и заглянул на кухню. Ольга Мыколаивна закручивала трехлитровку огурцов.
— О, ты вжэ встав! — обрадовалась она. — Доброго ранку!
— Доброго ранку! — ответил я. — Ольга Мыколаивна, мы бы хотели с Гулей обвенчаться… Тут, в Коломые.
— А чого ж ни! — Глаза у старушки загорелись. — У нас така гарна цэрква тут! Трэба тилькы зи свящэн-ныком поговорыты, цэ ж вин ришае! Можэмо разом питы… писля обида.
Словно добрый знак, после обеда на небе ненадолго появилось солнце. Мы втроем с Ольгой Мыколаивной отправились в дорогу. В воздухе все еще пахло дождем, и улица была мокрая. Мы шли вдоль частных домов, вдоль разноцветных заборов.
— Цэ тут рядом, нэдалэчко, — говорила старушка. — Отут щэ хвылын пъять…
Вскоре впереди над дорогой вырос синий купол. Дорога вместе с домами и огородами немного поднималась на холм, и мы поднимались по ней. Перед нами выросла небольшая кирпичная церквушка. На макушке синего купола золотом отливал крест.
Дорога останавливалась перед воротами, ведущими во двор церкви Двор был небольшой."Слева и справа от церковных ворот стояло по деревянной скамейке.
Слева виднелся колодец. К нему вела отдельная выложенная кирпичом дорожка.
Дальше, за колодцем, стоял одноэтажный дом, крытый красной черепицей.
— Туды, туды нам трэба! — показала на дом Ольга Мыколаивна. — Там наш батюшка Олэкса жывэ.
Батюшке было лет тридцать с лишним. Худощавый, с длинными волосами, стянутыми сзади резинкой, и высоким с залысинами лбом. Встретил он нас радушно.
Усадил на старую тахту в гостиной, сам присел на стул рядом и всем видом показал, что готов слушать.
— То друзи мого сына, — сказала ему старушка. — Обвинчаться хочуть…
— Хрэщэни? — спросил, глядя на меня, батюшка Олекса.
— В детстве крестили, — ответил я. Он перевел взгляд на Гулю.
— А ты какой веры? — спросил по-русски.
— Никакой… — ответила она. — Казашка… Батюшка усмехнулся.
— Чай хотите? — спросил и, не дожидаясь ответа, ушел из комнаты.
— Вин добрый, його тут уси люблять, — сказала старушка.
Через минут десять мы вчетвером уже сидели за столом и пили чай. За окном снова светило солнце, и казалось, собиралось светить до вечера.
— Ей надо покреститься, — сказал, попивая чай, батюшка Олекса и кивнул на Гулю.
— Хорошо, — с готовностью сказала Гуля.
— Крестных надо выбрать, — продолжал батюшка. — Потом назначим день…
Услышав о крестных, я задумался. Выбрать крестных в городке, где мы и знаем только пару стариков? Хорошенькое дело!
Я бросил озабоченный взгляд на старушку. Она, словно догадавшись, о чем я думаю, успокаивающе кивнула мне.
Вечером за ужином Ольга Мыколаивна объявила, что хочет быть крестной Гули.
— А старый хай хресным батьком будэ — посмотрела она на Юрия Иваныча. — Своейи дочкы нэмае, так хай хоч хрэщэна будэ, щэ и така вродлыва, така красуня.
Я был рад, хотя происходящее означало, что я как бы становлюсь родственником Петра. Хотел ли я этого? И что скажет он, когда узнает? Эти вопросы я оставил без ответов. Я хотел Гулю. За всякое «хочу» надо платить, и плата, которую предстояло заплатить мне, была не самой высокой. Она была несколько необычной, эта плата. Азиатский калым сейчас показался бы мне более понятным. Но, как и результат путешествия, вопреки моим отчасти материальным ожиданиям оказавшийся чисто духовным, так и плата за возможность как можно скорее соединиться с любимой оказалась неисчисляемой в деньгах или ценностях.
Мне предстояло приобрести двух названных родственников и призвать Бога в свидетели чистоты своих помыслов. Думаю, что ради достижения этой цели я заплатил бы и больше.
— Гаразд, — произнес Юрий Иваныч, и я, отвлекшись от своих мыслей, посмотрел на него.
То ли он долго думал, то ли мысли проносились в моей голове со скоростью света, но я не сразу понял, что он хотел сказать.
— Добрэ, — повторил он. — Буду я хрэсным…
Глава 70
В эту ночь я спал некрепко, но все-таки спал.
