Святой едет на Запад - Чартерис Лесли (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Глава 4
Мистер Афферлитц сидел за своим письменным столом красного дерева, размером со стол для пинг-понга. Голова его покоилась на промокательной бумаге, которая оказалась не в состоянии впитать всю вытекшую из него кровь.
Саймон обошел вокруг стола и увидел, что волосы на затылке Афферлитца слегка обгорели в том месте, где пуля вошла в голову, и сделал вывод, что стрелявший должен был держать пистолет очень близко к голове жертвы, почти касаясь ее. Возможно, что выстрелом была снесена часть лица Афферлитца, так как кровью, смешанной с частицами мозга и белыми кусочками кости, был залит весь стол.
Крупные лужи крови еще не высохли и блестели, а тот конец сигары, который Афферлитц держал во рту, когда курил, был все еще влажным. Поэтому Святой решил, что выстрел не мог быть произведен более часа назад. Самое большее час назад.
Он взглянул на свои часы. Они показывали ровно два.
В доме было очень тихо. Если здесь и были слуги, то, значит, их комнаты размещались так далеко от кабинета хозяина, что они ничего не слышали.
Саймон постоял несколько минут без движения, осматривая комнату. Создавалось впечатление, что комната была обставлена в соответствии с представлениями декоратора студии о том, как должен выглядеть кабинет преуспевающего человека. Вдоль одной из стен размещались книжные полки, но они были заполнены в основном книгами в тяжелых темных переплетах с золочеными надписями, которые, как правило, покупались оптом и в которые владелец никогда не заглядывал. Современные романы в ярких переплетах создавали приятное разнообразие цветовой гаммы. На стенах висело несколько написанных маслом картин в тяжелых рамах. Среди них довольно беспорядочно были размещены фотографии, на которых были сделаны надписи от руки. На фотографиях были только девушки. Одной из них была Эйприл Квест; лицо на другой фотографии также показалось ему знакомым, но надпись "Твоя Трилби" ничего ему не говорила. Очевидно, это были символы нового рода деятельности мистера Афферлитца в качество продюсера. Такое же впечатление производила и сама комната – мистер Афферлитц не столь долго работал в кинематографе, чтобы успеть построить собственный дом, но он, по всей видимости, выбрал этот дом, считая, что именно такая атмосфера и должна окружать преуспевающего продюсера.
С первого взгляда Саймон понял, что здесь отсутствуют улики того типа, которые так обожают авторы заурядных детективных романов. Возможно, что на месте преступления остались отпечатки пальцев, но у Саймона не было с собой никаких приспособлений, чтобы снять эти отпечатки. Помимо промокательной бумаги, головы Афферлитца, его крови, мозгов и кусочков лицевых костей на столе находились письменный прибор, несколько карандашей, вечерний помер газеты, несколько сценариев из разрозненных страниц, счет зубного врача, список расценок на спиртные напитки и блокнот для заметок. К сожалению, никто не догадался сделать на последней странице блокнота запись, посильнее нажимая на карандаш, чтобы потом можно было прочитать отпечатавшиеся на следующей страничке буквы. На столике возле камина лежали несколько старых номеров еженедельников, но среди них не было пи одного номера "Голливуд рипортер", впрочем, это и не имело особого значения, так как большинству подписчиков, связанных с кинопромышленностью, этот еженедельник доставлялся по служебному адресу. Единственным свидетельством чего-либо необычного могли служить пепельницы. Всего их было три, и, судя по следам пепла на них, всеми тремя уже успели попользоваться; но содержимое пепельниц было предусмотрительно выброшено, причем не в камин и не в корзину для мусора.
Саймон рассуждал автоматически, словно вычислительная машина: "Пепельницы очистил не слуга, потому что он еще вытер бы их. Байрон тоже не мог этого сделать, потому что он не стал бы выносить пепел из комнаты. Остается одно – это сделал убийца и унес содержимое пепельниц с собой, чтобы окурки его сигарет не смогли послужить уликами против него. Думаю, он не верит в методы Шерлока Холмса, который, говорят, был способен узнать многое при помощи микроскопа и остатков пепла в этих пепельницах. Возможно, что он и прав..."
