Седьмой выстрел - Виктор Даниэль (полные книги txt, fb2) 📗

Миссис Фреверт жила в квартире, которую раньше делила с братом, в доме, известном как Национальный клуб искусств, со стеклянной крышей и стенами, обшитыми деревянными панелями. Как я узнал позднее, он располагался на территории бывшего поместья Сэмюэля Тильдена [17], который, будучи кандидатом в президенты на выборах 1876 года, получил голосов больше, чем его конкурент, но из-за особенностей американской избирательной системы проиграл. Миссис Фреверт и Рюш встретили нас с Бевериджем у дверей и тотчас препроводили в ярко освещённую столовую, где за длинным, накрытым камчатой скатертью столом уже сидел человек. Я не ошибся, предположив, что это, должно быть, супруг миссис Фреверт. Тихий, застенчивый, одетый в несусветный ярко-зелёный костюм, он поначалу говорил очень мало; полуприкрытые глаза его оставляли впечатление неизбывной печали, которая словно бы пронизывала самое существо этого субъекта. Он был почти лыс, немногие оставшиеся пряди зачёсывал на гладкую макушку и, как будто желая восполнить недостаток волос на голове, щеголял ухоженной козлиной бородкой.

— Доктор Уотсон, позвольте представить вам моего мужа, мистера Генри Фреверта, — произнесла хозяйка дома.

Её супруг хотел что-то сказать, но миссис Фреверт продолжила:

— Формально мы с Генри ещё женаты, хотя разъехались лет пять тому назад.

Когда мистер Фреверт поднялся, я увидел, что он мал ростом. Я протянул ему руку, и он послушно пожал её.

Миссис Фреверт позволила Рюшу спрыгнуть на пол, и мы присоединились к её мужу. Фреверты сели друг против друга, меня усадили напротив Бевериджа. В ожидании подачек Рюш вкрадчиво кружил вокруг стола, но стоило кому-нибудь открыть рот, как животное замирало на месте и не сводило глаз с говорящего. Кот любил быть в центре внимания и подбирался поближе к тому, на ком сходились все взгляды.

Наша поздняя трапеза началась с норвежских анчоусов и шампанского — этот дурманящий напиток в дальнейшем сопровождал все блюда. За едой я продолжал отмечать перемены в миссис Фреверт. Куда делась та обаятельная женщина, которой я так восхищался в Англии? Величавая дама в трауре, которую я впервые повстречал у себя в кабинете, превратилась в какую-то ведьму. В Суссексе она, казалось, усилием воли подавляла свои чувства, здесь, в Америке — своего мужа. Она приказывала ему, говорила за него, даже пыталась командовать, как и что ему есть.

— Заканчивай с закуской, Генри, нам надо переходить к другим блюдам, — заметила она.

— Как пожелаешь, Кэролин, — промолвил он наконец, — с меня достаточно. Анчоусы пересолены.

— О, Генри, что ж ты сразу не сказал, а продолжал есть? Знаете, доктор Уотсон, я уже тысячу раз говорила: хорошо, что Генри так броско одевается, иначе бы его никто никогда не замечал. — И, отпустив свою дежурную шутку, она захихикала, как школьница.

Желая сменить тему, я спросил у мистера Фреверта, чем он занимается.

— Машинами, — ответила за него жена. — Возится с машинами — продаёт и всякое такое.

Воцарилась тишина: видимо, всех мужчин смутило то, как миссис Фреверт руководит мужем. Несколько минут слышалось лишь звяканье столовых приборов о фарфор, пока мы поглощали заливное из индейки. Затем, словно черпая мужество у Бахуса, Фреверт осушил свой бокал и стал прочищать горло. Белый кот, который лежал подле хозяйки, подобрав лапки, вскочил, всем телом потянулся и лениво поплёлся к Фреверту. Откашлявшись, маленький человечек храбро сказал:

— Так, значит, доктор Уотсон, вы с Шерлоком Холмсом поверили в бредни Кэролин!

Я не понял, было ли то утверждение или вопрос, требующий ответа, и потому ответил вопросом:

— А вы, сэр, им не верите, насколько я могу судить по вашему тону?

— О, Генри никогда со мной не соглашается, доктор Уотсон, — объяснила миссис Фреверт. — Его не стоит принимать всерьёз.

Мы с Бевериджем, который в продолжение всей трапезы молчал, переглянулись. Рюш посмотрел на нас обоих.

