Бесплатных завтраков не бывает - Хендерсон Крис (читать книги TXT) 📗

Я отхлебнул и сморщился. Нет, дело тут не в посуде. Кое-как справившись с неземным вкусом первого глотка, я отставил кружку в ожидании заказа, а пока решил расставить все, что мне известно, по порядку. Все вопросы, все ответы. Дельце простое, не так ли?

Первое. Несомненно, что Мара уехала, а не была похищена. Не покончила с собой, не стала жертвой насилия и вообще — ничего такого. Уехала счастья искать. Точка.

Второе. Мара любит всеобщего любимца Байлера, а он увлечен ее подружкой Джин, которая довольно равнодушна к нему. Мара переспала со всеми его приятелями и, наконец, с ним.

Третье. Ее затея проваливается: Байлер по-прежнему домогается Джин. Джин по-прежнему холодна, но шанс терять не желает. Она решает «стерпится — слюбится», выходит за него замуж и уезжает с ним в Нью-Йорк. Брак этот длится около года, потом лопается — без видимых причин. По крайней мере, мне они неведомы. Неизвестно и то, где сейчас Джин. Мисс Беллард краем уха слышала о нервном расстройстве и о том, что она стала фотомоделью. В последнее я не верю. Вес это не объясняет причин разрыва и нервного срыва, если, конечно, таковой был.

Тут я вдруг понял, что от усталости сваливаю в кучу вопросы и факты. Зачем Мара сошлась с Миллером, потеряв Байлера? С самого ли начала она водила его за нос? Что ей было от него нужно?

Я остановил разбегающиеся мысли и опять стал выстраивать цепочку.

Четвертое. Мара даже и не думала выходить за Миллера. Она к нему присосалась пиявкой, получая от него все, что хотела — деньги, драгоценности, антиквариат, коллекционное оружие, — все, что у него было. Сержант Эндрен подозревал, что она пыталась пустить в дело и его необузданный нрав, но тут заколодило. А я готов держать пари, что никакой необузданности и в помине нет, что никакой Миллер не скандалист и не хам, а растерянное, одинокое существо, допытывающееся у всех, куда девалась его Мара.

Пятое. Тед Каррас — ничтожество и брехун. Он знает что-то такое, чего я не знаю. И вообще непонятно, с какого он тут бока. Кто его избил? Может быть, он переспал с Марой, и ему веско намекнули, чтобы больше он так не делал? Кто? Миллер? Вряд ли. Каррас в этом случае не так говорил бы о своем давнем друге и собутыльнике. И тем не менее, он замешан в этом деле. Итак, кто его избил? И почему?

Должно быть, я и вправду сильно вымотался и голова не варила, ибо ясное дело становилось все более запутанным. Теперь я был уверен только в одном: Миллер имеет право знать, как к нему относится его возлюбленная Мара. Что ж, в такой малости я ему, пожалуй, не откажу.

Размышления мои были прерваны появлением благодетеля с подносом. Тарелочку, где лежал поджаренный ломтик хлеба, он брякнул о стол рядом с отставленной кружкой, тарелку побольше поставил передо мной.

Я этого не заказывал, подумал я. Не может быть, чтобы я это заказал. Мне доводилось есть яичницу-болтунью, я помню, я знаю, как она должна выглядеть. Это такая мягкая рыхлая масса нежно-желтого цвета с белыми прожилками. А тут — нечто твердое, бледно-оранжевое, неразделимое на яйца и картофель и источавшее запах подгоревшего свиного жира.

Я со вздохом оглядел свой завтрак. И попытался исправить положение кетчупом. Красные кляксы не придали блюду привлекательности и не улучшили его вкус. Мысль о том, что надо и дальше заполнять мой полупустой желудок этой гадостью, очень скоро стала невыносимой, и я отставил тарелку, чуть в ней поковырявшись. Да, конечно, голодный человек и пол на кухне языком вылижет в поисках хлебных крошек, но, значит, я не успел проголодаться по-настоящему. И взялся за тост, вообразив, что уж это-то изгадить никому не под силу. Я отламывал кусочки поджаренного хлеба и макал их в кружку, с интересом наблюдая, как расплываются в кофе кружочки жира, сливаясь с теми, что плавали в нем раньше.

