Гангстер - Каркатерра Лоренцо (мир бесплатных книг txt) 📗
Из раздумий Тони Петлю вырвал бродяга, застывший рядом с работавшим на холостых оборотах «Плимутом». В испачканной машинным маслом и грязью левой руке он держал совершенно черную кружку, лица его не было видно за засаленными тряпками, заменявшими бездомному кашне, и опущенным козырьком истрепанной драповой кепки. Ноги он прятал в штаны, вряд ли годившиеся даже на ветошь, подпоясанные обрывком кожаного ремня, к которому был привязан кусок толстой веревки. Обут — в дряхлые армейские тропические ботинки, обмотанные для тепла трансформаторной фольгой.
Он постучал в водительское окно распухшими костяшками пальцев правой руки, оказавшейся столь же грязной, как и левая, которой он поднес вплотную к стеклу свою пустую кружку.
— Подайте сколько не жалко, — пробормотал он.
Покрутив ручку, Тони Петля опустил стекло и уставился на жалкого бродягу. Молодой гангстер никогда не отличался терпением и сейчас уже готов был вспылить.
— Вали отсюда, и не просто вали, а в тихое местечко, где ты сможешь спокойно лечь и сдохнуть, чтобы никому больше не надоедать, — с издевательской грубостью процедил он.
Бродяга еще ниже опустил голову и медленно засунул свободную руку во внутренний карман своего ветхого полупальто, изначальный синий цвет которого можно было разве что угадать.
— Мне бы только день прокантоваться, дружище, — негромко сказал он, не поднимая головы. — Я не ищу неприятностей. Надеюсь хоть немного брюхо обогреть.
— Здесь ты не получишь ничего, кроме хорошего пинка по заднице, — угрожающе произнес Тони Петля. Он вынул из пачки, лежавшей в кармане рубашки, сигарету и постучал ею о «баранку». — А теперь проваливай, пока я добрый. А то, гляди, допросишься!
— Может, сигаретки не жалко? — продолжал нудеть бродяга. При этом он повернулся так, что загородил зеркало заднего вида на дверце машины.
Тони Петля гневно посмотрел на нахала, мотнул головой и открыл дверь.
— Можешь не бояться, ты подохнешь не от холода, — сказал он. Неторопливо выбравшись из машины, он оказался вплотную к нахальному бродяге. — Тебя убью я, если только ты сейчас не смоешься отсюда, чтобы я тебя никогда больше не видел. — Он расстегнул «молнию» своей армейской куртки и показал бродяге 38-дюймовый[29] пистолет, рукоять которого торчала из кобуры, висевшей у него на поясе.
Вместо того, чтобы перепугаться и убежать, бродяга неожиданно прижал Тони Петлю к автомобилю, все еще держа руку во внутреннем кармане. Тони Петля повернул голову, чтобы взглянуть в лицо своего странного противника, изумившего его своей силой — Тони не мог вырваться и так и стоял, упираясь спиной в закрытую заднюю дверь собственной машины. А бродяга вынул руку из кармана своего омерзительно грязного полупальто, и оказалось, что в его кулаке сжат уже поставленный на боевой взвод 9‑миллиметровый пистолет, сразу уткнувшийся дулом под ребра Петли. И глаза оборванца внезапно ожили, бессмысленный, мутный взгляд пропойцы сменился жесткой уверенностью убийцы.
Бродяга дал Тони Петле возможность убрать руку от его бесполезного оружия, а потом поднес к его лицу грязную кружку, которую все это время держал в левой руке. Оказалось, что она не пуста, а чем–то налита до половины.
— Ты что, спятил? — воскликнул Петля, уставившись в кружку. — Не знаю, что там, но пить это я не буду!
— Или ты выпьешь это, или я пущу тебе кровь, — пригрозил оборванец.
Тони Петля обвел испуганным взглядом широкую авеню — прохожих все еще не было, и даже магазины еще не открылись. Бродяга сильнее навалился на Тони — дуло пистолета больно врезалось в тело — и улыбнулся, увидев, как по обеим сторонам лица молодого итальянца потекли, сбегая на шею, обильные струи пота.
— Я не стану пить яд, — сказал Петля; его правый глаз начал дергаться и верхняя губа задрожала.
