Модельный дом - Незнанский Фридрих Евсеевич (серия книг TXT) 📗
— Что, товарищ майор, небось думали, что коньяк в этом доме стаканами пьют?
— С чего это ты взяла?
— Да ладно уж, — отмахнулась Татьяна, — я ведь не в обиде. Иной раз к девчонкам придешь, так у них не только фужеров, у них тех же стаканов нет. Из чайных бокалов водку цедят.
Она присела на краешек рядом стоявшего кресла, кивнула Трутневу на бутылку.
— Ну что же это вы, товарищ майор, угощайте даму! Не терпится с вами выпить…
Расслабленный от коньяка и обильной закуски, которую подкладывала на его тарелочку Татьяна, майор-холостяк Сергей Трутнев давно уже не испытывал подобного кайфа, утопая в лучах женской ласки, и никак не мог перейти к тому, ради чего приехал к Марго. Наконец, вздохнул, отваливаясь на спинку кресла, покосился глазом на Татьяну, щеки которой раскраснелись от выпитого, и она уже забывала прикрывать халатиком то и дело обнажающуюся белизну безупречно точеных ног. Оно бы, конечно, забыть бы сейчас обо всем, да отдаться без оглядки этой красивой, зеленоглазой ведьме, но его «звала труба», и Трутнев спросил негромко:
— Давно не виделась с Глушко?
— Что, с Валентиной Ивановной? — изумлению Татьяны, казалось, не будет конца. — Так она же как закрыла свое дело, так и носа больше не показывает на людях.
Под словом «люди» она, судя по всему, имела в виду тот женский контингент, который обслуживал заведения, подобные «массажному» салону мадам Глушко, и Трутнев не смог сдержать усмешки.
— Татьяна!
В его голосе звучала укоризна.
— Чего?
— А того… Крутить не надо.
Татьяна тяжело вздохнула и на этой же ноте произнесла:
— Эх, майор, майор… Так хорошо все начиналось, и так… Далась тебе эта стерва подколодная, пропади она пропадом.
— Работа такая, — развел руками Трутнев.
— А без работы, значит, ко мне уже и зайти нельзя? — в ее словах звучала откровенная горечь.
— Можно и без работы, но в другой раз.
— Ладно, хрен с тобой, — ухмыльнулась Татьяна, беря со столика бутылку и разливая по бокалам коньяк. — Давай, колись. Что там у тебя с этой стервой?
— Давно ее видела?
— Встречаться не встречались, но по телефону общались. Она мне несколько раз звонила.
— Работать у нее предлагала?
— Да.
И это короткое «да» еще раз подтвердило информацию о том, что Валентина Ивановна Глушко осталась преданна своему привычному бизнесу, а ее модельное агентство, с выездом моделей-провинциалок на подиум, чистая липа.
— Отказалась?
— Естественно. Я этого дерьма под ее крышей по самое горло наелась.
— Чего так? Ведь у «Зоси», насколько мне известно, были постоянные клиенты. Причем не бандиты вроде бы, а вполне приличный народ. Политики да вхожие в Кремль чиновники.
— Жестокость, — не вдаваясь в подробности, произнесла Татьяна. — Как что не по ней или, не дай-то бог, не угодила клиенту, а половина из них — импотенты, так сразу же сутки штрафной каморы с водой да хлебом и штрафные очки. Порой даже так случалось, что девочки ей оставались должны, а не она нам.
Все эти откровения относительно мадам Глушко Трутнев слышал впервые и не мог не спросить:
— А вы что же, овечки безропотные? Могли бы и…
Она не дала ему договорить.
— Да а чем ты, майор? Будто сам не знаешь, как обращаются с нами. Ну а если ты к тому же с Украины или, скажем, еще откуда-нибудь…
Потянулась было за бутылкой, однако Трутнев уже держал ее в руке.
— Погодь, не гони лошадей.
— Что, будут еще вопросы?
— Хотелось бы о вашей клиентуре поговорить.
Татьяна удивленно уставилась на Трутнева.
Элитная клиентура публичных домов — это табу для оперов, и заявление майора заставило ее сделать «стойку».
— Ты хочешь сказать, что тебя интересуют те тузы, которые паслись в «Зосе»?
— Считай, что угадала.
— Что, все гамузом или кто-то в отдельности?
— Пока что «кто-то в отдельности».
