Золотая цепочка - Сибирцев Иван Иванович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
Муж не ответил. Она взяла коптилку, заслонила ладонью дрожащий огонек, подошла к дивану, склонилась к лицу Аристарха Николаевича, уловила его дыхание и сказала с облегчением:
— Спит, слава богу!
Седые брови Аристарха Николаевича, сомкнутые веки дрогнули. Он с усилием открыл глаза и сказал:
— Я мыслю, следовательно, я существую.
Агния Климентьевна присела на диван, ласково коснулась спутанных седых волос мужа:
— И о чем же ты мыслишь?
— О нашем Коле, Агочка.
— Разве есть известия о Коле? — спросила она еле слышно. — Ты ничего не скрываешь от меня?
Аристарх Николаевич вздохнул:
— Какие могут быть вести. Почта-то… Сама знаешь, блокада! О другом я. Видение одно меня одолело.
Он с усилием облокотился на подушки и стал рассказывать о том, что вчера еще было запретным в разговоре с женой.
Уже много дней и ночей, едва закрывая глаза, Аристарх Николаевич непременно видел сына. Девятнадцатилетний Николай второй год служил в саперных войсках, но в видениях являлся отцу одетым в танкистский шлем и комбинезон. Аристарх Николаевич спешил к Николаю, но тот влезал в танк, и танк сразу же трогал с места.
Аристарх Николаевич знал: впереди, в зыбкой синеве леса, затаились чужие батареи, Николай или не знал этого или бравировал опасностью. Он стоял, как на параде, по пояс высунувшись из башни, сбив на затылок шлем. Ветер путал волосы Николая, крыльями вздымал наушники шлема, и казалось, что в голову сына вцепилась хищная птица.
Рявкали затаившиеся в лесу пушки. Николай по-прежнему стоял в полный рост, и на темени у него трепетала крыльями черная птица. Танк окутывало пламя. К Аристарху Николаевичу подкатывался огненный шар. Отец слышал, как трещит в огне одежда сына, видел его глаза, разъятые мукой, и угадывал в предсмертном хрипе слова: «Как отомстишь? Чем отплатишь, отец?..»
Едва Аристарх Николаевич замолк, Агния Климентьевна шатко побрела к столу, намерзлые валенки стучали, будто солдатские сапоги. Она сказала, заглатывая слезы:
— Ты успокойся! Пожалуйста, успокойся. Нервы все это, болезнь! Куда ночь, туда и сон… Нянька Степанида наставляла, бывало: «Ты перед страшным сном не робей. Страшен сон, да милостив бог. Ан все и станется наоборот…» Коленька жив-здоров. Положись на мое материнское предчувствие…
— Все-таки в чем смысл его вопросов? Что кроется за ними? — размышлял вслух Аристарх Николаевич.
Агния Климентьевна села к столу, распустила узелок шали за спиной, расстегнула полушубок. И разом навалилась усталость, снова закружилась голова, тело ныло, как там, в сугробе.
— Не знаю, что кроется за всем этим, — сказала она. Вздохнула протяжно и, сама ужасаясь своей отчаянной откровенности, стала рассказывать о сегодняшнем выходе в город, о том, что немецкий снаряд угодил в их булочную и теперь за хлебом надо добираться так далеко. Рассказала и про свой обморок, и про разлитую воду, и про то, что не нашла ни щепочки на топливо… И заключила просительно:
— Может быть, книги, Арик? Ты не возмущайся. Я понимаю: конечно, вандализм. Но в таких-то обстоятельствах…
— Книги?! — Аристарх Николаевич выдохнул это слово с неожиданной силой. Во взгляде его, отсутствующем, устремленном в себя, промелькнули растерянность и испуг. — Книги?! Как же это я не сообразил, старый олух?! Вот и ответ на вопрос Николая…
Агния Климентьевна попятилась от него, лихорадочно прикидывая, как приглушить его галлюцинации:
— Не волнуйся, если ты против, я не трону книги.
Он с трудом всполз спиною на подушки, выдохнул протяжно, потом, как в детстве, перед прыжком с плота в ледяную круговерть Раздольной, набрал в грудь воздуха, зажмурился и сказал:
— Да о разном мы толкуем с тобой. Ты — о сугреве, о спасении тела, я — живой души… Помнишь ли ты книги, которые подарил мне твой отец, а я после нашего приезда отдал на сохранение моей троюродной сестре, Дарьюшке Соломиной…
«Надо, видно, разыскать врача. Совсем плох…» — с тревогой думала Агния Климентьевна. Концами шали смахнула слезинки с глаз и щек и сказала безразлично:
— Припоминаю что-то. «Жития святых», изданные чуть ли не первопечатником Иоанном Федоровым. Отец с них пылинки сдувал. Ты всю дорогу до Петрограда сидел на них. А как приехали, взял и отвез Дарьюшке… Так что же ты разрешишь взять мне со стеллажа?..