Бродяга бросил кружку через плечо Тони Петли и даже позволил себе проводить глазами ее полет и увидеть, как она упала на переднее сиденье «Плимута» и с него на пол потекла тонкая струйка голубоватой жидкости. Потом он посмотрел в глаза Тони Петле, навалился на него еще сильнее, так, что Тони не мог пошевелить руками, и с профессиональным спокойствием выпустил три пули снизу вверх в грудную клетку Петли; после каждого выстрела голова молодого гангстера резко дергалась. Убийца продолжал прижимать Тони к дверце машины, пока из обоих углов рта Тони не потекли струйки крови, а из начавших закатываться глаз не вытекли две крупных слезы, словно символизировавших собой уход жизни из тела. Оборванец оглянулся, убедился, что в пределах видимости нет пешеходов, и аккуратно усадил Тони Петлю на сиденье его автомобиля, положил руки на баранку и пристроил голову на высокий кожаный подголовник. Покончив с этим делом, он наклонился, взял с пола брошенную убитым кружку и поднес ее к губам умирающего гангстера. Вылив в рот Тони Петли капли, остававшиеся в посудине, он небрежно бросил кружку на пол машины.
— Ты получил обслуживание по высшему классу, — сказал он вслух.
Бродяга захлопнул дверь машины и медленно, прихрамывая, побрел по авеню, оставив позади первую жертву, павшую от рук Анджело Вестьери в последней войне.
Пятичасовая месса дошла до середины, когда я, отвернувшись от алтаря, увидел Анджело, сидевшего на задней скамье церкви. В высоченном соборе было не более тридцати прихожан, по большей части весьма престарелых, перебиравших дрожащими руками бусинки четок. Я в одиночку прислуживал отцу Тэду Доновану, священнику средних лет, вкладывавшему подлинную страсть и в свои проповеди, и в воскресные футбольные матчи, в которых участвовали дети из прихода святого Доминика. Я звонил в колокол и кланялся, но мысли мои занимал лишь один вопрос: что могло привести сюда Анджело? Я стал прислуживать в церкви вскоре после того, как закончил начальную школу, но ни разу до этого дня не видел здесь Анджело. Как и большинство гангстеров, он весьма неприязненно относился к постулатам католической веры, имевшим крайне мало общего с той жизнью, которую в действительности вели ее последователи.
— Они начали заниматься рэкетом за много веков до рождения самого первого гангстера, — сказал он мне как–то раз, пренебрежительно махнув рукой, когда я попытался что–то сказать о религии вообще. — Все это время они выкачивали деньги из всех на свете и имели замечательную «крышу». Сам подумай — разве можно найти лучшего партнера, чем бог?
— Они много делают для бедных, — возразил я, глядя, как он наливал в большую чашку горячее молоко.
— Они дают им теплое место, где можно посидеть один час в неделю, — ответил он и взглянул на меня, продолжая наливать молоко. — И даже это они делают, чтобы получить звонкую монету в свои кружки. По мне — никакая это не помощь. Это использование своего положения. Они обращаются с бедными точно так же, как и мы, разве что проценты дерут поменьше. Если тебе хочется, ходи в церковь и молись. Я не стану тебя останавливать. Только не позволяй дурачить себя. Это такой же бездушный бизнес, как и наш.
Мне всегда было хорошо в церкви, среди ее пустых скамеек я обретал свою тихую пристань. Я старался каждый день возжигать свечу перед образом святого Иуды, заступника в безнадежных делах и, что парадоксально, покровителя полицейских, и, если выдавалась возможность, проходил по кальвариям[30], как бы повторяя путь Христа, закончившийся распятием на кресте. Но чаше всего я просто сидел в заднем ряду, вдыхал знакомые запахи, смотрел, как за цветными стеклами витражных окон садилось солнце, и позволял своим мыслям свободно течь, куда они сами захотят. Здесь было убежище, в которое я удалялся, когда становилось слишком трудно поддерживать хрупкое равновесие моей жизни. Не мира искал я здесь, а укрытия от тревог. За темными стенами, под высокими потолками церкви Святого Доминика не существовало никаких войн между гангстерскими бандами, от участия в которых вряд ли возможно было уклониться, не было никаких требований школы, которые необходимо было выполнять. Здесь были только мгновения тишины, на протяжении которых жизнь замирала и благосклонно позволяла мне уловить этот покой.
