Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна (читать книги .txt) 📗

Я разделась, перепрыгнув через башмаки сыночка (принципиально их не убираю, в надежде, что он когда-нибудь споткнется о них сам), мимоходом глянула на себя в зеркало и содрогнулась от омерзения, потом пошла искать ребенка. Ребенок обнаружился в своей комнате, свет был выключен, музыка, что удивительно — тоже, а Хрюндик лежал лицом к стене, скрючившись на неразобранном диване. Я подошла к нему и наклонилась, он тихо сопел. Я позвала его, но ребенок не откликнулся. Тогда я легонько потрясла его за плечо, он дернулся и забормотал что-то неразборчивое, а потом опять отвернулся к стене и затих. Тут я испугалась. Наклонившись к нему почти вплотную, я принюхалась — спиртным не пахло; Гошка опять шевельнулся и проговорил какую-то абракадабру, что еще больше укрепило меня в подозрениях о самом страшном — о наркотиках. Спотыкаясь и выпадая из домашних туфель, я бросилась к телефону.

Сашка, похоже, ничего не понял из моих сбивчивых объяснений, но тут же коротко сказал, что приедет, и бросил трубку. Пока в замке не повернулся его ключ, я сидела около сына и слушала его дыхание.

Когда Сашка вошел в комнату, я кратко изложила ситуацию и вышла, решив подождать на кухне. Через пять минут муж заглянул туда, обнял меня за плечи и совершенно спокойно сказал:

— А ты фонарь у него под глазом видела?

— Какой фонарь? — простонала я слабым голосом.

— Вот такой, — и Сашка показал диаметр синяка двумя руками, но сразу придержал меня, поскольку я ринулась было осматривать телесное повреждение.

— Не надо никуда нестись, поверь мне на слово.

— Его избили, что ли? — я с трудом приходила в себя.

— Нет, — Сашка поцеловал меня в макушку и сел на стул напротив. — Всего лишь подрался.

— Из-за чего?

— Из-за девочки. По крайней мере, говорит так.

— А ты уверен? — видимо, мой голос звучал так трагически, что Сашка рассмеялся.

— «Рука! Его пытали!» Нет, Маша, это не из той оперы. И никакого наркотического опьянения, поверь мне.

— А почему он говорил неразборчиво? И не реагировал, когда я его трясла?

— Бормотал спросонья. А не поворачивался, потому что боялся предъявить тебе заплывший глаз.

Видя, что я снова подскочила, Сашка положил мне руку на плечо и надавил, заставим сесть обратно.

— Я ему оказал первую помощь. И учти, он еще будет много раз драться, и синяков получит ого-го сколько.

— Ну почему он обязательно должен драться?!

— Да потому что парень растет.

— Но не все же парни дерутся?

— Нет, не все, — серьезно ответил мой остроумный муж. — Некоторые не дерутся, а потом делают операции по перемене пола.

— И ты, что ли, дрался? — недоверчиво спросила я.

— Представь себе. Я тебе больше скажу: я еще школу прогуливал и врал родителям, что меня на улице встретил дяденька милиционер и попросил последить за шпионом, и я в школу не пошел, выполняя задание Родины.

Я прыснула.

— И что, тебе верили?

— Нет.

Из коридора донесся шорох, это в туалет брел мой драчливый ребенок. По дороге он заглянул в кухню. Та часть его физиономии, которая не была скрыта под неприлично отросшими лохмами, была синего цвета, а глаз не открывался.

— Привет, — сказал он мне хрипло.

— Привет, — откликнулась я, подавляя в себе желание немедленно броситься к ребенку и закрыть его от опасного мира крыльями, как наседка. — Кто это тебя так?

— Это мы с Васькой помахались, — ухмыльнулся расслабившийся Хрюндик, поняв, что показательной порки не будет.

— Надеюсь, что Васька такой же красивый?

— А то! — гордо ответил ребенок. — Но мы сразу помирились, мы же друзья.

Тут я опять испугалась.

— А Васька твой ведь дзюдо два года занимался, — вспомнила я. — И ты ему успел плюх; навешать? И он тебя не победил?

— Да ну, — махнул рукой Хрюндик. — Он дзюдо не применяет, когда дерется.

