Мне тебя заказали - Стернин Григорий (чтение книг .TXT) 📗
Алексей знал от Инны, что у неё до него был мужчина, которого она очень любила. Он знал, что тот заставил её сделать аборт, а потом, когда пришёл мириться, она выгнала его. Но больше она ничего о нем не рассказывала. Он даже имени его не знал. Их отношения складывались так — только настоящее и ничего о прошлом. О работе своей он ей тоже ничего не рассказывал. Приносил деньги, делал подарки, а о работе, о своих сослуживцах ничего. Такой же практики придерживался и Сергей Фролов. На вопросы жены он постоянно отвечал шутками. Алексей же просто отмалчивался на вопросы Инны, а сам ей в свою очередь никаких вопросов не задавал. И все же он оказался разговорчивее — о взрыве на душанбинском вокзале она знала, имена его погибших жены и сына знала. А он о ней просто ничего… А теперь её нет. И никого нет. А его везут на Петровку. И из близких людей на свете остался один Сергей, Сергей Фролов. И он должен помочь, наверняка он уже подъехал к складу и спешит ему на помощь. Жаль только, что Алексей ничего не успел рассказать ему про покушение.
На протяжении всего пути два чувства боролись в Алексее, сменяя друг друга. То яростное желание драться за свою судьбу, то полная апатия и равнодушие к этой злосчастной судьбе, то и дело так страшно смеющейся ему в лицо.
Когда приехали на Петровку, инспектор Гусев провёл первый допрос.
— Вы не смотрите на меня так, товарищ капитан, — с горечью произнёс Кондратьев. — Я тоже капитан по воинскому званию, танкист, воевал в Афганистане, имею ранения и правительственные награды. Несколько месяцев назад у меня при взрыве на душанбинском вокзале погибли жена и шестилетний сын. Пытался вот заниматься бизнесом, мы получали товары из Китая и продавали их оптом. Зря, конечно, я впрягся в это дело, но жить как-то надо…
Гусев внимательно смотрел на совершенно седого Кондратьева с измождённым серым лицом, своего ровесника, которому не было и тридцати четырех лет, и круглое его лицо постепенно светлело. Он хотел верить ему, но факты… Суровые факты против него…
— Вы не волнуйтесь, Алексей Николаевич. Будут опрошены свидетели. Все происходило утром, в рабочий день, и наверняка многие ваши соседи из окон видели произошедшее. Так что разберёмся… А теперь давайте все по порядку. Прокурору я звонил, он дал санкцию на ваше временное задержание. А дальше будет видно, что делать. Обвинение против вас, к сожалению, довольно серьёзное. Тот человек скончался на месте, ещё до прибытия «Скорой».
— Так я и знал, — вздохнул Кондратьев. — Ударился головой и…
— Эксперт установил на месте, что смерть произошла не от удара, а от удушения.
— Но я не душил его! — привстал с места Алексей. — Уверяю вас, не душил! Насос я в него бросил, от этого не отказываюсь, бросил в тот момент, когда он наставил на меня тот самый «ПМ». Что мне оставалось делать? Насос попал в висок, он поскользнулся и ударился затылком об лёд. Но он дышал, я сам проверял. И тут же позвонил в «Скорую»…
— Не сходится что-то, — покачал головой Гусев, продолжая составлять протокол.
Записав его показания, Гусев нажал кнопку звонка.
— Пока, Алексей Николаевич, вам придётся отправиться в камеру, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ничего не поделаешь, таковы законы. А обвинение против вас очень серьёзное.
Кондратьев не ответил. «Будь что будет», — с горечью подумал он.
В коридоре уже хромал туда-сюда Сергей Фролов. Он умудрился прорваться в эти стены, заявив, что у него есть показания по делу.
— Держись, Леха, — яростным шёпотом сказал он, когда Алексея дежурный вёл по коридору. — Прорвёмся, где наша не пропадала.
Алексей не ответил. Только попытался махнуть рукой.
— Руки назад! — приказал дежурный, и Алексей сник. Кивнул головой Сергею и пошёл по коридору.
— Можно к вам? — спросил Гусева Фролов. — Имею сообщить кое-что по личности задержанного Кондратьева.
