Остаться в живых… - Валетов Ян (версия книг txt) 📗
Они сидели в кают-компании, за деревянным, темным от времени столом и Губатый внимательно слушал историю, больше похожую на авантюрный роман тридцатых годов уже прошлого столетия.
В 1913 году, еще до начала войны, в Индийский океан была направлена российская экспедиция. Финансировало ее Географическое общество и, частично, одна из Великих Княгинь, интересовавшаяся естественными науками и, в частности, теорией Дарвина. Задачей ученых был сбор животных и растительных образцов, антропологические исследования, научная фотосъемка. К экспедиции было прикомандировано судно – пакетбот «Нота», небольшой, сравнительно новый, в четыреста тонн водоизмещения, с паровой машиной и четырьмя пушками. Разразилась первая мировая война. Но работа была рассчитана на пять лет и «Нота» продолжала плавание у чужих берегов.
Неподалеку от Макао, в феврале 1917 года, российские ученые натолкнулись на полусгоревшую джонку с мертвым экипажем. В джонке помимо трупов, обнаружился подкопченный, но вполне живой пес и деревянный ящик со сдвижной крышкой, размерами 14 на 8 и на 5 дюймов полный отборного жемчуга. Всего ящик хранил в себе тысяча четыреста восемьдесят одну жемчужину, размерами от пяти до двадцати пяти карат. Каждая жемчужина была аккуратно завернута в рисовую бумагу с китайскими надписями на ней. По международным законам судно, нашедшее в море другое судно, брошенное экипажем, имеет право забрать себе находку или ее груз в качестве приза.
Джонка благополучно затонула, увлекая за собой мертвых китайских моряков, а пес и ящик с жемчугом перекочевали на «Ноту», о чем была сделана соответствующая запись в судовом журнале.
Случилось так, что экспедиция, возглавляемая профессором Петербуржского Университета, Викентием Павловичем Чердынцевым, должна была воротиться домой аккурат в июне 1918. Благодаря мальтийской приписке судно прошло через Босфор и Дарданеллы, но в Севастополь путь был закрыт. Там уже стояли немцы, и батареи Северной стороны перекрывали вход в бухту, как в бутылочное горло.
Чердынцев, не подхвативший революционную бациллу, но как истинный патриот своей страны и не помышляющий о сдаче судна немцам, развернул «Ноту» на Новороссийск и 18 июня, на траверзе Цемесской бухты, своими собственными глазами наблюдал, как от выстрелов с «Керчи» уходят под воду боевые корабли – краса и гордость русского флота. На крохотный пакетбот никто не обратил внимания и «Нота» вышла из Цемесской бухты в сторону Туапсе. Но той же ночью налетела на «бродячую» мину и затонула неподалеку от мыса Чуговпас.
В этом месте рассказа Олег торжествующе посмотрел на Пименова и поднял вверх указательный палец.
– Я тебе таких историй рассказать могу – вагон и маленькую тележку, – сказал Губатый, с иронией разглядывая школьного приятеля. – У меня на «Тайне» каждый, кто первый раз баллоны надевает, грезит о греческих ладьях, пиратских бригах и тайных сокровищах рейха. Но это только в первый раз. Потом умнеют.
– И что? – спросила Изотова. – На дне моря нет затонувших кораблей?
– Как грязи… – ответил он.
Голос у Ленки стал прокуренным, хрипловатым, но от звуков этого голоса по спине у Пименова побежали «мурашки», крупные такие, величиной с огурец-корнишон. Он едва сдержался, чтобы не передернуть плечами.
– Тут, в бухте, полно. И по побережью я с десяток насчитаю без труда. Штук пять, вообще, на глубинах до «пятнашки» – ныряй – не хочу. Я к ним туристов вожу, на подводные экскурсии. Только сокровищ на них нет. Ничего там нет. Ни скелетов пиратов, ни сейфов с бриллиантами. Бред это все. Есть несколько транспортов с танками и грузовиками. Танк можете коллекционерам продать, если поднимете. Только предупреждаю сразу – денег запалите больше, чем за него дадут.
– На «Ноте» сейф есть, – возразил Олег. – Их там даже два. Тот, что нам нужен – в каюте начальника экспедиции. В капитанском тоже есть золотые монеты, но мало. Игра не стоит свеч.
