Самый красивый из берсальеров - Эксбрайя Шарль (читать книги без сокращений .TXT) 📗

— По правде говоря, Алессандро, меня бы это очень удивило… Женщины довольно редко орудуют ножом. Нет, пока мне не докажут обратного, я буду подозревать в убийстве Анджело Дани. И все же для очистки совести я должен проверить все варианты, не хочу ничего оставлять на волю случая. А кроме того, прогулка доставит мне удовольствие, так что визит к синьоре Росси напрашивается сам собой.

По обыкновению плотно пообедав, Тарчинини сел в машину, уже ожидавшую его у входа в ресторан. Он попрощался с помощником, закурил сигару и, удобно устроившись на заднем сиденье, приказал шоферу ехать в Пинероло, но не слишком торопиться, ибо, по мнению комиссара, быстрая езда портит пищеварение и мешает любоваться окрестностями. Повинуясь приказу, водитель потратил на дорогу из Турина в Пинероло около часу, хотя проехать им надо было всего тридцать шесть километров. Тарчинини пригласил шофера выпить кофе в «Турисмо», угостил рюмкой граппы и велел терпеливо ждать, пока он не покончит с делами. Радуясь неожиданному отдыху, водитель поклялся здоровьем своей многочисленной родни, что не двинется с места, даже если синьор комиссар вернется в кафе через год.

Вдова Росси жила на виа Савойя у подножия холма, в старинном доме, который Ромео счел достойным украсить какую-нибудь улицу Вероны. Соседка с первого этажа сказала комиссару, что синьора Росси занимает квартиру на четвертом. Лестницы всегда внушали Ромео непреодолимый ужас, и, прежде чем взяться за дверной молоток, он долго переводил дух, пытаясь успокоить колотившееся после тяжкого восхождения сердце. Отдышавшись, он наконец постучал. Дверь осторожно приотворила пропахшая камфорой и росным ладаном старуха. На вопрос, что ему угодно, Тарчинини ответил, что хотел бы поговорить с синьорой Росси. Старуха покачала головой.

— Никак нельзя, синьор… хозяйка больна… — прошамкала она.

— Che peccato! [53] А я-то специально приехал из Турина!.. Надеюсь, у нее ничего серьезного?

— Une storta. [54]

— Но это совсем не опасно! Разве что — довольно болезненно…

— По-вашему, этого мало?

— Я не то имел в виду… Просто подумал, что вывих не помешает вашей хозяйке принять меня. Может, вы любезно спросите у нее разрешения?

Прежде чем ответить, служанка долго сверлила Тарчинини изучающим взглядом.

— А кто вы такой?

— Комиссар Ромео Тарчинини.

— А!

Упоминание о полиции, как всегда, подействовало — старуха испугалась.

— Сейчас узнаю… Подождите! — поспешно сказала она.

И служанка захлопнула дверь перед носом полицейского, оставив его на лестничной площадке. Комиссар давно привык к манерам старых слуг и нисколько не обиделся, а, напротив, стал терпеливо ждать. Тем не менее минут через пять, сочтя, что о нем забыли или понадеялись, что ему надоест околачиваться на лестнице, Ромео решил постучать еще раз, но посильнее. К счастью, служанка как раз распахнула дверь.

— Долго же вы возились! — буркнул веронец.

— Что ж, входите, синьор…

Старуха тщательно заперла за ним дверь, задвинув два или три засова, потом сделала знак идти следом, и вскоре комиссар оказался в обставленной на старинный лад гостиной. Все здесь дышало аскетизмом давно минувших времен. Темная мебель без всяких излишеств, тусклые ковры, а на стенах — портреты важного вида мужчин и гордых дам. Ромео невольно пробрала дрожь. Внезапно почувствовав чей-то взгляд, комиссар обернулся. За ним наблюдала сидевшая в мягком кресле и сплошь укутанная одеялами мертвенно-бледная женщина. Полицейский поклонился.

— Синьора Росси?..

— Да, синьор…

Казалось, это не голос, а чуть внятный шепот. Ромео на мгновение растерялся. Что это значит? Похоже, Валерия Росси вот-вот отдаст Богу душу…

— Вы больны, синьора?