Но напрашивался и другой вывод. Если убийце пришлось принимать такие меры предосторожности, значит, он курил в этой комнате, а следовательно, находился здесь в течение какого-то времени и, скорее всего, был знаком с Афферлитцем, разговаривал с ним прежде, чем приставил пистолет к его затылку и выстрелил.
А это могло означать и еще кое-что. Саймон встал позади Афферлитца и попытался проследить траекторию, по которой должна была двигаться пуля. Взгляд его быстро нашел свежую царапину на панели стены напротив. Он подошел поближе и убедился, что такая царапина могла быть оставлена только выпущенной из пистолета пулей. Но либо силы удара пули не хватило для того, чтобы она застряла в деревянной обшивке стены, либо пулю кто-то аккуратно извлек из образовавшейся дыры: ни в отверстии в стене, ни на полу у стены пули не было. Невозможно было определить даже калибр пистолета, которым пользовался убийца. Складывалось впечатление, что преступник действовал вполне компетентно.
Он не оставил после себя ни грязных следов от ботинок, ни пуговиц, ни клочков ткани, ни волос, ни шляпы, ни обрывков бумаги, ни зажигалки, ни носового платка, ни ключей, ни коробка спичек, ни запонок, ни очков, ни перчаток, пи расчески, ни бумажника, ни кольца, ни памятных значков какой-либо организации, ни часов, ни маникюрных принадлежностей, ни вставных зубов, ни булавки для галстука, ни пиджака, пи использованных билетов, ни шпилек, ни подвязок, ни парика – словом, ни одного из тех сувениров, которые преступники в романах обычно разбрасывают вокруг с такой самоотверженной щедростью. Этот убийца просто зашел сюда, выкурил несколько сигарет, выстрелил, вычистил пепельницы и ушел, не оставив после себя даже тех следов, которые можно было бы найти после ухода любого обычного гостя.
"Это очень несправедливо по отношению к не состоящим в профсоюзе детективам, – сказал Саймон сам себе. – Если бы я знал, где живет этот парень, я, пожалуй, стал бы пикетировать его дом".
Но вся эта бравада была поверхностной, а мозг Саймона тем временем работал, словно конвейер, и из отдельных частей собиралось единое целое. Сейчас Святой сопоставлял и сравнивал отдельные факты, которые до этого собирал, даже не зная, для чего они ему могут потребоваться. Если он был прав, и если убийца был настолько хорошо знаком с Афферлитцем, что тот принимал его в своем кабинете в столь поздний час, то вполне могло оказаться, что этот человек был одним из тех, с кем Саймону уже довелось встречаться. Это могла быть не простая случайность. Святой перебирал в уме все прошедшие события, все те нити, которые подмечал и прежде, но в то время не знал, с чем связать. И еще эта записка в его кармане, записка, которая и привела его сюда, написанная торопливым размашистым почерком с кричащими заглавными буквами, сейчас предстала перед его внутренним взором настолько ясно, словно он и в самом деле смотрел на нее. Может быть, Байрон Афферлитц написал ее потому, что случилось что-то такое, что насторожило его, что заставило догадаться об опасности, подстерегающей его этой ночью?
А может быть, он вовсе и не писал этой записки?
Вполне могло случиться и так, что кто-то воспринял появление Святого на сцене – в прямом и переносном смысле – как знак небес и решил, не теряя ни единого дня, совершить задуманное убийство и сделать из Святого козла отпущения. Может быть, это письмо было послано лишь для того, чтобы заставить его прийти в дом в нужный момент, чтобы...
Внезапно Саймон очень ясно осознал, какая тишина дарит в доме. Весь дом был погружен в гнетущее молчание, оно обступало Саймона со всех сторон, неуловимое и давящее, а он старался прорваться сквозь него, различить скрытые звуки, оценить их и действовать так, как подсказывала его вновь разбуженная бдительность. Сейчас он чувствовал себя совершенно спокойно и раскрепощенно, по была в нем напряженная неподвижность кошки, приготовившейся к прыжку.
