О чем поет ночная птица - Витич Райдо (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Я и так отдыхаю, товарищ старший лейтенант, — протянул дичливо, поднимая том.
— Жека у нас филолог, — хохотнул выступающий из темноты Кобра.
— Ничего смешного, — обиделся парень, на командира покосился, крепко прижав к груди книгу. Ну, просто запасная обойма! Фу, ты, молодь желторотая! — Товарищ лейтенант, хотите я вам прочту одно стихотворение?
— Поэт, блин, романтик, — хмыкнул Кобра, сплюнув в костерок и присел на камень. — Газеты лучше почитай.
— "Барт", да? — недобро сверкнул глазами Зеленин. — Читайте рядовой Белянин, что вы там хотели, — разрешил милостиво.
Парень покашлял и тихо начал декламировать, отрешенно поглядывая в огонь:
— "Разве бывает любовь без огня? Борьба без самозабвенья?
Огонь в тревогах каждого дня, в сердечных моих откровеньях.
Мы по-солдатски строго живем у волшебства на грани и
Очищаем себя огнем раскаяний и признаний.
Вот огненной лавы следы во льду,
Вот драма на форуме веры: то сердце было с умом не в ладу,
То чувства не знали меры"…
— Классно, — оценил Кобра.
К костерку подошли еще двое салаг и лейтенант Буслаев:
— Чего это у вас? Вечер чтения? Ну-ка, давай чего там дальше?! — уселся на кирпичи, выжидательно поглядывая снизу вверх на рядового. Жека помялся, косясь на своего командира и не узрев осуждения, прочел еще.
— "Пристрастья прежние истребя, мы вечным огнем согреты
И зорко вглядываемся в себя — в смешенье теней и света.
Тревожны и радостны в вышине огни костров легендарных.
Мы сами огонь, рождены в огне и веку за то благодарны.
Что в бесконечности новых лет всегда будет реять над нами
Бушующее как пламя, как высшей правды, как совести свет
Великое наше знамя."
— В точку, рядовой. Наше знамя и… короче… доблесть, огонь там… — сжал кулак, пытаясь жестом высказать то, что в слова не складывалось. — Мы победим! — закончил спитч Буслаев.
Рус насмешливо глянул на него и подкурил сигарету от уголька: стихи ему понравились и были действительно "в точку". Не поспоришь.
— Много стихов знаешь?
— Ну-у… достаточно. А что?
— Читай почаще. Вот такие. Важно это, Женя.
Парень кивнул, обрадованный пониманием.
— А я «Овода» читал, — к какому-то месту выдал Кобра.
— Про любовь что-нибудь знаешь? — несмело спросил салага. Лейтенанты дружно покосились на него, переглянулись и промолчали. Хотят славяне про любовь — пусть их. Все лучше, чем про убитых слушать, про зверства духоов и засады, подлянки местных, боевой «славе» "ночной птицы".
— Знаю, — неуверенно пожал плечами Белянин.
— Ну, так читай, — поторопил Буслаев.
— А… какие? Лирические…
— Любые! Сказано же — про любовь.
Парень крякнул, но спорить не стал.
— И сядь ты, чего как на трибуне! — дернул солдата за край робы.
Жека плюхнулся, поерзал и, вздохнул:
— Федерик Гарсия Лорка… Но оно длинное…
— Да давай ты уже! — рассердился Буслаев.
— Ага. Хм.
" В полночь, на край долины увел я жену чужую
Я думал она невинна…
То было ночью в Сант-Яго и, словно сговору ради
в округе огни погасли и замерцали цикады"…
— Это чего? — спросил кто-то в темноте. На него тут же зашикали.
— Не обращай внимания, не останавливайся, рядовой, — поторопил навостривший уши Буслаев. Кобра сигаретку достал, приготовившись внимательно прослушать историю про чужую жену.
— " Я… сонных грудей коснулся…
— Фига ссе!
— Так, еще кто-нибудь вякнет, низом до палатки полетит! — приподнялся лейтенант, грозно оповестив округу о репрессиях. И кивнул Белянину: продолжай, больше ремарок не будет.
— Ну… "Я сонных грудей коснулся последний проулок минув
И жарко они раскрылись кистями ночных жасминов.
А юбка, шурша крахмалом, в ушах звенела, дрожала
Как полог тугого шелка под сталью пяти кинжалов.
