Правило четырех - Колдуэлл Йен (онлайн книга без .txt) 📗

— А ты, Том, в какую сторону склоняешься? — спрашивает Джил.

Чарли отрывает взгляд от холодильника.

— Да, — говорит он, — мы все как на крюке болтаемся.

Мы с Джилом дружно стонем. «Болтаться на крюке» — то самое выражение, которое подвело Чарли на экзамене. Он приписал его «Моби Дику», а не «Приключениям Родерика Рэндома» Тобиаса Смоллетта на том основании, что оно скорее означает некую рыбацкую приманку, чем передает состояние напряженного ожидания. Теперь Чарли с ним не расстается.

— Не переживай, — говорит Джил.

— Назовите мне врача, который знает, что такое «болтаться на крюке», — оправдывается Чарли.

Прежде чем кто-то успевает сказать хоть слово, из нашей с Полом спальни доносится шорох, и в следующее мгновение на пороге предстает он сам, в трусах и майке.

— Врача? — спрашивает Пол, протирая глаза. — Пожалуйста. Тобиас Смоллетт. Он был хирургом.

Чарли смотрит на магнитики.

— Подходит.

Джил фыркает, но молчит.

— А мы думали, ты в «Плюще», — говорит Чарли, когда пауза становится уж явно заметной.

Пол качает головой и отступает в спальню, чтобы взять тетрадь. Его светлые, цвета соломы, волосы примяты, на лице полоски от подушки.

— Слишком шумно. Лежал на кровати, потом уснул.

Последние две ночи он едва ли вообще спал. Референт Пола, доктор Винсент Тафт, усилил давление, требуя еженедельных отчетов. В отличие от других референтов, которые с удовольствием предоставляют своим студентам относительную свободу действий и держат их на длинном поводке, Тафт с самого начала не убирал руку со спины Пола.

— Ну так что, Том? — спрашивает, заполняя тишину, Джил. — Выбор сделан?

Я перевожу взгляд на столик. Речь идет о двух лежащих на нем письмах, которые то и дело отвлекают меня от учебника. В первом, из Чикагского университета, мне предлагается докторская программа по английскому. Книги у меня в крови, как медицина у Чарли, и получить докторскую степень в Чикаго было бы совсем неплохо. Я мнусь с ответом отчасти из-за того, что мои оценки в Принстоне не столь уж хороши, но главным образом потому, что до сих пор не решил, чему хочу посвятить себя, а хорошая докторская программа чувствует нерешительность так же, как собака чует страх.

— Бери деньги, — советует Джил, не отрываясь от Одри Хепберн.

Джил — сын банкира из Манхэттена. Принстон для него не самоцель, не пункт назначения, а окно с хорошим видом, остановка по пути на Уолл-стрит. В этом отношении он просто карикатура на себя, но Джилу все же удается улыбаться, когда мы начинаем доставать его шуточками по этому поводу. Он и по дороге в банк будет улыбаться — даже Чарли, который, несомненно, станет весьма прилично зарабатывать на больных, никогда не увидит на своем счету столько нулей.

— Не слушай его, — подает голос из спальни Пол. — Следуй велению сердца.

Я вскидываю голову, удивленный тем, что он замечает что-то, кроме своей диссертации.

— Иди за деньгами, — говорит Джил, поднимаясь, чтобы взять из холодильника бутылку воды.

— Что предлагают? — спрашивает Чарли, на секунду отвлекаясь от магнитов.

— Сорок одну тысячу, — высказывает предположение Джил и закрывает дверцу. Несколько елизаветинских слов падают при этом на пол. — И бонус — тысяч пять. Плюс премиальные.

Весенний семестр — сезон поиска работы, и в 1999-м рыночная конъюнктура благоволит покупателю. Сорок одна тысяча — это примерно вдвое больше, чем я могу заработать со своей степенью, преподавая английский язык, но по сравнению со сделками, которые заключают некоторые однокурсники, сумма кажется не такой уж и большой.

