Черное эхо - Коннелли Майкл (бесплатные версии книг .TXT) 📗

Босх не смог сдержаться:

– И вы думаете, этот номер у вас пройдет? А как насчет ваших двух тупиц легавых? Как вы это собираетесь объяснить? Сначала они подсовывают мне «жучок» в телефон, потом вламываются без спроса в эту проклятую операцию и позволяют себя угрохать. И после этого вы собираетесь сделать из них героев? Кого вы хотите одурачить?

– Детектив Босх, все уже объяснилось. Это не ваша забота. Как и не ваше дело опровергать публичные заявления управления полиции и Федерального бюро. Это приказ, детектив. Если вы станете беседовать с прессой, то это деяние окажется последним в вашей полицейской карьере.

Теперь уже Босх не мог заставить себя на них смотреть.

– Тогда к чему магнитофон, заявление и все эти агенты в штатском? – спросил он, уставившись взглядом в цветы на столе. – Какой в этом смысл, если вы не желаете знать правду?

– Мы хотим знать правду, детектив. Не надо смешивать ее с тем, что мы сочтем нужным выложить общественности. Но, оставляя в стороне публичность, я гарантирую, и Федеральное бюро гарантирует, что мы доведем ваше расследование до конца и примем соответствующие меры там, где это требуется.

– Это убого и никчемно.

– Вы этому соответствуете, детектив Босх. Полностью. – Ирвинг наклонился над койкой, настолько приблизив лицо к Босху, что донесся тухлый запах у него изо рта. – Это один из тех редких случаев, когда вы держите свое будущее в своих руках, детектив Босх. Будете делать что положено – и, может быть, даже вернетесь в городскую полицию, в свой отдел убийств и ограблений, откуда вас выдворили. Или можете снять трубку вот этого телефона – да-да, я собираюсь приказать медсестре его включить – и позвонить своим дружкам в ту газетенку, на Спринг-стрит. Но тогда уж заодно и спросите, нет ли у них там какой вакансии для бывшего детектива по расследованию убийств.

Затем все пятеро вышли из палаты, оставив Босха наедине со своей яростью. Он был уже готов, хорошенько размахнувшись, шарахнуть своей здоровой рукой по вазе с ромашками на прикроватном столике, как дверь открылась и в палате снова появился Ирвинг. Один. И без магнитофона.

– Детектив Босх, пара слов не для протокола. Кстати, я сказал остальным, что забыл отдать вам вот это.

Ирвинг вытащил из кармана пиджака поздравительную открытку и стоймя приткнул ее на подоконник. На лицевой стороне красовалась грудастая женщина-полицейский в форменной блузке, расстегнутой до пупа. Она красноречиво сжимала в руке полицейскую дубинку. На выходящем у нее изо рта условном облаке было написано: «Скорее поправляйся, а не то…» Предполагалось, что Босх должен заглянуть внутрь открытки, чтобы узреть кульминацию.

– Но я не забыл. Я просто хотел сказать кое-что без свидетелей. – Заместитель начальника безмолвно стоял в ногах кровати, пока Босх не кивнул. – Ты хорошо знаешь свое дело, детектив Босх. Всем это известно. Но это не означает, что ты хороший полицейский. Ты отказываешься быть частью семьи. Это нехорошо. А моя задача – защищать этот департамент. Для меня это важнее всего в мире. И один из лучших способов здесь – контролировать общественное мнение. Делать так, чтобы все были довольны и счастливы. И если для этого потребуется выпустить пару пресс-релизов и организовать пару пышных похорон, с мэром, телекамерами и духовым оркестром, то именно так мы и поступим. Лицо ведомства важнее, чем тот факт, что два тупых полицейских совершили глупость. То же самое относится и к Федеральному бюро расследований. Они искрошат тебя прежде, чем согласятся публично высечь самих себя заодно с Рурком. Поэтому – что я пытаюсь тебе втолковать – с этим правилом надо считаться, если хочешь ладить.

– Чушь собачья, и вы сами это знаете.

– Нет, я этого не знаю. И ты в глубине души тоже так не считаешь. Позволь спросить тебя кое о чем. Почему, как ты думаешь, Льюис и Кларк были отстранены от расследования инцидента с убийством Кукольника? Кто, по-твоему, их осадил?

Босх ничего не ответил, и Ирвинг удовлетворенно кивнул.