Мне снилась верблюдица Хатема, которой я был. обязан жизнью. Снилась — словно виделась как бы со стороны — вся история моего спасения. Как меня вытаскивают с палаткой из-под песка. Дальше во сне хронология событий сбилась, и уже спасенный, но почему-то оставленный в пустыне, я шел один, босиком по горячему песку. Шел и увидел кусок выцветшего брезента, торчащий из невысокого барханчика. Потянул его на себя, потом опустился на колешь и, поработав руками, вытащил из-под песка ту самую палатку, в которой устраивался на ночлег предыдущей ночью. Снова нашел в ней старую газету и фотоаппарат «Смена». Дальше снилась жара, бесконечная жара, солнце, от которого некуда спрятаться, горячая футболка, которой я накрыл голову. Жара становилась невыносимой, и в конце концов я проснулся в поту.
Было темно. Я поднялся с дивана, подошел в серванту, на котором стоял будильник. Ступни ощутили холод деревянного пола. Четыре часа утра. Подошел к окну и снова увидел машину. В этот раз перед домом стояла «Волга» и внутри в тусклом свете внутренней лампочки сидело двое. У меня уже не было ни малейшего сомнения, что их присутствие как-то связано с нами. Только вот как связано?
Охраняют они нас? Или стерегут? Гуле я пока решил ничего не говорить, их регулярное присутствие в преддверии нашего венчания казалось сущей мелочью.
Через пару часов я встречал рассвет. Спустилась по лестнице Ольга Мыколаивна и сразу — на кухню. Начинавшееся утро обрастало шумами. На улице пели птицы, на кухне Ольга Мыколаивна шурудела посудой.
Мне не хотелось ее отвлекать, и я сидел на стуле у окна. Смотрел на листья, тронутые солнечным светом, но еще не тронутые осенью. Думал о Гуле.
На следующий день батюшка Олекса покрестил Гулю и повесил ей на шею золотой крестик с полустертым распятием, найденный мною в песке возле Новопетровского укрепления. Серебрянную цепочку подарила Гуле крестная — Ольга, Мыколаивна.
В церкви я купил и себе серебрянную цепочку с крестиком. Но когда вернулись домой, заменил крестик на золотой ключик, найденный на Мангышлаке. И повесил ключик себе на шею. «Буратино вряд ли был крещеным», — с улыбкой подумал я. С сожалением вспомнил об исчезнувшем куда-то хамелеончике. Если быть суеверным, то его исчезновение означало конец удачам.
А через день мы венчались. Гуля надела в церковь рубаху-платье изумрудного цвета, но старушка уговорила ее набросить сверху плащ, чтобы за нами в церковь не потянулись любопытные соседи. Она-то уж знала, что венчаться мы хотели без посторонних, а в этом городе все, кроме родителей Петра и батюшки Олексы, были для нас чужими.
Батюшка Олекса закрыл двери церкви изнутри и обвенчал нас. Службу он правил по-украински, но потом, когда мы уже стали мужем и женой и обменялись кольцами, поздравил нас по-русски и пригласил к себе на чай.
Так мы и отпраздновали свою свадьбу — чаепитием у батюшки Олексы и ужином у стариков. К ужину я купил в магазине бутылку шампанского, а после шампанского по настоянию Юрия Иваныча мы выпили еще по сто грамм горилки.
Юрий Иваныч, кажется, был бы рад посидеть за столом подольше, но уже в полвосьмого Ольга Мыколаивна стала убирать со стола тарелки.
— Молодым трэба любытыся, — сказала она, сверкнув глазами на своего старика.
Полуторная старая кровать в комнате Петра этой ночью не показалась нам тесной. Гуля несколько раз спускалась в ванную и обливалась водой. Возвращалась мокрая, и опять я сушил ее кожу собою. Уже простыня была мокрой и теплой, а легкое одеяльце валялось на полу, и в конце концов, в очередной раз поднявшись с кровати, я затолкал его ногой под письменный стол. Несколько раз мы затихали, лежа на спине плечами впритирку друг к другу и слушая ночь. Уставший, я даже начинал дремать. Но доносившиеся сквозь дрему ее шаги, скрип двери, отдаленные поскрипывания деревянных ступеней лестницы будили меня раньше, чем ее мокрые руки касались моей груди. Гуля ложилась сверху на меня, целовала влажными губами, отирала свои мокрые щеки о мое лицо. Прохладная влажность взбадривала меня, я прижимал Гулю к себе, гладил ее спину, руки, бедра.