— А тебе за меня не страшно? — поинтересовалась Татьяна. — Не страшно, что я могу исчезнуть в какой-то прекрасный день и ты меня больше никогда не увидишь?
Она не играла словами и не прикидывалась бедной овечкой. Из тех путан, ночных бабочек и центровых проституток, которые слишком много знали и страдали речевым недержанием, уже можно было «заселить» отдельный погост, и Марго, естественно, боялась за свою жизнь.
— Страшно, — признался Трутнев. — Но не потому страшно, что ты сдашь мне сейчас паскудника-клиента твоей хозяйки, возможно даже маньяка, а потому страшно, что эта сука все равно достанет тебя.
— Господи, майор! — удивлению Татьяны, казалось, не было конца. — Я ли это от тебя слышу? Страшно… Уж не запал ли ты на меня?
— Может, и запал, — помимо своей воли произнес Трутнев. — И поэтому могу обещать тебе, если, конечно, сама не будешь трепать языком…
Татьяна слушала Трутнева и не верила своим ушам. Показала глазами на бутылку, которую тот все еще держал в руке, потом на коньячные бокалы.
— Слушай, Сережа, ты что это… такими ведь словами не шутят. Тем более, с нашей сестрой.
— А я и не шучу.
— В таком случае, попрошу повторить с самого начала. Со слова «запал».
Замолчала и вдруг радостно засмеялась, соскользнув с кресла и обхватив Сергея за ноги. Прижалась к нему лицом и зашептала горячечным шепотом:
— Ох же, Сереженька! Никогда… никогда не пожалеешь, что сказал мне это словечко.
Утром следующего дня, сразу же после оперативного совещания, Владимир Михайлович Яковлев попросил секретаршу соединить его с Турецким.
— Ну что, жив курилка?
— Живой, а хрен ли толку, — по привычке отшутился Александр Борисович и в то же время насторожился, догадываясь, что просто так начальник МУРа звонить не будет. Тем более в утренние часы, когда на Петровке координируются оперативные разработки версий, находящихся в производстве уголовных дел. И начальник МУРа не заставил себя ждать:
— Ладно, не буду томить, слушай сюда. Мой Трутнев копнул старенькое досье по «Зосе», массажному салону мадам Глушко, и кажется вышел на твоего любителя молоденьких женских тел.
— На Серафима? — мгновенно отреагировал Турецкий.
— На него… Только его настоящее имя не Серафим, а Серапион, и это пока что должно остаться между нами.
— Боишься утечки информации?
— Да. И тому есть причина. Так что, для твоей «Глории» он пока что должен остаться Серафимом.
— Что, настолько серьезная фигура?
— Нет, не настолько, может, и серьезная, насколько говнисто-влиятельная, и любая утечка информации может принести массу хлопот и неприятностей. А это, насколько я понимаю, ни мне, ни тебе не нужно.
— Это уж точно, — согласился с Яковлевым Турецкий, однако не выдержал, спросил: — Кремль? Правительство? Дума?
— Правительство. Замминистра. И все, по его личности больше ни слова, кроме главного. Большой охотник до красивых девочек, что заставляло нашу мадам Глушко держать специально для него парочку-другую малолеток, которых она привозила из такой Тмутаракани, что не приведи господь.
— Но они все, надеюсь, живы и здоровы?
— Живы. Но когда они начинали надоедать нашему Серафиму, мадам Глушко отправляла их обратно в глубинку. Да, и еще вот что. У этого козла в буквальном смысле сносило башню, когда среди таких девочек встречалась девственница. И судя по всему, случай с твоей моделью — тот самый вариант.
Турецкий молчал, переваривая информацию. Он подозревал нечто подобное, но тот факт, что Серафим-Серапион входит в так называемую касту неприкасаемых, осложнял дальнейшую разработку операции. Яковлев, видимо, также думал об этом.
— А теперь, Александр Борисович, слушай меня внимательно, — произнес он. — Я буду презирать себя, если не доведу это дело до конца. И поэтому предлагаю тебе свернуть разработку Серафима, предоставив это моим операм.
Он замолчал было, но, предчувствуя эмоциональный всплеск Турецкого, пошел на опережение:
— Прекрасно понимаю твои чувства, но ты сам знаешь, сколько потребуется сил, чтобы взять этого козла за вымя. И я боюсь, что твоей «Глории» с этим не справиться.
