Умирать подано - Кивинов Андрей Владимирович (бесплатные полные книги TXT) 📗
Анатолий Львович расстраивался все сильнее и сильнее – Федорович, несмотря на то что был пьяным, рассуждал трезво. И как оно может получиться? Старик совсем плох. Возьмет маразматик да и сунет эту чертову экспертизу какому-нибудь поборнику справедливости. А поборников, их хлебом не корми, дай только ближнего в асфальт закатать. Объясняй потом на нарах, что вовремя бумажку не порвал и ею враги воспользовались.
Из двух зол…
Матюгнувшись в душе и от души, Анатолий 1ьвович взял со стола ручку и вывел в углу постановления на арест свой автограф. Правда не размашисто, как обычно, а стеснительно мелко.
– Ай, молоц-ц-ца! – похвалил прокурора Иван Федорович. – Чувствую раскаяние и авторитетность поступков. Приятно, когда в человеке видно не прокурора, но человека.
Он поднялся, захлопнул дело.
– Экспертизу! – напомнил бдительный Анатолий Львович.
– Ах да, пожалуйста. Больше не бросай, чай не фантик от жвачки…
Вернувшись к себе, Федорович первым делом ринулся к шкафу и принял за победу.
– Порядок, Федорович? – нетерпеливо спросил Виригин.
– Юноши, у вас таблеток от голода нет? Закусить бы. – Федорович порылся» в шкафу, но, видно, запасы закуски иссякли. – Эх, молодежь… Конечно, порядок! Не было б порядка, я бы не вернулся. Что ж ты, Паша, нормально не объяснил Анатолию Львовичу всю ситуацию?
– Да объяснил я…
– Как же объяснил, когда он ни про ствол, ни про Верку ничего не слышал. А как услышал, аж ручку у меня из рук выхватил, пальцы от радости ходуном ходили. Ой, он от счастья колотуху забыл поставить, а я-то, старый дурень, не напомнил. Сходи еще разок, потревожь малость. А заартачится вдруг, напомни про дело братьев Токаревых – от моего имени, конечно. Он тебе весь лист печатями разукрасит.
ГЛАВА 14
– Лет двести назад в Италии жил один художник. Жак Линне, кажется. Он был очень похож на одного разбойника, которого ловила полиция. Очень сильно похож. Кое-кто донес, его и арестовали. Посадили в тюрьму. Он клялся, что никого не грабил и не убивал, но никто не верил, и его ждала виселица. Тогда в ночь передо казнью он попросил у охранника угля и нарисовал на стене портрет Мадонны – такой великолепный, что охрана, пришедшая утром за Жаком, застыла от восхищения. Линне поверили и отпустили на свободу, судьи посчитали, что человек, рисующий такие картины, не способен совершить преступление.
– Да? – Плахов скептически посмотрел на Настю. – А вдруг он все же того, грабил? А жить захочешь, не то что Мадонну нарисуешь, самого Майкла Джексона изобразишь.
– При чем здесь Майкл Джексон?
– Мадонну-то нарисовал.
– Да ну тебя… Никого он не убивал, а то, что сделал, – настоящее чудо.
– Тоже мне чудо, – рассмеялся Игорь. – Вот у нас как-то такой чудило попался. Двоих замочил. Так никаких картин этот урод не рисовал.
Заслал следователю через адвоката десять тонн и спокойно вышел на подписку о невыезде без всякого угля. Вышел и не вернулся. До сих пор где-то ходит. Так и твой Линне, наверное. А картинка на стене – так, предлог, для блезиру…
– Ты законченный циник, – обиделась Настя.
– Можно поспорить, – возразил Плахов, – но не хочу. Был бы я циником, плыла бы сейчас твоя сестрица где-нибудь в низовьях Блуды, а Вентилятор вместо камеры сидел бы в кабаке и жрал судака в тесте, вместо макарон с тараканами.
Настя помолчала немного, допила вино, а потом серьезно спросила:
– Ты уверен, что все в порядке? С Вентилятором? Того-то за десять тысяч отпустили…
– Не терзайся, Анастасия, прорвемся. – Игорь разлил остатки вина по фужерам и убрал бутылку со стола. – Скотланд-Ярд всегда стоял на защите семьи Баскервилей. Никуда наш дружок не денется. Будь он трижды Пикассо и четырежды Лючано Паваротти. За любовь!
Вино, купленное в ларьке, слегка отдавало марганцовкой, несмотря на многочисленные нашлепки, голограммы и печати на бутылке.
