Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Надеюсь, вы во всём разберетесь, — произнесла мадам Колдбрук, прежде чем повесила трубку.
Изабель нажала кнопку отбоя, у неё осталось чувство неудовлетворенности разговором. Мадам Колдбрук была вежлива и предупредительна, с готовностью делилась информацией. Но что-то не сходилось.
И только когда они с Бовуаром вечером ехали в Три Сосны, до неё дошло.
Если бы мадам Колдбрук хоть однажды использовала фамилию мужа, особенно через дефис, тогда наверняка секретарь знала бы об этом.
— Если только секретарь там не новенькая, — предположил Жан-Ги, когда Изабель подняла эту тему. — Я говорил с какой-то очень юной.
— Именно.
Было только начало седьмого вечера, а солнце уже коснулось горизонта. Когда они свернули с автотрассы на проселочную дорогу, Бовуар снова заговорил:
— Ты все еще не уверена?
— Если они разошлись или развелись так недавно, что она все ещё по ошибке подписывается его именем, тогда секретарь должна была только-только начать у них работу. Эта же молода, но явно опытна.
— Откуда ты знаешь? Неужели ты разобрала слова, которые она произносила?
— Я судила по интонации, — полушутливым тоном заметила Лакост.
— Не пойму, что в этом такого важного? — сказал Бовуар. — В том, какое имя она использует. Или что важного в марке пистолета, в карте, в этом витраже?
— Я тоже не вполне понимаю, — созналась Лакост. — Да оно и не было бы важно, если бы не одна вещь.
— Серж ЛеДюк хранил копию карты в прикроватной тумбочке.
— А у солдатика карта в сумке.
— И оба умерли насильственной смертью, — добавил Бовуар. — Но не из-за карты.
— По крайней мере, не мальчик, — согласилась Лакост. — Но зачем же ЛеДюку карта, и почему он держал её при себе? Хранил не в столе, не в офисе, а в прикроватной тумбочке. Вот что ты хранишь в ящике прикроватной тумбочки?
— Это мое личное дело.
— Дай угадаю, — Лакост на мгновение задумалась. — Пачку мятных конфет. Несколько очень старых презервативов, потому что тебе просто лень их выкинуть. Нет, погоди! Ты их хранишь, потому что они напоминают тебе бурную юнасссь.
— Что за «юнасссь»? — выговорил он, и она рассмеялась их обычной шутке с цитатой из «Моего кузена Винни».
— Окей, что же ещё может быть в твоей прикроватной тумбочке? Несколько брошюр из Анонимных Алкоголиков и фотка тебя с Анни. Нееет! УЗИ-снимок ребенка. Чтобы просыпаясь посреди ночи, и страдая от бессонницы, ты мог на него смотреть.
Жан-Ги молчал и смотрел на дорогу. Это означало, что Изабель хорошо «порылась» в его тумбочке и была права начет её содержимого.
— Моя очередь, — сказал он. — А у тебяяяя…
Целый километр он думал. Дорога становилась все ухабистее, асфальт перешел в грунт, ямы и кочки весенней наледи являли им все свои очевидность и коварство.
— Клинекс для вытирания ребячьих соплей, когда детки приходят к тебе по ночам в слезах. Клочки бумажек с записями, которые уже не разобрать, но ты их не выбрасываешь — боишься, что там что-то важное. А там, скорее всего, смесь случайных мыслей с время от времени возникающими страхами за детей. О, и ты хранишь записку, в которой Роберт первый раз написал «Люблю. Роберт». А! И сигару.
— Сигару?
— Это предположение. Тебе бы подошло.
— Засранец.
— Но я уловил основную твою идею, — сказал Жан-Ги и свернул на почти незаметную проселочную дорогу. — Там хранится в основном хлам, но это всё вещи, которые нам особенно дороги.
— Или, по крайней мере, вещи личного характера, — сказала Изабель. — Карта — совсем не то, что твои презервативы, засунутые в тумбочку и забытые. Дюк не просто хранил карту, он хранил её поближе к телу. Но не в открытую. Почему?
Бовуар попытался представить Сержа ЛеДюка бессонными ночами, зажигающего лампу, открывающего ящичек и достающего старую карту. Как он сам делал с сонограммой своего будущего ребёнка. Надо признать, Жан-Ги до сих пор пытался рассмотреть там ручки, ножки, голову и крохотное сердце.
Может, и ЛеДюк рассматривал карту, пытаясь понять её смысл? Может, она дарила ему ощущение уюта одинокими зимними ночами?
