Гибель «Демократии» - Руга Владимир (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
– То есть, вы хотите сказать, что служебные секреты здесь становятся предметом обсуждения праздной публики? – холодно спросил Шувалов, которого неприятно кольнуло упоминание экранизации чеховского рассказа.
– Да что вы! – повторил Блюмкин пренебрежительный жест. – Я не стал бы отвлекать вас по такому пустяку. У меня более серьезный повод, поэтому попрошу вас выслушать до конца и с максимальным вниманием.
Петр молча кивнул. Тогда комитетчик придвинулся ближе и заговорил, понизив голос:
– Господин Шувалов, начну с того, что вы мне искренне симпатичны. Я буквально чувствую, что в нас есть много общего, хотя судьба почему-то сводит нас в определенном противодействии. Не надо выпытывать от меня подробности, я сам знаю слишком мало. Прошу об одном, поверьте на слово и поступите так, как я прошу. Обстоятельства складываются не в вашу пользу, поэтому вам необходимо ради собственной безопасности покинуть Севастополь. Сошлитесь на фронтовые раны, на семейные причины, но уезжайте сегодня. Если нужно, я помогу вам получить любое медицинское заключение и билет на курьерский поезд.
– Правильно ли я вас понял, Иван Кузьмич, вы предлагаете мне, прошедшему фронт, бежать от неведомой опасности? – нарочито медленно задал вопрос Шувалов, выигрывая время на обдумывание ситуации.
На мгновение в глазах Блюмкина промелькнуло выражение досады, но тут же на лице снова появилась маска доброжелательности. Словно неразумному ребенку он стал втолковывать поручику:
– Бог с вами, Петр Андреевич, никто не сомневается в вашей храбрости. Только народная мудрость не зря напоминает о молодце, который переплыл море, да утонул в луже. В сравнении с некоторыми смертельно опасными играми, передовая линия во время обстрела может показаться тихой заводью. Чтобы вам было понятно соотношение сил, представьте, что на вас, вооруженного лишь револьвером, надвигается боевая машина, с легкой руки англичан прозванная танком. Немцы на Сомме бежали от одного вида ползущих на них бронированных чудовищ.
Теперь пришла пора улыбнуться Шувалову. У него вдруг возникло стойкое убеждение, что комитетчик блефует. Не так уж Блюмкин уверен в своих силах, если пытается попросту запугать его. В любом случае Петр и не думал спасаться бегством, поэтому, завершая разговор, сказал:
– Благодарю, господин Петров, за заботу, но я никак не могу воспользоваться вашим предложением. Кстати, на прощание примите к сведению: применение танков на поле боя выявило множество недостатков у этих боевых машин. При определенных условиях храбрый человек с револьвером вполне может одолеть любое чудовище, в том числе и бронированное. Посему разрешите откланяться. Честь имею!
– Что же, это ваш выбор, – услышал поручик за спиной, но не стал оборачиваться, а поспешил к выходу.
Он пересек половину вестибюля, когда заметил, что к нему целенаправленно движется милицейский офицер в сопровождении двух широкоплечих унтер-офицеров. За ними со смущенным видом плетется знакомый капитан из комендантского управления. Милицейский чин встал на пути и спросил:
– Поручик Шувалов?
Получив утвердительный ответ, он провозгласил с видимым удовольствием:
– Вы арестованы по подозрению в убийстве лейтенанта флота барона Мирбаха. Извольте сдать оружие и следовать за мной.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
– Советую вам сразу во всем сознаться, и тем облегчить душу, а также свою участь. Уверяю вас, запирательством вы только усугубите вину в глазах суда.
Эти слова следователь, официально представившийся коллежским секретарем Александром Евсеевичем Рогачевым, произнес с какой-то особенно доверительной интонацией. Он нисколько не напоминал хрестоматийного Порфирия Петровича, наслаждавшегося психологическим поединком с преступником и походя констатировавшего: «А ведь это вы убили». Несомненно, Рогачеву ближе было амплуа «следователя-защитника», который как бы изо всех сил старается помочь человеку, случайно попавшему в беду.
