Философ - Келлерман Джесси (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Проснулся я со смятой в гармошку физиономией. Поток теплого, затхлого воздуха омывал мою голую спину. Глаза пересохли, во рту вата. Я лежал, шаря пальцами по поверхности подо мной: похоже, диван, незастеленный.
Затем я услышал похрапывание, ощутил некое шевеление и понял: рядом со мной лежит еще чье-то тело. Попытался приподняться на локте, но это обратило простую головную боль в чистое сатанинство, и я откинулся назад, подождал, пока мир перестанет сыпать искрами, а затем соскользнул с постели и приступил к поискам одежды. Задача оказалась не из простых, поскольку пол комнаты покрывали груды разнообразного тряпья, – к тому же мне приходилось останавливаться и пережидать приступы тошноты.
Я отыскал оба моих мокасина, один носок, так и оставшуюся застегнутой рубашку, и тут из соседней комнаты донесся гневный крик:
– Матьтвоювжопу!
Испугавшись, я уронил рубашку.
Лежавшее на кровати тело зашевелилось, село. Им оказалась Непупок.
– Эй, – произнесла она.
– Сучий гад!
– Исусе, – произнесла Непупок. Она почесала нос, наблюдая за раскопками, которые я производил вокруг ее кресла-бабочки. – Что ты делаешь?
– Матьтвоювжопу!
– Заткнись! – рявкнула Непупок. И предложила мне вернуться на ложе.
Я пробормотал что-то насчет необходимости найти штаны.
Из-за стены донеслась новая тирада.
– Эй! – крикнула Непупок. – Люди же спят, бессовестная ты пиз…
Дверь распахнулась. Я, так и не отыскавший трусы, пригнулся, прикрываясь. Пупок подобных колебаний не ведала. Она широким шагом вступила в комнату – в одной футболке, с размазанной до состояния боевой раскраски косметикой. И, остановившись посреди комнаты – руки в боки, бедра подрагивают, – взвыла:
– Тыублюдокгденахермоедерьмо?
Я подхватил с пола заскорузлое кухонное полотенце, попытался прикрыться им.
– Пшла вон из моей комнаты! – завопила Непупок.
– Ублюдина! – Пупок шагнула ко мне. – Где мое дерьмо?
Она обхватила меня мясистыми руками и швырнула на пол – мое превосходство в весе оказалось упраздненным похмельем и неожиданностью нападения. Падая, я заметил еще одну татуировку, о которой Пупок забыла упомянуть: изображение смятого трилистника и надпись: ИРЛАНДИЯ-ВСТАВЬ-СЕБЕ-САМА – все это на исподе левой ляжки. Глянув вверх, я увидел, как Пупок замахивается, чтобы врезать мне, но тут Непупок налетела на нее, и они закружили по комнате, подвывая и тягая друг дружку за волосы.
– Он спер мое дерьмо! Спер мое дерьмо!
– Сука чокнутая! Закрой хлебальник!
– Мое дерьмо!
С секунду я просидел в ошеломлении. А после вскочил, сгреб все мои находки и ударился в бегство.
Кухня – стаканы и переполненные пепельницы. Мои штаны на спинке складного кресла. Мне хватило присутствия духа проверить – до того, как я вбил босые ступни в ботинки, – на месте ли ключи и бумажник.
– Вжопумать! – Пупок, раскинув руки на манер зомби, приближалась ко мне, волоча по полу цеплявшуюся за ее ноги Непупок. – В. Жо. Пу. Мать.
Вниз по грязной лестнице, оскальзываясь на поворотах, врезаясь в стены, спеша, спеша, пока меня не заставил замереть на месте дикий вопль боли.
– Постой!
Появилась задыхающаяся Непупок.
– Вот, – сказала она и сунула мне в ладонь клочок бумаги. – Позвонишь?
С помощью карты, которая висела на автобусной остановке, я установил, что нахожусь в Арлингтоне, в пяти милях к северо-востоку от Кембриджа. Я пошел пешком, то и дело оглядываясь, ожидая, что какая-то из этих баб, а то и обе, погонятся за мной. Магазины уже открылись, времени было сильно за девять, меня подташнивало. Завтрак с Альмой я пропустил. Я прибавил шагу, перешел почти на трусцу и наконец увидел такси.
