Умирать подано - Кивинов Андрей Владимирович (бесплатные полные книги TXT) 📗

~ Вы, как я вижу, даже в неволе продолжаете работать.

– Да, бумага, ручка постоянно со мной. Я не теряю присутствия духа, по-прежнему верю в справедливость и продолжаю писать стихи.

– Вы не могли бы что-нибудь прочесть нашим читателям? Из последнего…

– С удовольствием. Вот, пожалуй, это… Лирика.

Над Блудой-рекою закат настает,

Идет на работу, конкретно, народ.

Машет дубинкою мент на посту,

Еду на стрелку я по мосту.

Пасутся стада, блин, на том берегу,

Вернусь ли, в натуре, сказать не могу.

Кружится над миром опять воронье,

И целится киллер, блин, в сердце мое…

– Прекрасно, Александр. Желаю вам от всей души справедливого, мудрого судейского решения, новых творческих успехов и веры в добро.

– Спасибо.

…Евтушенко как-то сказал, что поэт в России – больше чем поэт. Еще раз убеждаюсь в справедливости этих слов. Наверное, кто-то из вас содрогнется, прочтя трагическую исповедь Александра, кто-то сожмет от боли кулаки. Да, с какой беспечностью мы разбрасываемся нашим культурным достоянием, с какой легкостью кованым милицейским сапогом втаптываем в грязь собственную национальную гордость. Доколе? Пишите, пишите нам, что вы думаете по этому поводу. Нельзя оставаться в стороне, ведь завтра любой из нас может оказаться на месте Александра. Спецкор Артем Карасев».

Плахов дочитал газету, сунул ее в папку и выглянул в окно автобуса. Стихи запали в душу, особенно строчка про мента на посту. Ведь он не просто стоял, как столб, он махал дубинкой. Это не могло не волновать. А киллер? Трагедия.

Автобус медленно переполз через тот самый мост, по которому ехал на стрелку лирический герой, и затормозил на остановке. Игорь возвращался из больницы. Тоже в лирическом настроении. Допросить Веронику так и не удалось, похоже, что вместо аппендикса ей удалили часть мозга, отвечающего за память. Впрочем, врач успокоил, заверив, что через недельку с памятью будет полный аншлаг. Восстановится. А сейчас конечно… Удивительно, что она имя свое помнит.

«Лучше бы она вспомнила, как Леопольду отраву в кофе сыпала, а имя, если что, новое придумаем. Не принцесса, в конце концов…» – думал Плахов, глядя на плывущие за окном дома.

Игорь поднялся, протиснулся к дверям, мельком взглянул на хронометр. Полчетвертого. Орешкин, наверное, уже в изоляторе, арестовывает Анохина. Ильюха вчера вечером ходил к Вентилятору, но чем закончился разговор, Плахов не знал. С утра Игорь мотался по заявкам, в два отправился в больницу к Веронике. Настя утром осталась в общаге, чтобы провести генеральную уборку жилища отшельника.

В дежурке Плахова кивком поманил зам по личному составу. Когда опер подошел, зам ткнул в верхнюю пуговицу плаховской рубахи и приказал:

– Расстегни.

– Это еще зачем?

– Ну расстегни, расстегни, говорю. Игорь на всякий случай огляделся по сторонам, ожидая подвоха, но, не заметив ничего подозрительного, расстегнул пуговку. Зам, слегка наклонившись, заглянул за ворот, рассмотрел грудь опера, выпрямился и сделал пометку в блокноте.

– Все, застегивай.

– Чего это он? – вполголоса спросил Игорь у дежурного, когда зам ушел к себе.

– Телеграмма из управы пришла – составить списки всех сотрудников, имеющих цепочки.

– Иди ты!

– На, смотри, – дежурный протянул оперу листок. – Реальная фенька.

Игорь пробежал феньку глазами, бросил на стол.

– Так тут про другие цепочки сказано. Те, что «ксиву» к порткам крепят. Вон же: «В связи с участившимися случаями утраты служебных удостоверений прошу предоставить списки сотрудников, имеющих цепочки».

Дежурный развел руками:

– Мне по фиг. Хоть про цепочки от унитаза. Я телеграмму передал, а дальше начальство само пускай разбирается.

– Виригина с управы не видел?

– Бегал с полчаса назад, потом вроде на улицу вышел.

– Подождем. – Плахов взял свежие материа лы и отправился к себе.

Мумий Тролль и Безумный Макс гонялись компьютерных машинах, оттачивая водительское мастерство. Лидировал Макс.