– Понимаешь, нам пришлось сделать выбор. Что лучше: увидеть, как одного из наших будут трепать в газетах и судить по обвинению в криминале, или же тихо, без лишнего шума понизить его в должности и перевести в другое место? – Ирвинг сделал небольшую паузу, давая возможность смыслу его слов хорошенько проникнуть в сознание собеседника, а затем продолжал: – И еще одно. Льюис и Кларк пришли ко мне на этой неделе и рассказали о том, что ты с ними проделал. Как приковал их к дереву. Это было отвратительно и бесчеловечно. Но они были так счастливы – как два подростка из футбольного фэн-клуба после встречи с любимой командой. Потому что они тебя прищучили и были готовы прямо тут же подать на тебя рапорт. Они…

– Но сначала я прищучил их.

– Нет. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать. Они пришли ко мне с той басней о «жучке» в телефоне, которую ты им наплел. Но фокус в том, что они не ставили в твой телефон никакого «жучка». Я это проверял. Вот о чем я. Ты был полностью у них в руках.

– Тогда кто же… – начал Босх и осекся. Он знал ответ.

– Я велел им повременить несколько дней. Последить, поразнюхать обстановку. Что-то явно затевалось. Эту парочку всегда было трудно обуздать, когда речь шла о тебе. Потому они и перестарались, когда остановили на улице того человека, Эвери, и попросили повести их к хранилищу. Они расплатились за это своей жизнью.

– А как насчет ФБР? Что те говорят о «жучке»?

– Не знаю и не спрашиваю. Если бы я спросил, они бы сказали: «Какой «жучок»?» Ты и сам прекрасно знаешь.

Босх кивнул и тут же как-то враз устал от этого человека. Ему пришла мысль, что он не хочет больше видеть никаких визитеров. Он отвернулся от Ирвинга и стал смотреть в окно. Ирвинг еще раз велел ему, прежде чем что-либо предпринимать, подумать о департаменте, а затем вышел. Когда Босх счел, что Ирвинг уже прошел коридор, то, развернувшись, левой рукой с размаху саданул по вазе с ромашками, которая, кувыркаясь, полетела в угол палаты. Ваза оказалась пластиковой и не разбилась. Весь ущерб состоял в пролитой воде и рассыпавшихся по полу цветах. Крысиная морда Гэлвина-младшего немедленно просунулась внутрь комнаты, а потом опять скрылась за дверью. Он ничего не сказал, но Босх уразумел, что человек из СВР выставлен на часах с наружной стороны его палаты. Было ли это в целях его защиты или в целях защиты департамента, Гарри не мог бы сказать наверняка. Он вообще был больше ни в чем не уверен.

Босх отодвинул поднос, оставив нетронутым традиционный больничный обед в виде куска индейки с мучной подливкой, кукурузой и ямсом, [48] черствой булочки, которой полагалось быть мягкой, и печенья с клубнично-сливочной начинкой.

– Давай ешь, а то так никогда отсюда не выберешься.

Он поднял голову. Это была Элинор. Она стояла в дверях, улыбаясь. Гарри улыбнулся ей в ответ. Ничего не мог с собой поделать.

– Я знаю.

– Как ты себя чувствуешь, Гарри?

– Нормально. Скоро совсем поправлюсь. Может, и не смогу больше задирать подбородок, но я это переживу. Как ты, Элинор?

– Прекрасно, – улыбнулась она, и эта улыбка его просто уничтожила. – Тебя сегодня прогнали через овощерезку?

– О да. Освежеван и нашинкован. Цвет нашего доблестного департамента – кстати, и пара ваших парней тоже – держали меня на дыбе все утро… Вот тут, с этой стороны, есть стул.

Она обогнула койку, но продолжала стоять. Потом огляделась, и легкое облачко набежало на лоб – как если бы она хорошо знала эту палату и чувствовала, что здесь чего-то не хватает.

– Меня они тоже взяли в оборот. Вчера вечером. А сегодня не пускали к тебе, пока не закончили тебя препарировать. Таковы директивы. Не хотели, чтобы мы с тобой согласовали наши показания. Но, как я понимаю, наши с тобой версии отлично совпали. Во всяком случае, сегодня меня уже больше не стали тягать. Сказали, что все на этом.

– А бриллианты нашли?