Убить, чтобы воскреснуть - Арсеньева Елена (список книг TXT) 📗
А еще Герман думал, как странно все-таки, что тигр бросился на него именно в тот миг, когда он впервые обозначил словами биотоки, которые всегда исходили от Кирилла. Словно бы та необъяснимая ненависть вдруг обрела вещественное воплощение — и вырвалась из тьмы!
Мейсон тащил Гаврилова в скверик. Он каким-то непостижимым собачьим чутьем знал, что победил-таки хозяина: тот больше не водил Мейсона на ненавистный пустырь, наполненный угрожающими, а что еще хуже — высокомерными запахами.
Гаврилов угрюмо брел за оживленным псом. На заводе опять (третий раз подряд!) задержали зарплату. Жена принесла свои семьсот тридцать и заплакала:
— Видела сегодня рекламу: в Египет, мол, поезжайте, пирамиды смотреть. А мне в магазин зайти страшно, там каждый день новые цены! Двести за квартиру отдаем, за свет да плюс не меньше сотни за телефон, сотня за Светкин английский — ну и на что жить? Втроем-то!.. Чего сидишь сиднем, ищи другую работу. Вон, в магазине опять грузчик нужен — попросись, может, возьмут!
— Да ведь у меня на заводе сутки через трое, — заикнулся Гаврилов. — Разве возьмут в магазине не на полную ставку? Надо же кого-то на оставшиеся дни искать, а кто захочет?
— Сутки через трое! — уже взрыдала жена. — Плюнь ты на этот завод, в конце концов! Тоже мне профессия — стрелок военизированной охраны! У тебя и пистолет незаряженный отродясь!
— Тебе откуда знать? — смертельно обиделся Гаврилов. — И что, грузчик в гастрономе — хорошая профессия, да? Престижная?
— Престиж нынче денег стоит. Где зарплату вовремя выдают, там и престиж, — огрызнулась жена. И совершенно другим, безнадежно-усталым голосом спросила: — Ну что, звонил кто-нибудь насчет квартиры?
— А то, — вяло откликнулся Гаврилов. — Трое звонили. Одна женщина даже собиралась прийти в три-четыре.
— Ну и?.. — Ну и не пришла, конечно.
Вот именно — конечно…
После той злосчастной истории квартиру словно заколдовали. Люди интересовались, звонили, назначали встречу, однако дальше этого дело не шло. Ей-богу, можно было подумать, будто всех их на подходе к дому перехватывает какая-то злая сила и дает от ворот поворот.
Гаврилов иногда всерьез думал, не выставили ли соседи добровольные пикеты вокруг дома, и чуть только кто-то начинает интересоваться квартиркой номер восемьдесят, ему сразу выкладывают жуткий рассказец о том, как неделю назад здесь, в этой самой квартире, был найден застреленный мужчина, а под ним — недострелянная женщина, которая вроде бы даже и не совсем женщина, а…
Гаврилов и сам не знал, откуда пошли эти слухи про не совсем женщину, однако его ушей они тоже достигли. Видимо, кто-то где-то ляпнул в милиции или в больнице, там вовремя оказались чьи-то знакомые — ну и, как обычно бывает, теперь все всё знали. Иногда Гаврилову казалось, что если бы дело было только в убийстве, разговоры утихли бы скорее. Подумаешь, ну что такое в наше время убийство?! Сообщениями о них наша жизнь полна с утра до вечера, от первых, самых ранних новостей и до последнего фильма «после полуночи». Нет, было что-то особенное, невыносимо позорное в том, что эта, недобитая, была вдобавок недоделанной женщиной! Несколько раз Гаврилов ловил соседские взгляды, полные не насмешки, не любопытства, даже не злорадства (о сочувствии, конечно, и говорить нечего!), а нескрываемой брезгливости. Как будто он сам был в чем-то виноват! Как будто он сосватал этому, как его, Рогачеву, тетьку-дядьку!..
Нет, знал бы Гаврилов, кто тот доброхот, снабжавший потенциальных квартиросъемщиков «нужной информацией», собственноручно язычок выдрал бы!
Мейсон вдруг сильно рванулся. Гаврилов по инерции пробежал за ним несколько шагов и только потом сообразил, что Мейсон тащит его к собственной жене (в смысле — Гаврилова: Мейсон-то жены не имел, потому что был в свое время кастрирован, бедолага), которая бежит-катится по тротуару, будто колобок, размахивая руками и крича:
— Ваня! Ваня, она пришла!
