О чем поет ночная птица - Витич Райдо (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Может успокоится, если рядом будет Вита. Если он заплатит ей, то что должен другой. Малодушно?
Как есть.
Приходит момент, когда человек начинает понимать, кто он на самом деле. Не в глазах коллег и друзей, не в зеркале прихожей, а в зеркале собственной совести. Неприглядном, но реально отражающим суть.
В этом зеркале Рус видел себя — далеко не героя, а банального труса, которому было бы страшно посмотреть в глаза той девушки вновь. Страшно до колик в животе, до спазма в горле. Ведь в ее глазах жил его реальный автопортрет, обличающий больше чем слова — он трус, хронический и абсолютный. И страх все больше затягивает петлю совести на его шее. А совесть — самое страшное. Вина и совесть, как вирус и грипп. Вроде мелочь, вроде, ерунда, но каждый год от этой мелочи сгорает немалый процент населения. Но тело можно вылечить, а как вылечить совесть, что уже заразила душу, вывернула ее и высушила?
Не виноват я!! — сколько раз кричал во сне?
Ни одна женщина не выдерживала его криков. Ночь, максимум три и исчезали. Он не возвращал, прекрасно понимая, что мало приятного общаться с его кошмарами и мало кому захочется бороться с его призраком. Его война продолжается и в роли пленного, побежденного и победителя — он сам. А трофей один — покой. Но получит ли он его?
Возможно эта девочка его последний шанс, единственный, что выдала судьба. А могла не выдать вовсе — не за что.
Вита…
Вита — это жизнь. Его ли?
Он очень надеялся, что его.
— Пойдем, — потянул за талию и девушка послушно зашагала рядом, не выказав и тени сопротивления. Руслан же успокоился. Пусть минута, две, но долгожданная, благодатная тишина на душе наступила и была полностью заслугой Виты. Пока он обнимал ее, пока чувствовал живое тело под рукой, теплую кожу, можно было верить во что угодно: и в то, что ничего не было, никого он не убивал, и в то, что все исправимо, даже смерть, и в то, что ее нет вовсе, и в то, что больше никогда мертвые синие глаза не будут преследовать его, потому что рядом будут живые.
Руслан усадил Виталию в салон, сел за руль и взял девушку за руку:
— В кино?
Она неуверенно пожала плечами, доверчиво и робко поглядывая на него. И настолько показалась трогательной, маленькой, нежной, что Зеленин с трудом сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятьях, не впиться в губы
— Виталия…
Что Вита, что Лилия — видно рок его. В одной смерть, в другой жизнь. Не убежать от этого, да и не будет. Устал, надоело.
— Я трус, — признался ей. Она не поняла, огляделась и тихо переспросила:
— Рус?
Зеленин улыбнулся — легко вдруг стало. Может, потому что все на свои места встало? Или оттого, что признался, наконец, вслух сказал, что долго скрывал? И словно прежним стал, тем, что прямо смотрел в глаза, тем, что был еще открыт и не прятал ни леденцы под подушку, ни позорной тайны в сердце, не носил камень вины в душе.
И признал уже легко в главном:
— А знаешь, я же влюбился в тебя. Как увидел тогда, так и пропал, — провел по щеке, погладил пальцем губы. — Нет, не тебя… вернее…
"Какая разница?" — смолк.
Вита удивленно распахнула глаза, переваривая услышанное, складывая с чем-то, только ей понятным.
Зеленин улыбнулся и не стал мешать ей — коснулся губ и понял — конец, пропал.
Девушка задумчиво косилась в сторону и не мешала ему, не отталкивала. Впустила язык в рот, позволила прижать к себе. У Руслана голова кругом пошла, кровь в висках застучала, гулом оглашая желание.
И как обухом по голове мысль: "Что же ты делаешь, сволочь? Ты еще изнасилуй ее в машине!"
Мужчина отодвинулся, с трудом сдавая свою власть.
"Не напугал?" — с тревогой заглянул в глаза. Вита сосредоточенно изучала его физиономию, не выказывая и доли недовольства, страха или беспокойства.
— Рус очень красивое имя, — выдала.
Руслан лишь улыбнулся. Ему было все равно, пусть она хоть дважды помешанная и трижды буйная. Пусть лепечет любой вздор, витает в облаках, часами разгадывает тайну лепнины на потолке, но живет. А он будет рядом и спасет эту, раз не смог спасти ту.