Внешне он также не походил на пожилого зануду, описанного Достоевским. Следователь севастопольской прокуратуры был молодым мужчиной гвардейских статей. Он одинаково хорошо смотрелся и на площадке для лаун-тенниса, и в зале фешенебельного ресторана. При появлении Александра в общественных местах на нем скрещивались взгляды всех дам. Петр виделся с Рогачевым в доме Щетининых, но знакомство было шапочным.
Все с той же участливостью следователь принялся расспрашивать поручика об обстоятельствах его появления в Севастополе и о прошедших трех неделях с того момента. Шувалов, ни разу не упомянув Аглаю, рассказал в хронологической последовательности историю своего пребывания в городе. Записав все, Рогачев принялся уточнять даты и разные несущественные, на первый взгляд, детали. Вопросы были самые разные: в какое время дня состоялась поездка на Братское кладбище? Отстоял ли поручик до конца службу во Владимирском соборе? С какой стороны поднимался на Малахов курган? И прочее в таком же роде.
Насколько понял Шувалов, на этом допросе к нему применялась тактика, именуемая «язык до Киева». Если подозреваемый человек мало-мальски образован и неглуп, он наверняка заранее продумал, как отвечать на вопросы, связанные с совершенным им преступлением. Готовясь к допросу, такой преступник разрабатывает стройную систему защиты, готовится умело лгать. А его неожиданно начинают расспрашивать о посторонних вещах, просят припомнить мельчайшие подробности вроде того, какую мелодию играл оркестр на Приморском бульваре неделю назад? Сначала далекие от сути дела вопросы обескураживают, держат в еще большем напряжении, заставляют впустую расходовать нервную энергию. Затем воспоминания о приятных моментах жизни поневоле вынуждают человека расслабиться. Как только это произойдет, следователь нанесет внезапный удар. Уловив слабину, вцепится наподобие бульдога и не ослабит хватки, пока не услышит от подследственного: «Ладно, пишите – это я сделал».
Поняв суть происходящего, Петр внимательнее присмотрелся к Рогачеву. Очень скоро стало очевидно, что вся доброжелательность следователя сводится к умелой игре лицевых мускулов. В глазах же Александра Евсеевича читалось полное равнодушие. Чувствовалось, он до конца уверен в виновности сидевшего напротив офицера. Внутренне приговор вынесен, остается только изящно разыграть партию, чтобы вынудить убийцу к признанию. Тогда полный триумф: хвалебные отзывы в газетах, рукоплескания публики и, чем черт не шутит, повышение по службе. Поэтому чем ближе допрос подходил к событиям вчерашнего дня, тем живее становился взгляд служителя Фемиды. Поручик невзначай припомнил одного из сослуживцев, у которого также загорались азартом глаза, когда тот заканчивал игру, имея на руках убийственно сильные комбинации из карт.
В сложившейся ситуации Петру оставалось либо покорно ожидать развития событий, либо попытаться выбить следователя из колеи. Шувалов поразмыслил и выбрал второе. Он вкратце рассказал о посещении линкора «Воля», а в конце, опередив следующий вопрос, неожиданно поинтересовался:
– Господин коллежский секретарь, вы стихи сочиняете?
– Нет, а что? – опешил юрист. Он так удивился словам поручика, что забыл обмакнуть перо в чернильницу, и потому какое-то время всухую скреб им по бумаге.
– Да ничего особенного, просто вы со стоите в одном классном чине со своим тезкой Александром Сергеевичем Пушкиным – солнцем русской поэзии. Вот я и подумал… Что ж, тогда о стихах беседовать не будем. Должен признаться, встреча с вами доставила огромное удовольствие, но, как говорится, пора и честь знать. Поэтому запишите в протокол, что я не имею ни малейшего отношения к убийству барона Мирбаха, и позвольте мне вернуться к исполнению служебных обязанностей.
Если бы подследственный запел итальянскую арию или потребовал в кабинет шампанского, то и тогда Рогачев удивился бы меньше, хотя в растерянном состоянии пребывал недолго. «Надо отдать ему должное, он быстро оправился и наверняка уже придумал новый ход. Умен, ничего не скажешь», – пришел к выводу Шувалов, наблюдая, как лицо следователя приобретает строгое выражение.