— Да знаю я все о его личности, — вздохнул Гусев. — Что вы ещё можете добавить? Личность героическая, спору нет, но обстоятельства делают с людьми такие вещи, столько мы тут понасмотрелись…
— Не могут ничего с ним сделать обстоятельства, — нахмурился Фролов. — Если не верить таким, как Кондратьев, верить нельзя никому.
— Проходите, — вяло пригласил Гусев. — Зачем только? Делом займётся следователь из прокуратуры, а моё дело задержать подозреваемого и снять первый допрос. Все. Теперь моё дело ловить следующего. И с этим не заржавеет, суровые настали времена…
Когда Фролов узнал, что Алексей обвиняется в убийстве Дырявина, он побледнел от испуга за друга.
— Ну и какая же это статья? — спросил он.
— Статья сто третья, умышленное убийство. До десяти лет, Сергей Владимирович.
— Но есть же другая статья — превышение пределов необходимой обороны, — возразил Фролов. — Разве это не тот случай?
— Я не могу разглашать тайну следствия, я сказал только в общих чертах, и лишь из уважения к вашим боевым заслугам. Есть статья сто пятая. Убийство при превышении пределов необходимой обороны. Там до двух лет. Но тут имеются обстоятельства… Все, Сергей Владимирович, ваши показания по личности задержанного я записал. Более разговаривать с вами времени и права не имею. Ищите ему опытного адвоката, единственный совет, который могу вам дать.
И поникший духом Фролов заковылял по коридору к выходу…
… — Эге, нашего полку прибыло, — гаркнул золотозубый черноволосый крепыш лет тридцати, когда за Кондратьевым захлопнулась тяжёлая дверь камеры. — Здорово, кореш!
— Здорово, — буркнул Алексей и пошёл к свободной койке.
— Полялякаем, кореш, — предложил золотозубый.
— Не хочу, — Алексей лёг на койку и отвернулся к стене. Он хотел проанализировать ситуацию, припомнить все в мельчайших деталях.
— А я хочу, — сурово настаивал золотозубый. — Тоска тут…
— Отвали, — рявкнул Алексей.
— Ты так со мной не базарь, — нахохлился золотозубый. — Ты чего гонишь, браток? Ты чего тянешь?
Он поднялся со своей койки и пошёл на Алексея. Тот, не вставая с места, пнул его ногой под коленную чашечку. Золотозубый застонал, сморщился от боли, но тем не менее злобно сжал кулаки и встал в стойку. Но, увидев в глазах Алексея нечто страшное, вдруг осёкся и поковылял обратно. Алексей же молча отвернулся к стене.
— Ну гляди, парень, — прошипел золотозубый. — Позже побазарим…
Алексей лежал лицом к стене и думал. До него доходило, что все это какая-то страшная подставка, чья-то умелая игра. Он прекрасно помнил, что Дырявин был жив, когда он отъехал от него. Значит, кто-то подошёл к нему ещё до приезда «Скорой». Подошёл и придушил. А тогда совсем неподалёку была припаркована «Нива». Кажется, зеленого цвета. И номер он запомнил. Но забыл от волнения, надо вспомнить. Тогда за рулём никого не было, но водитель мог пригнуться, чтобы Алексей его не заметил. Так, какой же номер?
Он стал лихорадочно напрягать свою память… Последние цифры пятьдесят восемь, это точно. Он хорошо это запомнил, потому что пятьдесят восьмой — это год его рождения. Но первые? Там тоже что-то было памятное… И буквы… Буквы какие-то характерные…
Однако ничего из этого не получилось. Он ворочался на жёсткой койке и думал, думал. Голова горела словно в огне.
Насчёт умелой игры он не ошибался. И эта страшная игра продолжалась…
— Да этот Лычкин просто клад какой-то! — восхищался Гнедой. — Все бы умели так соображать. До того умен, просто страшно… А мы, паразиты и нахлебники, будем продолжать пользоваться этим острым умом. Полагаю, Живоглот, пришла мне пора познакомиться с господином Лычкиным. Пусть будет у меня завтра к полудню. Вернее, привези его сам. Очень уж желательно мне поглядеть на умного человека не только в зеркало, а то мне порой хочется об это зеркало голову разбить, до того я на этом свете одинок… Жду!
