Счет по-венециански - Леон Донна (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
— Какая?
— Титановая. Моя жена купила себе в прошлом месяце новые очки для чтения и рассказывала мне о такой оправе. Вы позволите? — Он протянул руку к очкам. Делла Корте отдал их ему, и Гвидо, поднеся очки поближе к глазам, стал искать клеймо производителя. Оно оказалось на правой дужке, в верхней части, у самого винтика.
— Вот, видите, — показал он делла Корте.
— Что там? Я не вижу: очки не прихватил.
— Они японские, — сказал Брунетти. — По крайней мере я думаю, что японские. Такие только японцы делают.
— Японцы? — спросил делла Корте. — Они делают очки?
— Они делают оправы, — пояснил Брунетти. — А оправы эти, скажу я вам, стоят почти миллион лир. Так по крайней мере сказала мне жена. Если эта оправа и вправду титановая, а я думаю, что так и есть, — проговорил он и снова согнул очки дугой, а потом резко отпустил, наблюдая, как они принимают исходную форму, — так вот, раз она титановая, значит, примерно столько и стоит.
И тут Брунетти просиял и глянул на очки так, будто они на его глазах превратились в тот самый миллион лир и ему предложили оставить всю сумму себе.
— Чему вы улыбаетесь? — спросил делла Корте.
— Оправа стоит миллион лир да еще импортируется из Японии, стало быть, ее несложно отследить, — пояснил он.
Глаза делла Корте сверкнули, и он тоже улыбнулся, как человек, выигравший миллион лир.
Глава 21
Брунетти предложил отдать находку официанта на исследование окулисту, чтобы тот определил, по какому рецепту делались линзы, — это могло облегчить поиски владельца очков. Отследить дорогую импортную оправу задача не слишком сложная, но поскольку делла Корте получил приказ считать смерть Фаверо самоубийством, он был вынужден искать окулиста, продавшего очки, в свободное от работы время, а кроме того, их могли приобрести не в Падуе, а в каком-то другом городе.
Сам Брунетти делал все, что мог. Он поручил одному из своих подчиненных обзвонить всех окулистов, работающих в Местре, Венеции и окрестностях, и спросить, нет ли у них в продаже таких оправ, и если есть, то не приходилось ли им вставлять в них такие-то линзы. Затем он вернулся к троице Тревизан — Лотто — Мартуччи. Его особенно занимали оставшиеся в живых — ведь они выигрывали от смерти Тревизана. Вдова, возможно, получит по наследству фирму, а Мартуччи — саму вдову. — Брунетти проигрывал в голове различные варианты сговора между синьорой Тревизан и Мартуччи, однако убийство Лотто не вписывалось ни в один из них. То, что мужья или жены могут желать друг другу смерти, а порой и ускоряют ее приход, было для комиссара не в новинку, но ему трудно было поверить, что сестра в состоянии убить брата. Можно найти другого мужа, можно даже родить других детей, но невозможно обрести другого брата, имея престарелых родителей. Сознавая эту истину, некогда пожертвовала жизнью Антигона. Брунетти пришел к выводу, что ему следует еще раз поговорить и с синьорой Тревизан, и с адвокатом Мартуччи и, быть может, стоит встретиться одновременно с ними обоими и посмотреть, что из этого выйдет.
Однако прежде, чем предпринять что-либо в этом направлении, Гвидо решил разобрать накопившиеся на столе бумаги. Среди них был обещанный список клиентов Тревизана: семь страниц плотно набранного текста; фамилии и адреса в строго алфавитном порядке — идеальный безликий документ. Брунетти пробежался глазами по именам, несколько раз присвистнув от удивления. Судя по всему, к услугам тревизановской фирмы прибегали как самые богатые люди города, так и наиболее влиятельные и знатные. Он вернулся к началу списка и стал вчитываться в каждую строчку. Невенецианец, глядя на него, решил бы, что комиссар просто задумался; только тот, кто вырос на бесконечных слухах о кровосмешении и интригах, сопровождающих всю историю этого города, догадался бы, что на самом деле Брунетти припоминает все сплетни, неприглядные истории и небылицы, связанные с очередным именем в списке. Вот, к примеру, Баджо, директор порта, — обожает власть и беспардонно ею пользуется. Или Сено, владелец крупнейшей на Мурано стеклодувной мастерской, в которой работают три сотни человек, по странному стечению обстоятельств, всех его конкурентов постигают неудачи, вроде забастовок работников или пожаров. Или вот еще, Брандони, граф Брандони, — никто так и не знает, откуда взялось его баснословное состояние, как, впрочем, и графский титул.
