В тихом омуте... - Платова Виктория (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Как можно было этого не просчитать – ошибка, непростительная даже для изготовителей рекламы прокладок, которые решили заняться большим кино. Как можно было вообще не сказать об этом самому Греку – никаких правоохранительных органов. Но ты не сказала, мямлила что-то под джазовый аккомпанемент, а главного не сказала. А теперь вполне может быть, что вместо его волкодавов-телохранителей нас будут поджидать одомашненные птички из РУОПа. И твоя эпопея закончится, так и не успев начаться…
– И слава Богу, – вслух сказала я, успокаивая себя. – Может, это и к лучшему. Стоило только тебе начать действовать по своему усмотрению – сразу появились жертвы. И если я стану последней в списке – слава Богу, слава Богу…
Странно, но такой вывод успокоил меня окончательно.
Даже Влас подивился моему спокойствию, когда мы тряслись в полусонном утреннем трамвае, смешавшись с живописной массовкой питерских грибников и ягодников:
– Да ты просто какой-то Дима Якубовский в Крестах! Никаких эмоций, кроме положительных. Как будто мы на рыбалку едем.
– А мы и едем, – резонно заметила я, – надеюсь, что рыбке повезет меньше, чем рыбакам.
– Я тоже на это надеюсь.
…На чердаке мы оказались за десять минут до приезда Грека. Раньше появляться там не было смысла – лишний риск, как объяснил Влас, это тебе не мелких сошек в подъездах мочить. Он оборудовал позицию с тщательностью призывника срочной службы. И явно волновался – бравада последних двух дней покинула его, как неверная жена, это было видно невооруженным глазом. Если бы сейчас я предложила ему уйти – он с радостью ухватился бы за это предложение.
Но я не предложила.
Он в последний раз поцеловал меня помертвевшими от близкого ожидания губами – трогательное единение ловцов жемчуга, отправляющихся в глубины.
– Он будет через четыре минуты. – Влас посмотрел на часы. – С Богом.
– Ты бы еще перекрестился перед таким богоугодным делом, – насмешливо сказала я ему.
– Не обучен. Атеист.
Крыши города влажно блестели, как спины морских котиков на лежбище; Питер действительно был красив, я даже пожалела, что не успела полюбить его, а теперь вряд ли представится такой случай… Грязь человеческих страстей, скрытая коробками домов, иссеченная рубцами улиц, не была отсюда видна; теперь я понимала Бога – с высоты все кажется благостным и не требующим ежеминутного вмешательства…
– О, жертва в зоне видимости! Приготовься, – провозгласил Влас, подбадривая голосом скорее не меня, а самого себя.
Сжав в руке пистолет, я аккуратно впилась в слуховое окно и увидела “Мерседес” Грека – как ни в чем не бывало он подкатил к стоянке. И на секунду меня захлестнула слезливая детская обида: неужели он не поверил мне, неужели не захотел считаться с предупреждением, даже таким торопливым. Ну что ж, тем хуже…
Дверца “Мерседеса” открылась, из него вышел человек – Влас поймал его в оптический прицел.
– Что за фигня, это же не Грек! – прошептал он, и тотчас пыльный чердачный воздух заколебался – возникли тени, они выросли за нашими спинами. Это тот самый рапид, который я так презирала во всех средненьких совдеповских мелодрамках, скучая в гордом одиночестве на последнем ряду. Только теперь я поняла, что рапид – это достаточно точная имитация длительности. Между двумя ударами моего почти остановившегося сердца эти ребятки с одинаковыми сосредоточенными лицами скрутили Власа, не дав ему опомниться. Кто-то, из особо преданных, даже двинул ему по зубам, исподтишка, как в детской драке, – и лицо Власа, которое столько раз победно зависало надо мной, вдруг расцвело кровью. Кровь казалась бутафорской, необычайно яркой, почти не правдоподобной. Я с ужасом, не отрываясь, смотрела на своего любовника – а ведь он был моим любовником – и даже чувствовала к нему глухую жалость. Эта жалость покалывала мое лицо, как первые заморозки. Влас мгновенно обмяк в чужих железных объятиях; сейчас он казался мне мальчиком, застигнутым родителями за занятием онанизмом в ванной: наказание было неотвратимым, сейчас получишь, что заслужил! Ему легко выкрутили руки, наподдав под дых для острастки.
Нет, это были не руоповцы, никакой помпы, никакой служебной видеосъемки, никаких понятых, никаких ленивых милицейских околышей, этих вечных спутников людей в штатском, которые усердно подчищают поле боя…
Не успевшего ничего сообразить Власа вынесли, выволокли из чердака – он не сопротивлялся; я даже подозревала, что он вполне мог спустить в штаны от этого равнодушного, почти механического обращения с ним.
Эти люди исчезли так же внезапно, как и появились, казалось, что Власа просто смыло волной, осталась лишь снайперская винтовка. И только теперь я поняла, что приговор уже вынесен, без всякого суда – и этот приговор вынесла я сама, даже не удосужившись напялить на себя белый судейский парик.
Я сама вынесла этот приговор.
На чердаке остался только один из бравых парней – он быстро и вполне профессионально разобрал винтовку, уложил ее в “дипломат” и только тогда обернулся ко мне: я увидела ничего не выражающее лицо телохранителя-профессионала.
"Интересно, есть ли у него жена, – тупо подумала я, – женщин должны вдохновлять такие лица – и на верность, и на измену…"
– Вас ждут, – глухо сказал мне телохранитель. Поднялся и вышел, унося с собой “дипломат”. Он даже не забрал у меня “беретту”, которая бесполезно болталась в пальцах.
Да, да, ждут…
Мне будет жаль только одного – этот город в проеме слухового окна, безмятежный и чисто вымытый неверными небесами…
Я потеряла счет времени – к конторе Грека постоянно подъезжали иномарки, из них выпрыгивали узкие, казавшиеся вырезанными из плотного картона, девочки-секретарши, любовницы начальников отделов и специалистов по маркетингу.
А я уже не была ничьей любовницей, я чувствовала себя пустой, как смятая банка из-под пива… Никакого торжества, никакого удовлетворения, только тупая, сжирающая внутренности усталость. Но ты только сделала то, что должна была сделать: люди, убившие твоих друзей, мертвы или почти мертвы. Я знала, что должно произойти с Власом, – медвежий угол на самом краю карты Ленинградской области, наспех вырытая яма, пуля в затылок. Конечно, все могло быть по-другому, но суть не менялась – пуля в затылок, пуля в затылок…