— Правильно сделал, что отдал Дарьюшке на сохранение. Книги-то ведь золотые…
Агния Климентьевна не слышала мужа, жалеючи себя, думала о том, что сегодня ее не узнала при встрече бывшая парикмахерша Варенька, что в ее внешности не осталось ничего от прежней моложавой профессорши, что в этих разношенных мужских валенках, в стянутой за спиной шали она вылитая торговка снедью с довоенных перронов. Было жаль себя, жаль Аристарха Николаевича: ослаб настолько, что стал заговариваться…
— Агния, прошу тебя понять, — горячо убеждал Аристарх Николаевич, — я в своем уме. Книги эти золотые. В прямом смысле. В них — сто фунтовых слитков…
Агния Климентьевна попробовала все обернуть в шутку:
— Кто же их вложил, слитки-то эти? Дарьюшка, что ли?
А он, радуясь, что жена услыхала его, сказал с облегчением:
— Нет, не Дарьюшка. Твой отец, Климентий Данилович. При муниципализации бодылинских домов библиотеку Климентия Даниловича, как ты знаешь, изъяли. Оставили ему лишь «Жития святых», сочли их «опиумом для народа». Климентий Данилович перевез фолианты в сторожку, сделал двойные кожаные переплеты и заложил в них слитки. А после нашего венчания передал мне. Взял с меня клятву, что сберегу до малой толики, и велел немедленно отъезжать из Краснокаменска.
Агния Климентьевна с трудом выпрямилась, обернулась к мужу:
— Ты не бредишь, Аристарх?! Сколько, ты говоришь, там? Сто фунтовых слитков? Это же… Это же два с половиной пуда золота! — И разом скинув с себя бессилие и усталость, молитвенно воздела к закопченному потолку свои красные, так похожие на гусиные лапки, руки и выкрикнула: — Слава тебе, господи! Не допустил гибели нашей! — Осеклась, и спросила неприязненно: — Но почему отцовское, наше ты отдал своей родственнице?
Аристарх Николаевич с сожалением взглянул на нее: жена спрашивала не о том, о чем должна спрашивать в такую минуту.
— Климентий Данилович при расставании наказывал: хранить подальше от дома. Как в воду смотрел. Помнишь, налетчики трижды устраивали в нашем доме полный разгром? Это они золото искали. А у Дарьюшки, одинокой поденщицы, кому придет в голову…
Агния Климентьевна, заломив руки, топталась по комнате:
— Надеюсь, у тебя хватило ума не посвящать сестрицу в подробности?
— Хватило.
— Но ты уверен, что все цело? Что сохранился Дарьюшкин дом? Что Дарьюшка не умерла? Когда в последний раз ты встречал свою сестрицу?
— Встречал?! — Испуганно переспросил он. — Дай бог памяти… В конце весны. Нет, пожалуй, в начале лета…
— Минимум полгода назад! — Агния Климентьевна схватилась за голову и застонала. — Ты что же?! Не понимаешь, в какое время и где мы с тобой живем? Кстати, исключительно по твоей воле. Ты отказался эвакуироваться из Ленинграда. Теперь я догадываюсь почему…
Аристарх Николаевич вздрагивал и сжимался от ее слов, точно она била его по щекам.
— Мы оба полагали: когда Коля на фронте, у нас нет права на заботы о нашем благополучии.
Агния Климентьевна вздрогнула, но сказала гневно:
— Николаю после войны нужны не героические покойники, а живые родители. И ты, имея исключительный шанс выжить, полагаешься на волю случая! Ты полгода — и это здесь, в блокаде! — не знаешь, целы ли доверенные тебе тестем сокровища! Господи, и почему папенька был так недальновиден. Ведь прекрасно сознавал твою непрактичность в житейских делах… Доверил бы ценности мне, и наша жизнь могла пойти по-другому.
— За жизнь твою опасался Климентий Данилович, потому и распорядился таким образом, — растерянно сказал Аристарх Николаевич.
— Одно из двух — либо ты лишился рассудка, — наступала Агния Климентьевна, — либо задумал воспользоваться всем после моей смерти… Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ценности, принадлежащие моему отцу, — мои по праву наследства.