В дом я вошел через заднюю дверь и на цыпочках прокрался в мою ванную комнату. Смывая с себя пот и табачную копоть, я вспоминал Пупок и ее истерические обвинения в том, что я спер ее так называемое дерьмо. Спер-то его, разумеется, Эрик, что, полагаю, делало меня – по ее представлениям – виновником по ассоциации. Но что он все-таки украл? Ее кошелек? Телефон? Наркотики? Чем бы оно ни было, я к краже отношения не имел, и потому несправедливые нападки повергали меня в негодование. В голове у меня застучало, я попил воды прямо из лейки душа, попытался по кусочкам собрать события прошлого вечера, а когда собрал, снова ощутил жуткую тошноту. Я вспомнил пьяные игры в квартире девиц, вспомнил, что все мы были раздеты до нижнего белья, вспомнил, как хватался за что-то потное, мясистое, – вот только кому оно принадлежало?.. Неужели все мы занимались этим в одной комнате? Неужели все было так плохо? И я прикасался к нему? И позволял ему прикасаться ко мне? Сказать что-либо наверняка я не мог, однако, что бы там ни случилось, этого уже не отменишь, оно так и будет вечно стоять между нами. Я почувствовал, что меня вот-вот вырвет. Я был повинен – не в краже, но в том, что пал столь низко, а это было, в определенном смысле, гораздо хуже воровства. Я сам зачитал себе обвинительный акт: я сделал то, что сделал, сравнялся с ним. И ненавидел себя за это.
Когда я вышел на кухню, Альма выставила на стол тарелку с селедкой и большую чашку черного кофе.
– С добрым утром, мистер Гейст. Я так понимаю, повеселились вы неплохо. Думаю, это вам не помешает.
Щеки мои вспыхнули, и я уселся за Katerfruhstuck.
Глава тринадцатая
Мало найдется на свете городов прекраснее Кембриджа в пору цветения, которой предваряющие ее гнетущие месяцы сообщают еще большую красоту. Однако для Альмы, чьи приступы от тепла учащались, весна означала лишь нарастающую вероятность мучений. За три дня она дважды не сумела спуститься к завтраку, а когда несколько дней спустя это случилось снова, я позвонил доктору Карджилл. Ее совет – подождать – ни покоя, ни удовлетворения мне не принес, и, чтобы чем-то занять себя, я приготовил для Альмы ленч и оттащил поднос с ним под дверь ее спальни. И постоял, прислушиваясь. Ни звука. Что, если она откроет дверь да прямо в еду и вступит? Я на несколько футов отодвинул поднос от двери. Да, но вдруг она изнурена настолько, что не сможет до него дойти? Я пододвинул поднос обратно. Но что, если она споткнется о него и полетит с лестницы? Я снова отодвинул поднос. Но что, если еда испортится, простояв слишком долго под дверью? И Альма заболеет сальмонеллезом? Я поднял поднос с пола. Но что, если она голодна, нуждается в еде, а сил позвать меня у нее нет? Сэндвичи же не портятся, так? Я приносил их в школу, держал там целый день в парте, и ничего, они не скисали. Да, но я тогда был ребенком. А люди пожилые травятся пищей гораздо чаще, некоторые даже умирают. Но ведь Альма здорова. Как бы. Но – то. Но – это. Поднос поднимался с пола, опускался, отодвигался назад, подвигался вперед. В конце концов я испугался, что моя возня под дверью разбудит Альму, и спустился на кухню, чтобы еще раз позвонить врачу. Однако, оказавшись там, не смог заставить себя предпринять хоть что-то. Поднимать ложную тревогу мне совсем не хотелось. Я должен довериться двум этим женщинам, они знают о болезни Альмы достаточно для того, чтобы суметь избрать самый лучший курс действий (или бездействия). Да, но она сказала, чтобы я звонил в любое время.
Но но но но но.
И, пока я маялся так, держа палец на диске телефона, затренькал дверной звонок. Я выскочил из кухни, чтобы открыть дверь прежде, чем он разбудит Альму.
На веранде стоял Эрик. Увидев меня, он ухмыльнулся, и взгляд его подтвердил все мои опасения. Мы с ним связаны, хочу я того или нет.
– Привет, – сказал он. – Тетя дома?
– Она плохо себя чувствует.
– Один из ее…
Я кивнул.
– Вот горе-то.
Я промолчал.
– Я с ней повидаться хотел.
– Она не сможет.
– Хм.
Он улыбнулся – так, точно обязанность продолжать разговор лежала именно на мне.