Хотя Бовуар с трудом мог представить себе, что ЛеДюк ищет уюта, уж не говоря о том, что ищет он его при помощи старой маленькой карты.
— А если карта важна ему не в личном смысле, — предположил он. — Бывает, что некоторые хранят там вещи, когда не хотят, чтобы другие их увидели.
— Но карта же не какая-то секретная или стыдная вещь, — ответила Лакост. — Месье Гамаш вообще повесил оригинал в рамке на стенку в Академии. Раздал кадетам копии.
— Да, но Серж ЛеДюк не желал, чтобы кто-то узнал, что он прибрал к рукам одну из копий.
— И все-таки! — она с чувством шлепнула ладонями по коленкам. — Зачем ему копия?
И увидела, как лицо Бовуара застыло.
— Что такое? О чём ты подумал?
— Вероятно, ЛеДюк получил свою копию от Амелии Шоке.
— Вероятно.
— Окей, скажем, она сама ему отдала. А он положил карту в прикроватную тумбочку. Каков самый простой вывод? О чём ты подумала в первую очередь, Изабель, когда об этом услышала?
— Я подумала, что профессор ЛеДюк не просто прибрал к рукам карту, он прибрал к рукам ещё и кадета. Будь карта найдена в его офисе, мне бы и в голову ничего подобного не пришло, но прикроватная тумбочка это совершенно иное дело.
— Вот! — сказал Бовуар. — Я подумал то же самое. Скорее всего, об этом все подозревают — что у ЛеДюка и кадета Шоке были отношения. Интимные, сексуальные. А карта стала своего рода призом, талисманом. Доказательством его победы.
— Зарубка на спинке кровати, — с отвращением сказала Лакост.
— Может всё так, — сказал Бовуар. — А может и нет.
— Кадет Шоке не простая штучка, да?
— Можно и так сказать. Черные волосы ёжиком. Ненормально бледная кожа. Нос, брови, уши, губы и язык в пирсинге.
— А татуировки, — согласилась с ним Лакост. — Я её видела. Да, нынешняя Академия не то, что во времена твоих родителей. Что ты думаешь о ней? Могла она сделать это?
Это был ключевой вопрос, и он требовал раздумий.
— Абсолютно, — ответил Жан-Ги не задумываясь. — Она сообразительна и обозлена.
— Но умна ли она?
Вот теперь Жан-Ги задумался. Это действительно необходимое качество для того, чтобы избежать наказания за убийство. Для совершения убийства требуются лишь ярость и оружие. Убить может и дурак. А чтобы сбить со следа лучшие умы страны, нужен интеллект.
Умна ли она? Ум гораздо важнее сообразительности. Важнее хитрости. Ум это квинтэссенция всех этих качеств, плюс некоторая доля коварства.
— Не знаю, умна ли она. Есть в ней какая-то невинность, что ли.
Он сам удивился своим словам, но точно знал, что это правда.
— Может быть, этим и объясняется её озлобленность, — предположила Лакост. — Невинные люди часто расстраиваются, когда мир не оправдывает их ожиданий. Но это совершенно не означает, что она неповинна в преступлении.
Жан-Ги согласно кивнул.
— Я сегодня беседовал с её преподавателями. Она приходит на занятия, садится сзади, редко вступает в дискуссии, но когда её вызывают, всегда отвечает нешаблонно и обстоятельно. Она откровенно пугает большинство своих преподавателей, которые в свою очередь недолюбливают её.
— Она отпугивает внешним видом, своим поведением, или потому что определенно умнее своих профессоров?
— Да всем сразу! Она определенно не вписывается в общий строй.
— А её униформа?
Хороший вопрос. Большинство первокурсников, непривыкших к форме, меняют в ней кое-что, стараясь самовыразиться, быть стильнее. Раньше ЛеДюк за это наказывал, но коммандер Гамаш выбрал другой путь. К великому удивлению опытных преподавателей, новый коммандер разрешил вольности с униформой.
— Но это же неуважение к форме! — возмущался профессор Годбут на собрании.
— Это почему ещё? — спрашивал Гамаш.
Такая постановка вопроса смутила профессуру, пока не заговорил ЛеДюк, медленно объясняя:
— Потому что дело не только в униформе. Дело в символике нашего учреждения. Вы позволили бы вашим агентам в Сюртэ перекрасить форму, или вместо пуговиц пришить смайлики, или экспериментировать с формой брюк и галстуков?