Я беру письмо из некоей интернет-фирмы в Остине, называющей себя «Дедал» и хвастающей тем, что она разработала самое продвинутое программное обеспечение для модернизации вспомогательных офисов крупных корпораций. Я почти ничего не знаю о самой компании, еще меньше о том, что такое вспомогательный офис, но один знакомый предложил обратиться к ним, и я, питаясь слухами о высоких заработках в этой неизвестной техасской фирме-выскочке, так и сделал. «Дедал», следуя общей тенденции, не обратил никакого внимания на мое невежество в том, что касается их бизнеса. Мне сообщили, что работа моя, если только я на собеседовании смогу решить несколько головоломок, докажу свою способность ясно выражать мысли и произведу приятное впечатление. И вот, выражаясь языком Цезаря, я взял, сделал и получил.

— Около того, — говорю я, заглядывая в письмо. — Сорок три тысячи в год. Бонус при подписании контракта — три тысячи. Премиальные — полторы.

— И журавль в небе, — добавляет Пол. Он всегда ведет себя так, словно говорить о деньгах еще непристойнее, чем прикасаться к ним. — Суета сует.

Чарли снова передвигает магнитики на холодильнике и громовым баритоном, подражая священнику своей церкви, скромному парню из Джорджии, только что получившему степень в теологической семинарии Принстона, объявляет:

— Суета сует. И всяческая суета.

— Ты же сам понимаешь, Том, — нетерпеливо говорит Пол, избегая смотреть мне в глаза, — никакая компания, которая считает, что ты заслуживаешь таких денег, не просуществует долго. Ты ведь даже не знаешь, чем они занимаются. — Он раскрывает тетрадь и начинает что-то писать. Подобно большинству пророков, ему не суждено привлечь внимание к своему предупреждению.

Джил продолжает смотреть телевизор, однако Чарли, уловив в голосе Пола резкие нотки, поднимает голову, трет щетину на подбородке и говорит:

— Ладно, парни, хватит. Думаю, нам всем пора спустить пар.

Впервые за последний час Джил отворачивается от телевизора. Наверное, услышал то же, что и я: легкое ударение на слове «пар».

— Прямо сейчас? — спрашиваю я.

Джил смотрит на часы — похоже, ему идея понравилась.

— У нас будет минут тридцать, — говорит он и в знак солидарности с предложением Чарли даже выключает телевизор.

Одри Хепберн сворачивается в трубочку и пропадает.

Чарли решительно захлопывает Фицджеральда. Сломанный хребет пытается распрямиться, но книга уже летит на диван.

— Я работаю, — возражает Пол. — Мне нужно закончить.

Он как-то странно смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю я.

Но Пол молчит.

— Какие проблемы, девочки? — нетерпеливо интересуется Чарли.

— Снег идет, — напоминаю я всем.

Первая за зиму метель нагрянула как раз сегодня, когда весна уже, казалось, уселась на веточки деревьев. Снега, по прогнозам, выпадет на фут, может, и больше. Расписание пасхального уик-энда, предусматривавшего лекцию референта Пола, Винсента Тафта, срочно пересмотрено. Действительно, не лучшая погода для того, что имеет в виду Чарли.

— Ты ведь встречаешься с Кэрри не раньше половины девятого, верно? — обращается Джил к Полу. — К тому времени мы уже закончим. А вечером сможешь поработать подольше.

Ричард Кэрри, эксцентричный друг моего отца и Тафта, исполнял обязанности руководителя Пола начиная с первого курса. Он познакомил Пола с некоторыми из наиболее известных историков искусства и финансировал большую часть исследовательских работ по «Гипнеротомахии».

Пол взвешивает на ладони тетрадь, и от одного взгляда на нее в глазах у него появляется усталость.

Чарли чувствует, что он готов сдаться, и приводит последний аргумент:

— Закончим к без четверти шесть.

— Как разделимся? — спрашивает Джил.

Чарли на секунду задумывается.

— Том со мной.

Игра, в которую мы собираемся сыграть, представляет собой версию любимого всеми пейнтбола, только местом действия служит запутанный лабиринт теплокоммуникаций прямо под кампусом. Крысы там встречаются куда чаще, чем лампочки, жара держится даже в самую холодную зиму, а топография настолько сложна и опасна, что полицейским запрещено преследовать нарушителей. Идея родилась у Чарли и Джила в экзаменационную пору на втором курсе, после того как Джил и Пол обнаружили в клубе старую карту, и получила развитие под влиянием рассказов отца Джила об играх в туннелях, которыми они развлекались когда-то в студенческие годы.