День, судя по его началу, удач мне не сулил. Очень окрыляют подобные мысли, если являются к вам в пять утра. Официант спросил, какой сок мне подать. «Апельсиновый», — упрощая задачу нам обоим, отвечал я. Через минуту он принес маленький бокал сока, тут же плесканувшего через край от слишком резкого движения. Я выпил его одним духом, надеясь, что он устранит сложную и мерзкую вкусовую гамму, возникшую у меня во рту.

Порывшись в кармане, я выложил на стол ровно два двадцать пять, пододвинув мелочь к той тарелке, где оставалось больше всего еды. На чай? Пейте свой собственный кофеек!

Ссыпав оставшуюся мелочь в карман, я нахлобучил шляпу и двинулся к выходу. Еще на полдороге я услышал за спиной яростный лязг вилки. Гнида мгновенно заняла мое место и теперь уничтожала остатки завтрака № 4. Значит, повару и официанту вообще ничего не достанется. Тем лучше. Они не заслужили благодарности.

Я шагнул в дверь, натянув шляпу на уши: на улице завывал ветер и опять полило. Чтоб не мокнуть зря, я заранее достал ключи, прячась под навесом кафе. Улучив момент, когда дождь чуть-чуть унялся, выскочил и понесся к машине. Успел отпереть дверцу и запрыгнуть на сиденье буквально за миг до того, как хлебный фургон окатил мою птичку от капота до багажника фонтаном грязной воды из-под колес. Радуясь, что так дешево отделался, я завелся и влился в еще по-утреннему редкий поток машин. У лобового стекла скапливалась медленно просачивающаяся вода. А ведь всего несколько недель назад мне меняли уплотнитель. И вот вам, пожалуйста! Опять течет.

Тут я капитулировал, устав бороться решительно со всем, что меня окружало, и поехал в свою контору. Я так замерз и вымотался, что готов был наплевать на штраф за парковку в неположенном месте. Черт с ним! Неужели лучше будет вымокнуть до нитки?

Я остановился как можно ближе к своему подъезду, нагло перекрыв доступ к пожарному гидранту. Да еще чуть ли не на самой остановке автобуса. Семь бед — один ответ. Вылез в правую дверь, захлопнул ее, запер и бросился под защиту козырька, прыгая по лужам. Два человекоподобных существа дрыхли, раскинув руки-ноги, прямо под окнами управляющего и во сне натягивали на себя мокрые пластиковые мешки. В одном я признал мужчину, пол второй особи определить не смог. Вода ручьями бежала по ним. В сущности, надо было бы поднять их и выставить вон — в доме и своих паразитов хватает — но дождь лил слишком сильно, а я слишком устал.

Я отпер подъезд, вошел, притворил за собой дверь и вяло поплелся по лестнице с воодушевлением двадцатилетней шлюшки, нынче вечером вдруг осознавшей: «Богатство нам не светит, но счастья — добьемся». Доставая ключи, оглядел свои некогда сиявшие глянцем, а ныне густо облепленные грязью башмаки, от которых уже натекла бурая лужица. И вошел к себе.

Зажег свет, скинул промокший плащ и шляпу, пристроил их на вешалку у двери. Обнаружил, что к подошве прилип счет за электричество, отодрал его и вместе с другими конвертами положил на стол. После чего рухнул на кушетку в приемной, не в силах даже разуться или погасить свет. То и другое лучше делать на свежую голову.

Где-то далеко раздавался звон. Он разбудил меня, но я не вставал, от всей души посылая его к чертовой матери. Было в нем что-то знакомое, словно человеческий голос в темной комнате — вроде бы и узнаешь, кто это, а вспомнить не можешь. Наконец я открыл глаза, раздумывая, не во сне ли приснилась мне эта трель. Нет, все происходило наяву: звонил телефон. Звонил и замолчал, прежде чем я спустил ноги с кушетки, гадая, кто это может звонить в восемь утра. Все ведь отлично осведомлены, что в такую рань меня на работе застать нельзя. Впрочем, всем так же хорошо известно, что очень часто я вообще не ухожу отсюда домой. Точка, с новой строчки.

Мне оставалось только ждать, не позвонят ли снова. Между прочим, автоответчик я не подключил. А надо бы. Надо бы встать и подключить. Но неохота. И лень. Да и свет бы надо потушить — чего он зря горит? Надо, надо встать. Вместо этого я снова улегся, подумав, что если не видеть горящую лампу под потолком и бездействующий автоответчик, то и наплевать на них. А чтобы наверняка их не видеть, я перевернулся на живот и закрыл глаза, решив реагировать только на телефон. Что ж, он не замедлил задребезжать.