— Как интересно! — я удивилась. — А зачем же он столько отходил в спортивную секцию? Он что, не научился приемам?

— В принципе, научился, — пояснил мне Гоша снисходительно. — Но он говорит, что проще дать в нос.

— Или в глаз, — со смехом уточнил мой легкомысленный муж.

Я напряженно всматривалась в сына, но, признаков воздействия каких-либо одурманивающих веществ, слава Богу, не находилось, ни явных, ни скрытых.

— Ладно, давайте есть, — сказала я наконец. — Только у нас нет ни хлеба, ни масла, ни воды, минеральной.

— А мы это есть и не будем, — хором сказали они.

Глава 8

Сашка тоже не поехал больше на работу. Выспавшийся ребенок показательно засел за уроки, глядя в учебники одним глазом, а мы со Стеценко собирались провести редкий вечер вместе, без моих выездов и Сашкиных дежурств. Я нуждалась в поддержке и утешении, планировала поплакаться мужу на коварство друга и коллеги Горчакова, посплетничать насчет киллера Барракуды и обсудить глобальные вопросы профессиональной этики, но когда в полшестого вечера раздался телефонный звонок, отчетливо поняла, еще не сняв трубку, что мирный вечер в кругу семьи отменяется.

Звонила Лена Горчакова.

— Маша, — проговорила она в трубку так, будто у нее перехватывало горло, — ты дома? Можно, я приеду?

Я удивилась, но быстро сообразила, в чем дело. Мы с Леной обязательно виделись по праздникам или по торжественным поводам, когда случались семейные мероприятия; бывали экстремальные обстоятельства — Горчаковы бросались мне на выручку или я им, но в будние дни мы с Леной просто так друг друга не навещали и даже созванивались не часто. А в данном случае не надо было быть следователем, чтобы понять, что семейная лодка Горчаковых уже зачерпнула обоими бортами и терпит крушение. Лена тоже, видимо, нуждалась в поддержке и утешении, и отказать ей в этом я не смогла. Слава Богу, муж у меня все понимал правильно.

Появилась она буквально через пятнадцать минут, с мороженым и бутылкой мартини, сбросила пальто и сапоги, с отсутствующим видом прошла на кухню и села в угол, прижавшись спиной к теплой батарее. Сашка посмотрел на нее, потом на меня и тактично испарился.

— Я развожусь с Горчаковым, — сообщила мне Лена, как только за Стеценко закрылась дверь.

В принципе я давно ожидала какой-то реакции с Лениной стороны, но когда она сказала о разводе, мне стало не по себе. Я знала их обоих ровно столько, сколько работала в прокуратуре, но дело было даже не в этом. А в том, что если Ленка разведется с Горчаковым, тому будет просто некуда идти. На Зое он не женится, в этом я почему-то была уверена на сто процентов; поселится в прокуратуре, будет жрать китайскую лапшу из коробочки, рубашки носить на две стороны, да так и сгинет в своем кабинете… Когда-то давно мне в журнале попалось стихотворение про холостого мужчину, автора не помню; тогда оно меня прямо царапнуло по сердцу жалостной картиной одинокого быта:

+++

…Он в пустую комнату приедет,

Хлеб и сыр на круглый стол швырнет,

Из цветного чайника соседей

В чашку кипятку себе нальет,++++

Будет пить, губами долго дуя,

Талый сахар вилкою долбя…++++

Вот и теперь, представив Горчакова, спящего на стульях в нетопленом кабинете, с уголовным делом вместо подушки под головой, я чуть не разрыдалась. Но Лену мне было жалко не меньше.

— Сил моих больше нет, — продолжала Лена. — Дома от него толку никакого, только жрет за троих. Я и гвозди сама забиваю, и плинтуса клею. На той неделе сама стиральную машину разобрала…

Я терпеливо ждала, дело было явно не в этом — сколько я Горчакова помню, он никогда особой хозяйственностью не отличался.

— Теперь я еще ему машину мою.

— Лен, — не выдержала я, — но ведь Горчаков всегда таким был.

— Да, был, — согласилась Лена. — Но я была молодая и думала, что все смогу. А теперь…

— А что теперь?

— А теперь я уже не молодая. И устала.

— Но тебе же девочки помогают?