Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт (читать книги полностью TXT) 📗
– Ладно, так куда же ты собираешься?
– В Кентукки.
– А что за дела у тебя в Кентукки?
– Там у Фэй пропал сын.
– И когда же это случилось?
– В последний раз она видела его одиннадцать лет назад. А ее знакомые в последний раз видели его четыре года назад.
– Позволь мне убедиться в том, что я не ослышался. Ты отправляешься на поиски парня, пропавшего четыре года назад, не так ли?
– Совершенно верно.
– И как ты оцениваешь собственные шансы? Один против двадцати миллионов, так примерно? Или один против ста миллионов?
Свистун, ничего не ответив, посмотрел на стеклянную дверь кофейни.
– Боишься, что нас подслушают?
– Жду Фэй. Она должна заехать за мной и отвезти меня в аэропорт.
– Ну, хорошо, допустим, один шанс против двухсот тысяч. И этого для тебя достаточно, чтобы начать колесить по всей стране?
– Хватит о шансах. Ты что, решил на старости лет стать букмекером? Ты ведь читал истории про братьев и сестер, разлученных во младенчестве и вновь нашедших друг друга сорок лет спустя. О матерях, которым удалось разыскать сына или дочь, и наоборот.
– Это случается редко. Ты ведь сам понимаешь.
– Ну, хорошо, редко так редко.
– Ладно, согласен. Такое действительно случается. Но ты семью потами умоешься в ходе таких поисков.
– А завтрака ты мне так и не приготовишь? Что ж, придется перекусить в аэропорту.
Боско отошел приготовить ему яичницу. Вернулся, поджарив ее на скорую руку, принес и кофе.
– Может, Свистун, ты ее только расстроишь.
– В каком смысле?
– Попусту обнадежив.
– А вот и Фэй.
Свистун выскользнул из-за столика.
– Прикажешь позаботиться о твоей машине? О твоем доме? – спросил Боско.
– Фэй позаботится.
Свистун выскочил на улицу и отправился к своему видавшему виду «шевроле», за рулем которого сидела женщина.
Боско присел за столик и принялся есть только что приготовленную яичницу.
– Появляется женщина, – пробормотал он с набитым ртом, – и диета идет к чертовой матери.
Глава девятая
Они не захотели называть его Кентукки, хотя именно это имя пришлось бы ему по вкусу. Звали его Джоном, но сам он предпочитал Кентукки. Иногда он называл себя Дэном. В именах и прозвищах заключена особая магия. Он сообщил всем и каждому, что его зовут Кентукки, но они начали называть его Котлетой. Ничего себе прозвище для уличного главаря и громилы!
Надо хорошенько постараться, чтобы не ударить в грязь лицом, если тебе пятнадцать лет, росту в тебе пять футов два дюйма, а весу сто десять фунтов. И вовсе ему не хочется быть главарем. На самом деле не хочется. Лучше был бы главарем Хоган, которому семнадцать, восемнадцать, а может, и все девятнадцать, и росту он пять футов десять дюймов и весит полтораста фунтов.
Когда месяц-другой назад появился Хоган, откуда-то из Айдахо, штат Небраска, или из другой точно такой же дыры, ему только и понадобилось сказать: "Зовите меня Хоганом", – и все начали звать его Хоганом. Котлета не сомневался в том, что по-настоящему его звали как-то иначе. На улице никто не называет настоящее имя. Придумывают себе клички, изобретают фиктивные автобиографии.
Да и что за тип этот Хоган? Кому придет в голову назвать себя именно так – словно ты второстепенный персонаж из какого-нибудь фильма с участием Джона Уэйна? А хочешь походить на Джона Уэйна, ладно, тогда становись главарем, а Котлету изволь оставить в покое.
Так нет же, такого ждут от него самого. Но почему тогда не называют его Кентукки, как ему нравится?
А быть главарем означает заботиться обо всей ватаге в восемь или в десять подростков любого возраста, всех цветов кожи, и у каждого – свои заморочки. Означает ложиться последним – лишь после того, как убедишься, что припасена чистая вода на случай, если кому-нибудь захочется пить, что вся пища надежно спрятана в жестяные банки и ее вид и запах не привлечет крыс.
