Экспансия – III - Семенов Юлиан Семенович (читать полную версию книги .txt) 📗
— Я — за, — сказал Кастелло, — хотя я тоже вижу в этом деле бумеранг…
— Спасибо, друзья, — заключил Лаки. — И, наконец, второе… Вы все знаете, что Бен Зигель для меня больше, чем брат… Как и для Фрэнки-Боя… Вы все знаете, сколько раз он спасал мне жизнь… Но то, что он вытворяет, ставит под угрозу не только наше дело, но и его самого. А он ведь нам всем очень дорог, верно?
— Он замечательный парень, — сказал Синатра. — Просто ему крепко не везет… У каждого человека бывают такие полосы, надо ее пережить…
Лаки положил свою ладонь на длинные пальцы Синатры:
— Ты очень добрый человек, Фрэнки-Бой, за это тебя так любит Америка… Знаешь, сколько Бен задолжал банкам?
— Три миллиона, — ответил Вильям Моретти. — Мы навели справки.
Лаки покачал головой:
— Шесть с половиной. Если быть точным, шесть миллионов пятьсот сорок три тысячи баков.
— Он взял под двенадцать процентов три миллиона у семьи дона Кало, — заметил Кастелло. — Мне это очень не нравится.
Лаки кивнул:
— Мне тоже. Поэтому я предлагаю следующее: мы возьмем на себя все долги Бена Зигеля, сделаем его генеральным директором отеля «Фламинго», поручим игорный бизнес в Лас-Вегасе и запретим принимать какие бы то ни было решения без нашей санкции.
— Ты хочешь простить ему шесть с половиной миллионов долларов? — удивился Кастелло. — Слишком дорогой подарок.
— Эти деньги вернутся к нам через полтора года. Я все просчитал с моими адвокатами. Они летали в Неваду, потом провели беседу с агентами налогового управления в Вашингтоне. Бену не под силу реклама на радио и в газетах. Он не знает, как ладить с властями штата. Он слишком уверовал в то, что все покупается непосредственно за деньги. Это обижает уважаемых людей, ставит их в положение потаскух, так нельзя, прежде всего надо быть джентльменом.
— Я поддерживаю Лаки, — сказал Синатра. — Бен Зигель — чистый человек, он лишен чувства жадности, такие — редкость.
— Голосуем? — спросил Лаки. — Мне бы очень хотелось, друзья, чтобы вы доверились мне. В крайнем случае, если убыток не будет покрыт, я берусь внести его долг в нашу общую кассу.
…Когда наутро Зигель узнал о решении совещания, он позвонил Лаки: тот купался вместе с Синатрой, гоняли вдоль по берегу брассом, — в глубину плавать нельзя, акулы; впрочем. Лаки порою уплывал на яхте в океан, три его телохранителя с карабинами устраивались на мачтах, а он нырял с борта; когда начинали грохотать выстрелы, он быстро оглядывался, стараясь угадать, где появится кровавый круг, — ребята били по акулам без промаха, купание между хищниками щекотало нервы, возвращало в молодость, почему так быстролетна жизнь?!
— Слушаю тебя, Бен, — сказал Лаки, наблюдая за тем, как горькая океанская вода стекала с его крепкого тела на изразцовый пол веранды, — очень рад, что ты позвонил, брат.
— Брат? — переспросил тот с нескрываемой яростью. — Ты назвал меня «братом»?
— А как же мне называть тебя?
— Ты подонок, Лаки! Неблагодарный, мелкий подонок!
— Зачем ты обижаешь меня, Бен? Что я сделал тебе плохого?
— Нет, вы посмотрите на этого апостола! — Бен, видимо, был пьян, говорил громко, как на рынке. — Ты разорил меня, любимый брат! Пустил по миру! Мне теперь положено распахивать дверцу твоего «паккарда», когда ты решишь провести ночь во «Фламинго», в том отеле, куда я вложил всего себя?! Или я должен рапортовать тебе о ситуации после того, как ты примешь ванну и вызовешь в свой апартамент? Или я должен передавать сводки о доходах кому-то из твоих адъютантов? Скажи кому! Я приготовлюсь заранее. Витторио? Луке? Гуарази? Николо?
— Бен, ты болтаешь ерунду… Причем по телефону… Как ты был моим другом, так ты им и остался. Мне стоило большого труда отбить для тебя то, что я смог отбить… Генеральный директор, получающий процент с дохода, — не так уж и плохо…
— Ты бы на такое согласился?!
— Я бы не стал влезать в авантюру, Бен. Я бы сначала посоветовался с братьями… Выслушал их мнение… Только после этого я бы начал дело…
— Словом, так, брат… Либо ты отменяешь то, о чем вы за моей спиной сговорились, либо пенять тебе придется на себя. В Голливуде любят сенсации, а ты знаешь, что я умею рассказывать байки.