— Кто? — растерялся Гаврилов, вглядываясь в высокую женскую фигуру, которая в этот миг выступила из сумерек и остановилась за спиной жены.
— Она! Та… — Жена чуть оглянулась и с особенным пиететом отрекомендовала: — Та дама, с которой ты договорился квартиру посмотреть.
О господи! У Гаврилова даже ладони вспотели, и он принялся суетливо стаскивать перчатки, как бы намереваясь на радостях поручкаться с долгожданной клиенткой.
Дама, впрочем, такого желания не выразила и по-прежнему держала руки в карманах короткой дубленки, отороченной ламой. Лицо ее пряталось под капюшоном, и сколько Гаврилов ни вглядывался, видел только твердый, решительный подбородок. Голос у дамы оказался тоже решительный, властный, правда, чуть хрипловатый. Возможно, от курения: от нее пахло духами и хорошим табаком.
Гаврилов по жизни терпеть не мог курящих женщин, был в этом смысле ужасным пуританином и даже разговаривал с «ходячими табакерками» подчеркнуто грубо, однако на сей раз решил поступиться принципами и быть терпимее к человеческим слабостям. В конце концов, почему бы денежной даме не покурить хороших, дорогих сигарет? В квартире он ей дымить запретит, конечно… но не сразу, а как только получит задаток!
— Ваня… — фальшиво промурлыкала жена, и Гаврилов очнулся от мечтаний о том, как он распорядится этим самым задатком.
— Ну что, пошли поглядим квартирку, коли есть охота, — промолвил с небрежным пожатием плеч. Совсем ни к чему, чтобы эта долговязая поняла, до какого зарезу она нужна Гаврилову! Надо знать себе цену, он всегда говорил! Довольно и того, что эта круглая дура, на которой он женился пятнадцать лет назад, бегает тут на задних лапках! — Я вас, правда, к трем ждал, ну что ж, опоздали, так опоздали…
— К трем? — удивилась дама. — Вряд ли мы с вами договаривались. Я только что позвонила, буквально четверть часа назад. Правда? — Она полуоглянулась, и Гаврилов только сейчас разглядел стоявшую за ее спиной неприметную и молчаливую фигуру в сером китайском «козлике» и вязаной шапочке. Фигура кивнула, подтверждая. — И оказалось, что мы находимся поблизости от вашего дома. Решили взглянуть на квартиру сразу. Но ваша супруга сказала, что ключ у вас — вот мы все и отправились на поиски.
Гаврилов внимательно слушал. Мейсон — тоже: совершенно как хозяин, склонив на бок кудлатую голову и подергивая правым ухом. Правда, в темноте было не разглядеть, шевелит ли ухом и Гаврилов.
— Хотя да, — задумчиво согласился он. — Точно, звонили не вы. У той голосочек был такой звонкий, молоденький, как у синички, а у вас…
Он поймал исполненный ужаса взгляд жены и осекся, поняв, что слегка переборщил с чувством собственного достоинства.
— А у меня старческий, хриплый, как у вороны, — закончила дама и расхохоталась без всякой обиды. — Да уж какой есть! Но, может быть, мы уже пойдем, а?
Гаврилов, от замешательства не чуя под собой ног, побрел по асфальтовой дорожке.
— Ну, я тогда домой пойду, — постукивая зубами, сказала жена, и Гаврилов только сейчас заметил, что дура-баба впопыхах выскочила в сапогах на босу ногу и без шапки. — Ваня, ты там смотри хорошенько…
— Ладно уж, как-нибудь не глупее тебя, — буркнул он, ускоряя шаг и едва удерживаясь, чтобы не побежать на полусогнутых перед дамой, которая неторопливо шествовала следом, все так же держа руки в карманах и пряча лицо в тени капюшона. Подружка в сером «козлике» тащилась позади, и Гаврилову при взгляде на нее почему-то стало легче. Эта уж точно не из победительниц жизни, так что он не одинок.
Мейсон, сообразив, что его лапе вновь суждено ступить на ненавистную территорию, рвался с поводка, скулил. Гаврилов еле справлялся с этим придурком, исподтишка поглядывая на знакомые окна. Новое стекло как-то особенно поблескивало в бледном вечернем полусвете. Гаврилов испытал что-то похожее на гордость. Ужасно захотелось обратить на стекло внимание надменной дамы: вот, мол, стеклышко свежевставленное, чистенькое, мы не как иные-прочие, изолентой крест-накрест не заклеиваем! Но это было глупо: пришлось бы объяснять, почему да отчего вставляли… Она еще успеет узнать все, когда поселится! Если еще поселится, конечно.
