Белый - Хансен Эва (читать книги полностью .TXT) 📗
В голосе снова появились истеричные нотки. Мартин вздохнул – если начнет лить слезы, то еще на полчаса. Единственное, что он уже знал точно – перед ним не убийца, такая размазня не смогла бы и муху прихлопнуть, не то что убить горячо любимую подругу, да еще и раскидать вещи по комнате. Она вон даже сидит, старательно подоткнув под себя шерстяную юбку…
Но Хантер справилась с собой и объяснила:
– Эмма лежала вот так… Я сразу поняла, что она неживая…
– Почему?
– У нее глаза открыты и какие-то стеклянные…
– А кто закрыл? – Мартин вспомнил, что глаза убитой закрыты.
– Я… не смогла видеть ее стеклянные глаза… Нельзя было? Но я сразу вызвала полицию…
Все выглядело как попытка ограбления, словно жертва застала преступника за этим неприглядным занятием и поплатилась жизнью.
Но Мартин разглядывал комнату и не верил в это. Скромная квартирка, хотя и с выделенной кухонькой, обставлена дешевой мебелью, которая явно куплена давным-давно. Диван в ночное время, видно, служил кроватью, он раскладывался по принципу французской раскладушки. Да и сама жертва тоже выглядела не слишком шикарно.
Янссон наклонился, заглянул под свисавший плед в надежде обнаружить там телефон убитой. Мобильник для следователя на втором месте после самого трупа, он может так много рассказать, что любой следователь старается сразу найти телефон. Под диваном мобильника не было, нашлись только парочка лакричных леденцов и старый талон на метро. Это говорило о том, что диван не слишком часто складывали, скорее всего, вообще этого не делали.
Это, конечно, не бедность, бедным в Швеции можно стать только по собственному горячему желанию, да и то если умело скрывать это от социальных служб, но уровень много ниже среднестатистического.
Янссон невольно пробормотал:
– Что тут красть?
Валин уже все сфотографировала и сказала, что труп можно забирать на вскрытие.
– Окончательные результаты будут, когда проведу обследование. Одно могу сказать точно: это расчетливое убийство, не спонтанное. Она не попала под руку, не сопротивлялась – ее убили.
– Утешили…
Янссон еще раз обошел комнатку, открывая по пути все шкафы и ящики. Ничего примечательного, хозяин квартиры не слишком раскошелился на обстановку, квартирку, видно, снимали не очень состоятельные студенты или вообще иммигранты. Никаких особых мелочей, присущих уютному женскому дому, что невольно наводило на мысль, что она не намеревалась жить в этой норке долго. Почему?
– За что же тебя убили?..
Янссон привык доверять Агнесс Валин, она крайне редко ошибалась, и когда не могла сказать наверняка, разводила руками:
– Я лучше подожду с выводами.
Если уж вынесла свой вердикт, значит, уверена, а если уверена Агнесс, значит, так и есть. Продолжая осмотр, он машинально отмечал все мелочи, которые привлекли внимание (если честно, их было слишком мало) и зачем-то пытался вспомнить случаи, когда бы ошиблась Агнесс Валин. Не вспомнил.
Мартин смотрел на Эмму Грюттен и пытался понять, какой та была при жизни. Внешний вид многое может рассказать о человеке, но иногда совершенно не соответствует внутреннему содержанию. Интуиция подсказывала, что за неприметной внешностью в данном случае что-то скрывается. А интуиции Янссон привык доверять даже больше, чем Агнесс Валин.
Худая, даже жилистая. Так бывает. Есть женщины, у которых на боках откладывается каждый съеденный кусочек шпината и чайная ложка обезжиренного йогурта, а есть те, кто, заедая большую упаковку булочек упаковкой мороженого и запивая кофе с тремя ложками сахара, не страдает даже от кариеса, не говоря уже об ожирении.
Жена Мартина относилась к первым, она без конца сидела на всевозможных диетах, потому что ее мама оставалась в шестьдесят такой же стройной, как в двадцать, а Жанне непременно нужно быть «как мама». Мать самого Мартина морщилась:
– Эти француженки все такие…
Словно она знала всех француженок до единой.
От размышлений о жене, матери и всех француженках сразу Мартина отвлек голос Хантер:
– Меня арестуют?
