След лисицы на камнях - Михалкова Елена Ивановна (е книги .txt) 📗
Вера Бакшаева взяла его, повертела. И вдруг без всякого усилия переломила пополам. Высохшая от старости птица жалобно крякнула напоследок, и голова осталась у Веры в левой руке, а облезлый хвост – в правой.
– Меня к ней швырнуло, будто толкнули в спину, – сказал Красильщиков, глядя себе под ноги. – По-другому не описать. Перед глазами встала… не то чтобы пелена, а как будто из воды смотришь на тех, кто ходит по берегу. И в ушах пробки. Когда я очнулся, Вера лежала на полу мертвая.
Пальцы прилепились к ее шее. Он некоторое время всерьез рассматривал безумную идею, что зачем-то в беспамятстве намазал их клеем, пока не сообразил, что это судорога.
– Я проверил пульс. Пульса не было. Лицо у меня горело. Я подошел к зеркалу, оказалось, что кожа расцарапана. Бакшаева сопротивлялась! Понимаете? Я ее убивал, а она сопротивлялась…
Красильщиков хотел еще что-то сказать, но замолчал. Он провалился в то состояние, когда сидел рядом с мертвым телом и не ощущал ничего, кроме невероятности происходящего с ним. Так, наверное, голова катится с плахи, еще успевая в угасающем сознании зафиксировать кувыркнувшийся мир и осевшее безголовое тело.
Ему казалось, он погрузился в воспоминания всего на несколько секунд. Но когда Красильщиков вынырнул, оказалось, что эти двое стоят перед ним. Громила протягивал стакан воды. Значит, успел сходить на кухню, налить, вернуться… Его младший напарник смял в пепельнице сигарету, которую курил Андрей Михайлович.
– Выпейте, – сказал «телохранитель».
Андрей отпил и только тогда увидел на штанах рассыпчатую гусеницу пепла. Он уронил сигарету и даже не заметил.
– Извините.
– Сможете рассказать, что было потом?
Андрей Михайлович вытер со лба холодный пот.
– У вас часом с сердцем проблем нет? – спросил громила.
Красильщиков усмехнулся:
– Были бы у меня проблемы с сердцем, я бы сдох еще тогда, когда Бакшаева сообщила, что отнимет у меня дом. Не беспокойтесь. При вас не окочурюсь.
Он допил воду и перевел дыхание.
– Был август, ночь. Я сидел рядом с Бакшаевой и думал, что делать дальше. Когда-то в десяти километрах отсюда был пионерский лагерь. Сейчас там все заброшено, даже домов не осталось. Один местный старик, Яковлев, притащил оттуда скульптуру пионера с горном. Она тяжеленная – армированный фибробетон… Соседи ему помогли. Сначала Яковлев хотел шутки ради установить горниста у себя перед домом, но постепенно эта идея позабылась. Вскоре и Яковлев скончался. У нас перед магазином, через дорогу, есть небольшая площадь. Я предложил вытащить пионера туда. Даже постамент заказал.
– Зачем?
Красильщиков пожал плечами:
– Вещи должны жить среди людей. В этом их смысл. И потом, горнист – это же история… Дети будут приезжать на каникулы, расспрашивать, родители станут им объяснять, как все было… Да. Так вот, за пару дней мы выкопали яму под фундамент. Горнист лежал рядом. Установить его мы собирались в выходные. Я вытащил тело Бакшаевой из дома, погрузил в тележку, – голос Красильщикова стал почти бесстрастен. – Отвез на площадь. Опалубка уже была готова. Сгрузил ее в яму, присыпал землей. Я знал, что самое опасное для любого убийцы – если труп раскопают собаки, но надеялся, что за несколько дней они его не отыщут.
– Вы действовали один? – спросил Макар.
Андрей удивленно посмотрел на него.
– Один, конечно. Убил-то я ее в одиночку. На следующее утро мы залили фундамент цементом. Я убедил односельчан, что действовать нужно быстрее. В четверг воздвигли постамент, и на него подняли горниста.
– А сестра убитой? – подал голос громила.
– Надежда не задала мне ни одного вопроса. Несомненно, прежде чем идти ко мне, Вера должна была побывать у нее, ей попросту негде было больше остановиться. Но с того дня, как я убил Веру, Надежда притворялась, что никого не видела. Это было в ее интересах: она ведь смошенничала, продавая мне участок и дом. Мы с ней не перекинулись ни единым словом. Я ждал, что она явится, но этого так и не случилось.