Виригин объявился в начале пятого, влетев в плаховский кабинет огнедышащим змеем, круша все, что попадется под руку, изрыгая пламенные струи ядреного мата. Наконец он сложил крылья, приземлился на стул и коротко выразился по существу дела:

– Все, проорали!

– Чего?

– Не чего, а кого! Вентилятора! Я этого змееныша Орешкина удавлю вот этими чистыми, непорочными руками! Пидор гнойный, салобон дешевый…

– Ты не рычи. Что стряслось?

– Я с Орешкиным вчера все обговорил, все разжевал и растолковал. В два он должен был в изолятор причесать, к козлу этому. С обвинением по стволу. Федоровича еще попросил подстраховать. Я с утреца в Главк, к себе поехал, с бумагами разбираться да рапортину на отпуск подписать. То-се, с мужиками потрепался, закусить сходили в «Погребок», а в начале четвертого решил в изолятор брякнуть, узнать, как у Орешкина дела. А мне этот урюк дежурный лепит: «Орешкин до трех не объявился и не позвонил, а стало быть, в соответствии с законодательством я гражданина Анохина выпустил на свободу».

Я не въехал сначала, шутит, думал. «По какому закону? Что ты гонишь? На него санкция есть». А этот непрошибаемый: «Ничего не знаю, хоть десять санкций. Семьдесят два часа прошло – счастливого пути. Я в тюрьму сесть не хочу из-за вашего раздолбайства. Твой Орешкин мог бы позвонить и предупредить, что задерживается. Я б часок-другой подержал, рискнул, Да и то…»

Короче, плюнул я, «тачку» у руководства взял и пулей в изолятор, на месте ситуацию выяснять, да толку-то… Перелаялся с этими мудаками. Уперлись, как бараны, – инструкция, инструкция, проверка приедет, кому отвечать? Я их спрашиваю – да хоть раз в жизни приезжала? Не приезжала, а сегодня возьмет и приедет. Тоже мне, поборники законности, ссут кипятком из-за любого пустяка. Ты раньше слышал, чтобы кого-то без следователя отпускали? Да никогда такого не было! И сутки, и двое передерживали, никаких проблем!

Игорь не знал, что ответить. Тупо глядя на Виригина, он наконец буркнул:

– А может, пошутили?

Ничего другого в голову просто не приходило.

– Хороши шутки на третьи сутки. Бля, на крайняк позвонили бы, цирики пархатые, предупредили бы, что выпускают. Мы бы Вентилятора хоть встретили да в нашу камеру посадили, пока Орешкин не объявится. Так нет же – по-тихому, по-тихому. Лети, Карлсон, к себе на крышу.

– Ты Орешкину звонил?

– Еще как! Федорович сказал, что с утра юноша не объявлялся. И дома нет, мамаша говорит, на работу ушел.

– Что делать будем?

– Да хрен его?.. Так обосраться перед отпуском! Теперь и не погуляешь!

Виригин в отчаянии поддал ногой упавшую со стола пачку сигарет.

– Как последних лохов обули! Просто по-детски! И кто обул?! Свои же!

– Ты думаешь, в изолятор команду дали?

– Да не думаю! Уверен. Никакой цирик не возьмет на себя ответственность выпустить убийцу. А теперь, черти, все на инструкцию и закон валят! Что за страна, мать их всех задери! Ты-то бабу допросил? Верку?

– Бесполезняк. В экстазе Верка, поет одну и ту же песню – я ворона, я ворона…

– Чего?

– Ворона. Как ее допросишь?

Затрещал телефон. Плахов схватил трубку.

– Да. Да, здесь. Так… Где?! Ну шиздец!.. Хорошо, хорошо, все поняли. Давай, мы на месте.

– Что еще там? – спросил Илья.

– Засаду в Марьиной роще перебили. В области нашли Орешкина. На берегу Блуды. С черепно-мозговой, в отключке. Без документов, без денег. Сейчас в больнице под капельницей. Случайно опознал больной какой-то. Федорович звонил, он подъедет скоро. Прокурор в больницу рванул.

– Жить будет?

– Не спросил. Раз сразу копыта не откинул, выживет. Федорович сказал, что дело по Вентилятору с Орешкиным было. Правда, кое-какие материалы остались…

– Ну, пошла плясать губерния! Это ж все, что нажито незаконным трудом… Лихо ребята шуруют, только успевай в «скорую» звонить.