— Хорошо, Бен, — задумчиво ответил Лаки. — Я постараюсь что-нибудь для тебя сделать.
— Только не очень долго старайся. Лаки! А то ведь я тоже знаю, как надо поступать! Я очень не люблю, когда меня отдают на съедение волкам! Я умею отвечать ударом на удар! Я скажу Америке то, чего никто не сможет ей сказать.
— Дай мне время, Бен, — сказал Лаки. — И не глупи. Мы же с тобой братья. Неужели ты позволил себе забыть, как мы начинали?
— Я сказал свои условия, — отрезал Бен. — И ты знаешь, где меня найти.
Лаки Луччиано долго стоял у телефона, слушая, как резко, словно 505 в ночи, пищали гудки отбоя; яростно бросил трубку на пол, она раскололась, как кокосовый орех; обернулся к Гуарази:
— Позвони к Джонни, передай, что Бен тяжко заболел, пусть отправят к нему самых хороших врачей…
И вернулся на берег.
— Что-нибудь случилось? — спросил Синатра.
— Ровным счетом ничего. Почему ты решил, будто что-то случилось?
— Потому что я артист, Лаки. Я обладаю даром чувствования.
— Ну и что ты почувствовал?
— Что-то плохое. И ты совсем белый…
— Ну, это легко исправить, Фрэнки-Бой, — Лаки обернулся к телохранителю, что сидел под пальмой, крикнул, чтобы принесли виски; раздраженно выбросив лед на песок, выпил; протянул лакею стакан; тот плеснул еще раз — на донышко, по-американски. «Лейте до краев, — тихо сказал Луччиано, — я же хочу выпить, а не выгадать паузу»; медленно, маленькими глотками вобрал в себя желтую влагу, бросил стакан на песок, поднялся, разбежался, прыгнул в океан и пошел кролем на глубину.
Синатра закричал:
— Лаки! Не сходи с ума! Лаки!
На берег высыпали телохранители, столкнули в воду лодку с сильным шведским мотором, понеслись следом за Лаки; он обернулся в ярости:
— Вон отсюда! Я что, звал вас?!
Заплыв в океан, он перевернулся на спину и заплакал, потому что явственно, словно в кино, увидел худенького Бена, который швырнул его на землю, а сам выпустил очередь из автомата в тех, кто стоял напротив с пистолетами в руках: «Ну, псы, ну, твари, они смеют поднять руку на моего брата, ну, падаль подзаборная! Вставай, Лаки, прости, что я был вынужден толкнуть тебя, нельзя толкать друзей, даже если хочешь им добра, но они бы прошили тебя насквозь, так что купи себе новые брюки, я виноват, что эти порвались, зато ты у меня здоровенький; черт с ними, с этими брюками…»
Пусть меня сожрут акулы — это быстрая смерть, думал Лаки, глядя на растекшиеся слезами облака, пусть придет конец, я его заслужил, но ведь он сам во всем виноват! Что я могу сделать, если против него встали все?! Разве можно ссориться со всеми, разве можно считать себя умнее всех?! Господи, прости меня! Но я не мог поступить иначе! Не мог, ну никак не мог! За мною дело, тысячи людей, я отвечаю за них, неизвестных мне, маленьких и темных, я Лаки Луччиано, а брат хочет нанести удар по этим людям… Нет, он не хочет, он уже нанес удар! Что же мне остается делать? Ждать, пока он соберет пресс-конференцию и расскажет о нашем бизнесе?!
Лаки вернулся на берег через полчаса; лицо было, как обычно, улыбчивым, спокойным:
— Прости меня, Фрэнки-Бой, — сказал он, — очень хорошо, что ты не поплыл следом, я был бы очень раздосадован этим, я люблю рисковать в одиночку, вместе я люблю побеждать…
— Лаки, а теперь я бы хотел обсудить с тобой одним некий сумасшедший проект, — сказал Синатра. — Он настолько сумасшедший, что говорить о нем при ком-то третьем — значит, ронять свой авторитет…
— Давай обсудим сумасшедший проект, — легко согласился Лаки. — Иногда сумасшествие таит в себе высший разум.
— Тебе ничего не говорит имя Роумэн? Пол Роумэн из ОСС?
— Откуда мне знать людей ОСС? — усмехнулся Лаки; даже с самыми близкими он никогда не говорил ни слова о работе на разведку во время войны; об этом знали только два человека из синдиката — Меир Лански и Ланца; итальянцы не простят сотрудничества с правительством другой страны, такой уж они народ, да и потом, будь то политики ОСС или стратеги флотской разведки, все равно они все легавые, такая уж у них суть, нельзя же переделать пойнтера, заставив его пасти выводок вальдшнепов.