— Прошу вас, сударыня, — сказал Фреверт, — позвольте мне говорить за себя, во всяком случае, в том, что касается столь важной темы.

Он снял с колен льняную салфетку, промокнул ею губы и лаконично заметил:

— Кэролин так любила брата, что для неё поддерживать теорию заговора — значит воскрешать его.

Я ожидал продолжения, но мистер Фреверт взялся за нож и вилку и опять приступил к еде. Мне стало ясно, что он закончил.

Однако Беверидж ещё не высказался. Когда подали десерт — мороженое, яблочный пирог и кофе, он вновь впал в задумчивость, явно испытывая колебания, как тогда, по дороге из порта.

Кот, заметив, что мистер Фреверт умолк, бесшумно обогнул стол и уселся рядом с сенатором.

— Скажите, доктор, — спросил Беверидж, отпив кофе, — что именно заставило вас с Холмсом поверить в теорию заговора, выдвинутую Кэролин?

— Разумеется, седьмой выстрел, — ответил я. — Разве вас он не смущает?

— Да, доктор, конечно. Но ведь его легко объяснить. Скажем, ошибкой свидетелей. Кроме того, у полиции имеется десятизарядное орудие убийства.

— Предполагаемое орудие убийства, — поправил я.

— Конечно, доктор, конечно. Но теперь, когда Грэм мёртв и похоронен, — простите, Кэролин, — мы уже не узнаем доподлинно, сколько же раз в него стреляли.

Неужто сенатор уже не рвётся раскрыть тайну, окружающую гибель Филлипса, спросил я себя. А вслух сказал:

— Что же тогда заставляет вас верить в версию миссис Фреверт?

— Доктор, я был американским сенатором. Я привык видеть, как сильные мира сего ссорятся между собой. В юности я работал на ферме. У меня не было денег, и мне пришлось самому прокладывать себе дорогу в жизни. Полагаю, вы бы назвали меня человеком, который сам себя сделал. Я знаю, что такое борьба, доктор, и верю, что те, кто достиг успеха, его заслуживают. В мире бизнеса царит закон джунглей. Возможно, те, кто не знаком с политической сферой, удивятся, но и там всё точно так же. Однако считается, что в политике принцип «убей или будешь убит» действует лишь в переносном смысле. Но знаете, что я вам скажу, доктор: произнесите имя Дэвида Грэма Филлипса в Сенате, и вы поймаете на себе поистине убийственные взгляды — вовсе не в фигуральном значении этого слова.

Даже ребячливое выражение лица Бевериджа не смягчало мрачности, с какой он приписывал собратьям по Сенату макиавеллиевское коварство.

— «Измена Сената» уничтожала людей, доктор. Грэм атаковал более двадцати членов нашего клуба, и двое-трое из них уже не конгрессмены. Теперь даже поговаривают о принятии поправки к Конституции, которая позволит избирателям голосовать за сенаторов напрямую, а не передоверять эту честь нашим снисходительным законодательным собраниям штатов [18]. Кроме того, как бы Грэм ни был мне дорог, я не забываю, что он работал на Билла Херста [19], который сам метил в нью-йоркское законодательное собрание, а в конечном счёте — в президенты. Да и теперь не оставил эту идею. И сколько бы Грэм ни болтал о патриотизме и демократии, «Измена» была частью хорошо продуманного плана, призванного обеспечить Херсту политическую платформу и устранить с его пути некоторых политических соперников. О нет, доктор, и без всякого лишнего выстрела несложно учуять здесь нечистую игру. Взгляните на мерзкие физиономии мстительных сенаторов, и вы поймёте, что гибель Грэма могли подстроить. Ваш знаменитый Шекспир легко бы понял эту тягу к убийству — если не ради собственного выживания, то во имя государства. Вспомните Брута.

Вот и ещё одна аллюзия на убийство Цезаря, подумал я. Беверидж вновь поднёс ко рту чашку с кофе, давая понять, что закончил. Когда он замолчал, глаза его сузились то ли из-за дымящегося кофе, то ли от хищнического азарта — я толком не понял. Знакомый теперь с прозой Филлипса, я знал, что он писал не только про благородных героев от политики вроде Хэмпдена Скарборо, но и о политических убийцах. И обе эти разновидности были списаны с реальных людей — таких как Альберт Беверидж с его теориями о выживании сильнейших.