Она ответила слабой улыбкой: вопрос явно выглядел идиотским. Тарчинини покраснел.

— Не то слово, синьор комиссар… Если будет на то воля Божья, скоро я покину этот мир… но я ни о чем не жалею… Я успела в полной мере порадоваться жизни!..

— Прошу прощения, синьора, но я, право же, смущен… ваша служанка упомянула только о вывихе…

— Паскуалина вообще простовата… Ее мать немного занималась костоправством, и для нее все, что не касается переломов, — сущие пустяки… Я и в самом деле вчера подвернула ногу, но, кроме того, у меня туберкулез… и жить осталось недолго. Поэтому я попрошу вас говорить покороче, синьор, и не подходить слишком близко… сами понимаете… болезнь заразная…

Комиссар не испытывал ни малейшего желания приближаться к больной — он терпеть не мог микробов и уже искал подходящий предлог удрать из этого дома как можно скорее, не нарушая, впрочем, правил вежливости.

— Я ни в коей мере не хочу утомлять вас, синьора… Позвольте мне удалиться… Возможно, в следующий раз вы почувствуете себя лучше?..

— Нет, синьор комиссар, раз уж вы здесь, расскажите, что вас ко мне привело. В моем положении неразумно откладывать дела на потом… ибо наверняка я просто не смогу вас выслушать…

Слезы уже начали пощипывать веки Ромео. Он корил себя за этот нелепый визит и в то же время стыдился собственной сентиментальности.

— Вы знаете о смерти Нино Регацци, синьора?

— Да… бедный мальчик… В его-то возрасте… Ужасно так быстро расстаться с жизнью…

— Вы были с ним знакомы?

— Каким же образом мы могли познакомиться? Я никогда не выезжаю из Пинероло… Пожалуй, уже лет двенадцать не бывала даже в Турине… с тех пор как умер мой бедный Альфонсо…

— А вы слышали о существовании Регацци?

— Краем уха…

— А со своим дядей Серафино Дзагато вы поддерживали отношения?

— Нет, я знала только, что где-то здесь, в Италии, живет брат моей матери. Лет в пятнадцать Серафино удрал из родительского дома и нанялся юнгой на корабль, капитан которого не особенно строго соблюдал правила. С тех пор никто из нас не имел о нем никаких известий. Сама я ни разу не видела дяди. Тем не менее несколько месяцев назад он написал мне и сообщил, что жив, хотя и стоит одной ногой в могиле, а кроме того, просил прощения, что не может оставить мне состояние, поскольку у него есть незаконнорожденный сын, Нино Регацци, и наследником по справедливости должен стать он. А чтобы я простила и не таила обиды на своего, в сущности, призрачного родственника, Серафино прислал великолепные брильянтовые серьги, те, что сейчас на мне. С ними меня и положат в гроб, когда настанет время встречи с дядей, которого я так и не повидала на этой земле…

— И вас нисколько не уязвило известие, что наследство попадет в другие руки?

Синьора Росси тихонько рассмеялась — так смеются очень старые и уставшие от жизни люди.

— Это в моем-то состоянии, синьор комиссар?

— А как вы распорядитесь дядиными миллионами теперь, когда они все же перешли к вам?

— Обеспечу безбедную старость Паскуалине, а остальное распределю между благотворительными обществами.

— Вы прочитали о смерти берсальера в газете?

— Да… меня это страшно потрясло… особенно потому, что и дядя умер совсем недавно… Подумать только, бедняга даже post mortem [55] лишился радости исправить прежние ошибки… Господь порой бывает очень суров, синьор комиссар… Счастье еще, что Серафино скончался, не догадываясь, как ненадолго переживет его сын!

Больная закашлялась, и Тарчинини с тревогой подумал, не подцепит ли он тут микробов. Не хватало еще привезти их в Верону и заразить малышей! Комиссар встал и начал прощаться.

— Благодарю вас, синьора, за то, что вы меня приняли… Должно быть, это стоило вам немалых усилий. Но я, честное слово, не догадывался, что вы так измучены…

Она вяло махнула рукой в знак того, что все это уже не важно.

— До свидания, синьора, желаю вам сил и мужества…

— Grazie tante [56], синьор комиссар.