И подниматься с утра приходится тоже первым, чтобы проверить, не заболел ли кто-нибудь ночью, не впал ли в спячку и не наделал ли в угол, привлекая в подвал мух и других насекомых.
А вот Диппер все время забывает об этом и то и дело гадит в угол, потому что Диппер – дебил и место ему в больнице, а не на улице. Только больниц для таких, как Диппер, теперь нет. Какой-то говнюк из правительства штата прикрыл такие больницы. Выгнал всех дебилов и даунов, сказал, пусть сами о себе заботятся или пусть о них заботятся соседи. А соседи ни хера о них не заботятся. Кое-кого определили в гостиницы, но там их бьют, унижают, насилуют.
И вот на руках у Котлеты оказался этот несчастный дебил Диппер, а еще большие ленивые засранцы вроде Хогана, а еще малолетние проститутки Сисси, Мими и Му.
Котлета находит Мими красоткой. На ней рваная комбинашка, которую она называет блузкой, шелковая пижамная куртка, короткая юбочка, с обоих боков разорванная до самого пояса, туфельки на высоком каблуке и перчатки со срезанными пальчиками. Она отчаянно красится и накручивается на бигуди. Му одевается точно так же, и Котлете кажется красоткой и она.
Девочкам отчаянно хочется, чтобы их принимали за уличных музыкантш, и Мими действительно поет. Котлета парочку раз слышал ее: на крыше, она стояла, облокотясь о ветхие перила, и пела, а точнее вполголоса что-то мурлыкала. Певица из нее так себе – это было ясно даже Котлете, – но ее напомаженный ротик изгибается, когда она поет, так замечательно, что ему не до музыкальных нюансов.
И еще одно нравится в ней Котлете: она никому не дает. Даже Хогану, который держится так, словно, спуская с девочки штанишки, делает ей великое одолжение.
Котлета слышал, как она отшила Хогана:
– С друзей я беру двадцать долларов.
– Не смеши меня, – ответил Хоган. – Больше двадцатки тебе и на улице никто не платит.
– Потому что все они мои друзья, – возразила Мими.
– А я подставляю зад за полсотни, – похвастался Хоган и отошел в сторону, мотая мудями, как будто они были полны охотничьей дробью.
– Думает, что его говно не воняет, – пояснила Мими Котлете. – Только ему невдомек, что друзьям я даю за пятерку. Настоящим друзьям. Даже за так даю.
Котлета то и дело подумывал о том, чтобы прикопить пятерку, да и поймать ее на слове. Правда, если бы она согласилась за пятерку, то оказалась бы дешевой проституткой, и это его огорчило бы.
Факт, однако же, заключался в том, что у него никогда не оказывалось свободной пятерки, потому что его мучал ненасытный голод и каждый доллар, оказавшийся у него в кармане, он немедленно проедал.
И все же он всерьез подумывал о пятерке, даже если ради этого ему предстоит умереть с голоду.
В нежилом и заколоченном здании он был сейчас один-одинешенек. Лишь где-то на этажах капала вода, да возились по углам крысы и мыши. Он сидел на целой стопке циновок, перед ним горел огарок свечи. С наступлением темноты вся ватага выходила на промысел. И мальчики, и девочки были готовы сделать все, что от них потребуют, лишь бы их накормили, напоили, купили новые кроссовки, дали подкурить или нюхнуть.
Сисси, Мими и Му уже на панели. Там же Хоган, Роч и Даки.
Господи, чего только не приходится делать, чтобы прокормиться. Все эти извращенцы со своими запросами и причудами.
– Я вам не лидер злоебучий, – уверяет друзей Хоган. – Я в жопу никому не даю. Я им сам вставляю. И не сосу никому. Ложусь на спину, а они сами сосут. Ненавижу лидеров. Ебал я их всех!
Котлета отлично помнил, как это произошло впервые с ним самим. В кабине у дальнобойщика, едущего на запад. Здоровенный мужик поставил его раком и – как это называется? – изнасиловал. Но лидером он из-за этого не стал.
– Посвети мне в окошко, мамочка, уже иду, – косо усмехнувшись пробормотал он.
Загасил свечу, спрятал ее в карман. Достал карманный фонарик и начал выбираться из дому. На улицу. Туда, где уже зажглись вечерние огни, куда уже вышли на поиски мимолетного счастья толпы народу.