Некоторые люди из списка обладали превосходной, прямо-таки безупречной репутацией, но как раз эта неоднородность и настораживала Брунетти больше всего: уважаемые граждане соседствовали с самыми что ни на есть подозрительными типами, а те, кто слыли честнейшими из людей, — с прохвостами. Он перевернул несколько страниц и нашел букву «Ф». Фамилии тестя, графа Орацио Фальера, в списке не было. Гвидо отложил документ в сторону. Он думал о том, что теперь придется допрашивать всех этих людей, и корил себя за нерешительность — давно надо было позвонить тестю и спросить, не знает ли он что-нибудь о Тревизане. И его клиентах.
Под списком лежало неумело напечатанное и излишне подробное донесение от офицера Гравини. В нем сообщалось, что проститутка-бразильянка и ее сутенер находились вчера вечером в баре «У Пинетты» и что он, Гравини, «инициировал» их арест…
— Инициировал? — повторил Брунетти вслух.
М-да, вот что получается, когда выпускников университета допускают к службе в полиции. Гвидо позвонил и выяснил, что этим утром оба задержанных были доставлены из тюрьмы в квестуру. По рекомендации офицера Гравини их держали в отдельных комнатах, на случай, если комиссар захочет их допросить.
Следующим в стопке бумаг был факс из полицейского управлении Падуи. Из него выяснилось, что калибр пуль, извлеченных из тела Лотто, совпадает с калибром пуль, которыми убили Тревизана, но были ли они выпущены из одного и того же пистолета, еще не установлено. Брунетти был убежден: экспертиза всего лишь подтвердит то, что и так подсказывала ему интуиция.
Теперь наступила очередь факса на бланке СИП. Это был список телефонов, предоставленный Джорджо по просьбе синьорины Элеттры. Он тут же переключился на мысли о Рондини, о том, как много услуг он им оказал. Гвидо вспомнил, что обещал молодому человеку написать письмо и до сих пор так и не удосужился это сделать. То, что Джорджо хочет жениться на девушке, которой может прийти в голову потребовать такой идиотский документ, приводило Брунетти в недоумение, но он давно уже признал, что ничего не смыслит в браке.
А еще он так толком и не понимал, что, собственно, надеется выведать у Мары и ее сутенера. Но поговорить с ними все-таки надо. Он спустился на первый этане, где располагались три отдельных похожих на камеры помещения. Здесь обычно допрашивали подозреваемых и беседовали со свидетелями. У двери одной из комнат стоял Гравини, симпатичный молодой человек, поступивший на службу год тому назад. До этого он два года обивал пороги различных организаций в поисках работодателя, который согласился бы принять в штат двадцатисемилетнего выпускника университета с дипломом философа и без всякого опыта работы. Брунетти часто задавался вопросом, почему же Гравини принял именно такое решение, чьи философские концепции побудили его надеть форму и фуражку, нацепить на пояс кобуру с пистолетом и влиться в ряды служителей закона. Неожиданно Гвидо пришла в голову совсем уж дикая мысль: а не считает ли этот парнишка, что вице-квесторе Патта и есть воплощение платоновского правителя-философа?
— Доброе утро, синьор, — выпалил Гравини и лихо взял под козырек. Брунетти еще улыбался собственным мыслям, но офицера, похоже, ничуть не удивляло такое поведение старшего по званию. Оно и понятно: философы, говорят, и к странностям окружающих относятся философски.
— Кто у нас здесь? — спросил Брунетти, кивком показывая на дверь за спиной у Гравини.
— Женщина, синьор, — ответил офицер и протянул Гвидо темно-синюю папку. — Здесь досье на мужчину. На нее ничего не нашлось.