– Вы ко мне пришли, как к специалисту? – спросил Губатый серьезно. – Я вам как специалист и говорю. Бред. Детские сказки. Ты, Ельцов, Стивенсона в детстве перечитал. Есть такая книжка – «Остров Сокровищ». У меня таких энтузиастов-кладоискателей – каждое лето наезжает человек по десять. Некоторые с картами…
Он отхлебнул горячий, сладкий кофе из тяжелой керамической чашки с надписью «Нескафе» и продолжил:
– Картами старыми, на сто процентов надежными, от дедушек с бабушками по наследству полученными. Я даже знаю одного парня в Ростове, который на таких картах делает неплохие деньги. Рисует и продает. Не перевелись еще идиоты на земле русской. Хотите, он вам клиента найдет?
– А у меня карты нет, – Ельцов развел руками, изображая простодушие. – Ее и быть не могло. Но я знаю, где лежит «Нота». У меня есть план судовых помещений. Даже схема расположения ящиков с материалами экспедиции в трюмах. От взрыва судно развалилось на две части. Одна, носовая, затонула сразу – они поймали мину левой скулой, как раз на три четверти длины корпуса. А корма продержалась на плаву еще десять минут. Ночь была безветренная, но там возле берега течение. То, что мы будем искать, лежит в двухстах – двухстах пятидесяти метрах от берега. Какая там глубина, я точно не знаю – по лоциям от двадцати до пятидесяти, дно там, как изрытое – ямы да скалы.
– От забора и до обеда, – хмыкнул Пименов. – Ты в море когда-нибудь что-то искал? От двадцати до пятидесяти! Мечтатель!
– Ну, почему же мечтатель? Я, Леха, по образованию специалист по систематизации, хранению и обработке информации. Разве я сказал, что у меня на руках только слухи? – спросил Олег и обратился к Ленке. – Дай сумочку, Лен. Я ж говорил тебе, что Леха всегда был Фомой Неверующим…
В сумочке оказалась дешевенькая китайская папочка из зеленого пластика и тонкая стопочка ксероксных копий документов, несколько из которых были рукописными.
– Это все попало в Адмиралтейство, – пояснил Ельцов. – Непонятно каким образом, но есть даже копия протокола допроса заместителя Чердынцева – Бирюкова. Чердынцев погиб в кораблекрушении, а Бирюков выжил. Он и вынес на берег судовой журнал. Как оказалось – не зря… Его арестовала ЧК в марте 1920-го.
– А дальше? – Пименов рассматривал странички, на которых некоторые строчки были отчеркнуты, а некоторые аккуратно замараны черным.
– Дальше? Что дальше, – Ельцов взял с блюдца крекер. – Дальше – ничего. Бирюкова уже в апреле пустили в расход. Дворянин, в чинах, и не раскаялся… Собственный двоюродный братец и пустил – он тогда заместителем в Ростовском ЧК трудился. А самого братца тоже расстреляли, но в августе. Тоже за то, что дворянин. Забавно, правда?
Губатый ничего забавного в таком течении событий не видел, но возражать не стал.
– Документы с показаниями Бирюкова достойно не оценили – в начале тридцатых они попали в ЭПРОН, а оттуда в Адмиралтейство. Но только перед самой второй мировой. Так что ход бумагам так и не дали. Все-таки классная штука – бюрократическая машина.
– И как ты по этим документам собираешься определить место кораблекрушения? – Леха положил бумаги на столешницу. – Или оно указано в вымаранных местах?
– Ну, – протянул Ельцов с хитрецой, – некоторые косвенные указания есть и тут. Но основное…
Основное оказалось у Ленки.
На зарплату фармацевта да оклад архивариуса сильно не пошикуешь. Особенно в стольном граде Питере, особенно, когда молоды, и хочется всего и именно сейчас. Ленка по чуть-чуть, осторожно, приторговывала наркотой, вернее не самой наркотой, а некоторыми препаратами, которые так просто в аптеках не купишь. Олег вынес на продажу несколько бумаг из архивов, но денег за них дали немного – коллекционеры благотворительностью не занимаются, а стащить что-нибудь по-настоящему ценное Ельцов не сумел. Или побоялся. Они, конечно, не голодали, но жили стесненно, и когда Лене предложили делать пожилой соседке уколы – курс какого-то достаточно дорогого восстанавливающего препарата по сто рублей за два визита в день, утром и вечером – она с радостью согласилась.