Некстати заверещал рабочий мобильник, завыл с подрывом в бардачке, намекая что Зеленин должен работать.
Руслан нехотя достал его и посмотрел на дисплей: Сотников. Не отвечать?
И включил связь.
— Достопочтенный Руслан Игоревич, вы поработать не желаете? — взял с места в карьер. Зеленин не отстал — окатил с той же любезностью:
— Дорогой Лев Евгеньевич, я, как вы помните, пять лет на благо ваше без отпусков пашу и уж маленький загул заработал. Вы как думаете?
— Хм. Думаю, вы заработали большой отгул, — то ли согласился, то ли на увольнение намекнул. Но Зеленину на это ровно было, как не странно. — Три дня хватит? — уточнил.
"Щедро".
— Не знаю, — сухо отрезал Рус и улыбнулся не спускающей с него глаз девушке, чтобы смягчить впечатление от его казенного тона.
— Да? А когда узнаете?
— Сообщу.
— Многообещающе. Надеюсь, вы не собираетесь нас покинуть совсем?
— Это не входило в мои планы.
— Рад. Тогда до понедельника? Удачно отдохнуть.
— До свидания, — сложил телефон и кинул в бардачок, сомневаясь — не отключить ли его вовсе.
— У тебя планы? — заглянула в лицо мужчины Вита.
— Да.
— Какие?
— Сходить с тобой в кино.
— Со мной? — чуть не всплеснула ладонями умиляясь. — Я ходила на "Не могу сказать прощай".
— А теперь посмотришь другой фильм.
— Какой?
— Интересный, — заверил и завел мотор.
Фильмы его совсем не интересовали. Никакие. Кинотеатры вызвали оскомину. Стар он для увеселений подобного рода. Но Виталия позволяла обнимать себя и примиряла с толпой тинэйджеров со стандартным набором поп-корна и кока-колы.
Он обнимал девушку, так, чтобы не мешать осматривать рекламные проспекты фильмов, интерьер холла, дизайн кафе, а сам смотрел на нее, вдыхал ее запах, легонько касался губами щеки. И казалось ему, что не было той истории, не было выстрела. Сон все, дурной сюжет какой-нибудь книги. Не стрелял он, не убивал, не выбирал между двух жизней одну в пользу себя. И снайпера не было, и Арслана не встретил, и в Чечне никогда не воевал. Не он. Не с ней, не с ним.
Иллюзия, но хоть на минуту хочется верить, что правда.
Пока толпа ждала начала сеанса, все было хорошо, но как только открыли двери в зал и пригласили зрителей занять свои места, с Витой что-то случилось. Она напряглась, сжалась, всматриваясь в темноту зала, где пропадет люди и начала натурально скулить. Стояла, смотрела в дверной проем стеклянными глазами и скулила. Звук нарастал, грозя перерасти в вой и, кто знает, возможно, истерический припадок, взрыв бешенства.
Зеленин испугался: загородил собой вид на вход в темноту залы и обхватив лицо Виты ладонями, заставил смотреть на себя.
— Я придумал: мы не пойдем в кино, мы пойдем в парк, смотреть на белых лебедей.
Девушка с минуту продолжала скулить и смолкла, моргнула — дошло:
— В парк? Лебеди?
— Да. Купим огромный батон и весь скормим птицам, согласна?
— Лебеди… — протянула. Взгляд стал безмятежным и мечтательным, ушел в сторону, видно искал прорекламированных Русланом птиц. — Я видела фламинго.
— Хорошо, — заверил и, обняв за плечи, вывел ее из холла кинотеатра.
"Она боится темноты", — подумал. Это было смешно, трогательно и страшно.
Ирония судьбы — трусишка в объятьях труса.
Знала бы она, кому доверилась.
Но ведь он не подведет ее, на этот раз он выдержит и не струсит, не испугается. Чтобы не случилось, какие бы проблемы не окружали Виту, все это ерунда по сравнению с теми трудностями, что он преодолевал последние двенадцать лет. Главные барьеры не вне себя — внутри.
И подумалось: помогая ей, он поможет и себе.
День пролетел, как миг. Ни дел, ни забот, которые обычно превращали безумно длинные дни, в короткие, как выстрел, все же день пробежал, промчался незаметно, оставляя сожаление о мгновенности хорошего.