– Если вы ни в чем не виновны, то бояться нечего. Мы во всем разберемся.
Женщина снова залилась слезами. Янссон порадовался, что у его супруги железные нервы, вот чего-чего, а слез у своей Жанны он не видел ни разу, она не плакала ни от обиды, ни от отчаяния, ни от боли… И Мартин вовсе не был уверен, что это хорошо, но сейчас он предпочел бы вариант своей Жанны…
Конечно, ни арестовывать, ни даже задерживать Хантер они не стали, только попросили пока остаться в Стокгольме. Бедолагу приютила соседка убитой, потому что спать в той самой комнатке, где погибла подруга, Хантер не могла.
Эта же соседка подтвердила, что слышала, как завизжала Хантер, обнаружив труп, как звонила в полицию. У самой женщины в сумочке нашелся билет на экспресс от Эстерсунда, прибывающий рано утром. Патологоанатом назвала время смерти ночное, то есть Хантер говорила правду, к моменту ее появления на Центральном вокзале, подруга уже несколько часов была мертва.
Эмма Грюттен жила одна, ни мужа, ни детей. Единственный источник информации – подруга, то и дело заливающаяся слезами.
Мы сидели в «Асе», кондитерской на одноименной улице Седермальма. Моя подруга Бритт любит это небольшое кафе-пекарню не только за богатый выбор кондитерских изделий, но и за возможность поглазеть сквозь стеклянную перегородку на работающих мастеров. Для Бритт священнодействие с тестом и кремом один из самых занимательных спектаклей.
– В Лос-Анджелесе такого не увидишь!
Не знаю, в Лос-Анджелесе не бывала, Бритт виднее, все же она уроженка Калифорнии, а в Швеции играет в «возвращение к истокам», поскольку свято верит, что она скандинавка. Отчасти это так, мать Бритт родилась в Швеции, но только родилась. И шведка из моей подруги такая же, как из меня японская принцесса.
Японская принцесса… в этом что-то есть. Женственная, послушная, даже покорная… Полная противоположность и современной шведке, которая вообще не знает, что такое покорность, и активной американке Бритт, для которой послушание может быть лишь игрой от силы на пару минут.
От мыслей о японском послушании меня отвлекла все та же Бритт:
– Линн, смотри какая машина. В Стокгольме не часто такие встретишь.
О да!.. По Стокгольму не стоят пробки из красных «Феррари». Но даже если бы стояли, именно эту я узнала бы из тысячи других. На машину опиралась женщина, которую мне хотелось забыть или убить, не знаю, что больше – толстушка Хильда. Причем она явно кого-то ждала и уезжать не намеревалась. Что же нам сидеть в кафе до вечера?
Бритт, заметив, как меня передернуло, отреагировала немедленно:
– Кто это?
– Хильда.
– Та самая? – глаза подруги округлились и просто впились в полноватую фигуру у красной машины.
Я понимала, почему Хильда так интересует Бритт.
Хильда бэдээсмщица, она учила меня, кстати, принудительно, работать плетью. Но ужасно не это, а то, что именно Хильда отвела меня в подвал на встречу с Маргит и оставила там, прекрасно зная, чем Маргит занимается и чем лично мне это грозило. А грозило мне это участием в съемках снафф-видео – видео реальных пыток, причем в качестве подопытного кролика.
Вот почему и Хильда, и ее красная машина лично у меня ни восторга, ни интереса не вызывали. А вот у Бритт вызывала, но не из-за машины (подруга вполне могла позволить себе купить такую же, у нее состоятельные родители) и даже не из-за снафф-видео, с моралью у Бритт все в порядке, – а из-за БДСМ. Это мечта Бритт – в черной лайкре… с плетью в руках… и чтоб каблук-шпилька упирался в тело раба-мужчины…
Тротуар Асегатан не самый широкий, а витринные стекла кондитерской достаточно велики, чтобы всех, кто внутри было хорошо видно, тем более мы сидели у окна.
Хильда оживилась и приветственно помахала рукой, из чего я сделала вывод, что ждала она нас, скорее, меня лично. Только ее не хватало! Я вдруг поняла, что не готова простить Хильде ту роковую встречу и предательство. Казалось, простить легко, пока я не увидела толстушку и ее «Феррари», и мгновенно в памяти всплывало слишком много боли, чтобы прощать.