Громила кивнул, похоже, удовлетворенный объяснением. Фамилия у него была нелепая, до странности не соответствующая облику. Женская какая-то. Машкин? Теткин? Нет, кажется, Бабкин. То ли Семен, то ли Сергей…
– Значит, вы закопали труп и стали жить дальше, – сказал Макар Илюшин. – Так?
– Так.
– Вы кому-нибудь еще рассказывали о том, что случилось?
– Полиции, – ответил Красильщиков.
Бабкин с Илюшиным переглянулись.
– С этого места подробнее, если можно, – пробасил первый.
– В октябре я понял, что дальше так жить не смогу. Я, собственно, понял это раньше, но до октября пытался переубедить самого себя. У меня ничего не получилось. Тогда я поехал в райцентр и написал явку с повинной.
Сыщики смотрели на него во все глаза. Они были до того похожи на детей, слушающих увлекательную сказку, что Андрей едва не рассмеялся. Похоже, им нечасто встречались раскаявшиеся преступники.
– Явку с повинной?
– Да.
– И что полиция? – недоверчиво спросил Бабкин.
– Они поехали вместе со мной откапывать труп Веры. Сняли горниста с постамента. Разрыли землю. Тела там не было.
Короткий изумленный свист, изданный громилой, послужил Красильщикову слабым утешением: хоть кто-то удивился, кроме него. Двое хмурых ментов в тот день стояли возле разрытой могилы с такими лицами, будто ничего иного и не ожидали.
– Я клялся, что во рту у меня не было ни капли спиртного, что своими руками задушил женщину и сбросил ее труп в яму. Твердил, что я должен сидеть в тюрьме. Знаете, что они мне ответили? «Покажи тело – посадим». Им все было пофиг – хоть убийство, хоть явление Христа. Я пошел к Надежде… Она отказалась со мной говорить. Никакой сестры она не видела, а я сумасшедший.
– А улики? – спросил Макар Илюшин. – У вас остались вещи, доказывающие, что Вера была в вашем доме?
– Я же не идиот, – невесело усмехнулся Красильщиков. – Ночью уничтожил все следы. У Веры свалилась с ноги туфля, так я сжег ее, когда вернулся. Бросил в печь, а то, что скукожилось и не хотело сгорать, унес в лес и закопал. Хотя подождите…
Он встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с разломанным гребнем в руках. Положил его на стол перед сыщиками. Бабкин и Илюшин молча смотрели на деревянные обломки.
– Я хочу, чтобы вы нашли, куда исчезло ее тело, – сказал Красильщиков и поднял на Макара измученный взгляд. – Не могу больше так жить. Не хочу. Или в тюрьму, или в петлю – других путей для меня нет. Помогите мне. Я не сумасшедший. Я убийца. Помогите.
Едва они вышли, ветер шагнул им навстречу и тщательно ощупал каждого, словно инспектор по досмотру при пересечении границы.
– Что думаешь? – спросил Сергей Бабкин, поднимая воротник своей новой куртки. Куртка была норвежская, синяя, новинка сезона, и Бабкин смотрелся франтом.
– Черт его знает… – Илюшин поежился в своем пальто. – Странный рассказ. Странный мужик.
– Слишком много несостыковок?
– Несостыковки – неотъемлемая часть любой правдивой истории. Меня удивляет другое: отчего полиция не возбудила дело? Самое логичное объяснение: он – местный сумасшедший, которого все знают.
– Этот сумасшедший заплатил нам сумасшедший аванс, – напомнил Сергей.
Макар с сомнением покачал головой.
– Задушил тетку в аффекте – может такое быть? – спросил Бабкин и ответил сам себе: – Запросто. Тело прикопал – возможно? Еще как! Я бы тоже от него избавился на его месте. Совесть за два месяца замучила – допускаем? Вполне. Я, конечно, считаю: если закопал, пусть лежит. Но я и не Красильщиков. Скажем, у меня хаты такой нет и не предвидится.
Они отошли подальше и обернулись.
– Натуральный Билибин, – сказал Макар после паузы.
– Чего?
– Билибин, говорю. Художник известный. Был. Вот он мог бы такой терем написать, может, даже и есть где-нибудь среди его иллюстраций к сказкам, надо поискать.