– «Шанель номер пять». С элементами жидкости для снятия лака. Закусывай, – Плахов кивнул на тарелку с нарезанными огурцами.
– По-моему, нормальное вино.
– Вскрытие покажет. Ты чего какая-то утомленная? Да не переживай, говорю. Верку охраняют, я договорился с шефом – даже если художник через адвоката весточку корешам залет, чтобы те сестру твою обработали, не беда. Их самих так обработают, в соседней палате лягут.
– Игорь, а ты бьешь людей? Ну, я имею в виду, на работе?
– Опца-дрица… – Плахов удивленно посмотрел на Настю. – Это мы к чему?
– Сама не знаю. Не представляю тебя…
– В роли инквизитора, – закончил Игорь.
– В общем, да.
– И напрасно! Допрос без пытки, что игла без нитки.
– Да я серьезно спрашиваю…
– Бить или не бить, вот в чем вопрос. Я серьезно и отвечаю. У меня даже книга в кабинете есть – каталог пыток и казней. С картинками. Я строго по ней работаю, а ты что хотела? Чтобы я личным обаянием бандюг раскалывал? Так обаяния моего минут на десять хватает, потом лезет гнилая сущность.
– Меня только не бей, если попадусь.
– Тебя – не буду! Мне с тобой еще жить. К слову, был у нас опер один, Ленька Косорот. Такой же, как я, отмороженный, даже еще покруче. Любил он дубиной где надо и где не надо помахать. Прозвище у него было Великий Немой. Жутким косноязычием страдал, двух предложений связать не мог. Поэтому говорил он мало, предпочитал, когда люди сами рассказывали, а еще лучше – писали. Одну фразу, правда, он постоянно бубнил: «Что нужно сделать, когда не помогает паяльник? Нужно взять еще один паяльник». Ногти, конечно, не вырывал и зубы напильником не стачивал, но допрашивал с пристрастием регулярно. На чем и спалился.
Припечатал как-то гражданина к стене, а стена хлипкая оказалась, давно на ремонт напрашивалась, не выдержала… Прямо контур в ней и остался. Гражданин потом с претензиями в контрольные органы помчался, Леньку быстренько на гражданку списали, а отпечаток закрыли сейфом. Кстати, ту стену до сих пор так и не починили. Но не суть.
Остался Косорот без средств на жизнь, запил с горя. Ничего, кроме дубинки, в руках отродясь не держал. Только хотел пропадать, но повезло, встретил приятеля-журналиста. Тот услышал про беду и говорит: «Давай к нам, в газету. В отдел криминальной хроники. Как раз сейчас вакансия есть. Ты и тему хорошо знаешь, и связи в ментовке остались. Получать будешь не меньше – это по крайней мере». А Ленька и отвечает: «Я бы с радостью, но ведь не то что писать, я и говорить нормально не умею, какой из меня журналист?» – «Да ерунда, это не главное. Никто сразу профессионалом не становится. А работа наша с твоей прежней схожая. И там, и там один результат – статья».
Подумал, подумал Ленька и согласился. Журналист его редактору отрекомендовал как надо, мол, давно человек пишет, но пока нигде не публиковался. Зачислили Косорота в штат, редактор ему первое задание дает: «Поезжай к одному крупному товарищу и возьми у него интервью на тему криминала в нефтяной сфере. Это сейчас очень актуально. Товарищ много должен знать, он сам, по имеющейся у нас информации, в криминале по уши. А после статейку напиши. Желательно к понедельнику». – «Ладно, – отвечает Ленька, – напишу».
В тот же день позвонил этому нефтянику, а тот – «у меня времени нет на всякие глупые интервью, я, мол, не эстрадная звезда, а крупный предприниматель». Ленька выслушал спокойно, Посочувствовал, попрощался, а потом повесточку выписал: «Прошу явиться тогда-то, туда-то, иметь при себе паспорт. В случае неявки будете доставлены приводом». Удивительно, но мужик пришел – наверное, узнать решил, с каких это пор в редакцию газет по повесткам вызывают, да возмутиться справедливо.
Не знаю уж, как он возмущался, но когда редактор решил заглянуть в кабинет, посмотреть как новый журналист работает над статьей, то увидел весьма душевную сцену. Рядом с подоконником, одной рукой пристегнутый к батарее, сидел какой-то позеленевший дядька и свободной рукой писал что-то на листе бумаги. Ленька же расхаживал по кабинету гоголем, покручивая в руках ментовскую резиновую дубинку – оставил себе на память о службе в органах.