Врастая в безлунный сумрак ворчали деревья глухо
И дальним собачьим лаем за нами гналась округа…
За ежевикою сонной у тростникового плес
Я в белый песок впечатал ее смоляные косы"…
То ли Евгений умел читать стихи, то ли настроение у Руслана было в лузу — картинка живо рисовалась в воображении до запаха и звука. И до тоски захотелось оказаться на берегу песчаного плеса с девчонкой. И до отчаянья жалко, что не любил он еще так безумно, не встретил той, что сердце тронула так, чтобы брызги из глаз, чтобы до одури, до самозабвения вляпаться в нее и… забыть то дерьмо, через которое они проходят.
Он готов был поспорить — почти каждый пришедший на огонек послушать стихи забытого поэта, подумал тоже самое.
— "Об остальном как мужчине мне говорить не пристало
И я повторять не стану слова, что она мне шептала
В песчинках и поцелуях она ушла на рассвете…
Я вел себя как должно цыгану до смертного часа
Я дал ей кольцо на память и больше не стал встречаться
Помня обман той ночи у края речной долины.
Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна".
Тихо стало, так тихо, что показалось, уши заложило.
Минута, другая и Буслаев шумно выдохнул:
— Не понял, все что ли? — протянул разочарованно.
— Все, — пожал плечами Женя.
— Ну, блин! — фыркнул Кобра. — Я-то думал, а оно-то оказалось. Не-е, какая разница, не пойму: невинна, замужняя. Эх, мне бы любую, зажег бы как этот цыган!…
Зеленин встал и пошел к себе, в палатку. Знал, что разговоры о бабах будут длинными и перейдут на хавчик и ублюдков — боевиков. Дай солдату пять минут передышки и он обязательно начнет разговор о женщинах и пище, а потом уже о превратностях службы.
Руслан же не хотел слышать ни о том, ни о другом, ни о третьем. Смысл травить себя?
И очень пожалел потом, что оставил своих у костерка.
Разговор затянулся, как он и предполагал, а в три ночи "ночная птица" сняла Белянина.
Буслаев пережил его ровно на сутки.
Такой ненависти как к ночному снайперу, Зеленин не испытывал ни к кому. Добрался бы — зубами горло перегрыз, порвал бы как ротвейлер подстилку — в лоскутья.
А стихи Лорки запомнили и цитировали, приписывая строки погибшему Белянину…
— Ты очень красивая, — тихо сказал Руслан. Не может такая убивать, тогда еще подумал — не может. Потому что не должна, не правильно это.
А что в этой гребанной жизни вообще правильно?
— Я? — искренне удивилась Вита, оглянулась, чтобы убедиться, что он ей сказал, а не той, которая за спиной. И пятнами от смущения пошла. Тишина за столом повисла. Мужчина понял, что зря обмолвился, на часы глянул, выкручиваясь из положения:
— Мне пора. Как на счет вечера? Куда подъезжать?
— Зачем? — глаза округлила.
— Чтобы конфеты твоему брату вручить.
Девушка удивилась тону и растерялась:
— Он вас совсем не знает.
— Будет повод узнать.
— Наверное, Андрею это не понравится.
— Узнаем.
— Вы навязываетесь? — в лоб спросила Вита. Руслан отвернулся: нет, я настаиваю.
— Хочу продолжить знакомство с тобой.
— Зачем?
— Понравилась, — прозвучало это далеко не как признание, а скорее как просьба: отстань, а? Зеленин поморщился: сроду он с женщинами не знал, как обходиться. Понимал — мягче надо быть, улыбчивее, а не получалось — пер начальственный тон и все тут.
— Как? — качнулась к нему девушка, во все глаза изучая его физиономию.
Ну, и что ответить на подобную прямоту?
— Сильно! — процедил. И разозлился на себя — вот олух! Еще бы рявкнул как на подчиненную в попытке очаровать!
Девушка же на тон внимания не обратила — в думы погрузилась, решая ребус из слов «понравилась», "сильно". Что-то явно не складывалось в ее голове.
— Вита?
"Ее не Виталия назвать надо было — Витающая в облаках", — подумал раздраженно. Отчего-то ему жутко не нравилась ее отстраненность. Мерещилось, что ускользнет она от него, как призрак. Но, по сути, она и есть — призрак.
— Виталия?
— Я у Андрея спрошу, — нашла гениальный ответ. И Зеленин чуть не повторил бессмертную фразу героя Фарады: "Зачем нам кузнец, не надо нам никакого кузнеца!"
