Последний завет - Борн Сэм (бесплатная регистрация книга TXT, FB2) 📗
Генри Блайт-Паллен выждал пару дней и позвонил еще одному своему приятелю, Полу Кри. У того было существенно больше денег и существенно меньше принципов, чем у Фронделя. Генри предложил ему стандартную схему: Кри изучает вещицы, фотографирует их, а затем размещает в одном из специализированных изданий — например в той же «Минерве» или «Берлингтон мэгэзин» — занимательную статейку. После этого таблички и печати, можно считать, уже пройдут почти полноценное «очищение». Они будут считаться не столько кражей, сколько находкой, о которой сообщила уважаемая пресса. Генри будет показывать потенциальным клиентам статью Кри, и та послужит гарантом законности сделки. Полу, конечно, на сей раз придется заплатить побольше. Пожалуй, он даже запросит себе определенный процент от каждой продажи. Ну да ладно, с этим он как-нибудь потом разберется…
Каково же было изумление Генри, когда Кри отреагировал на товар точно так же, как и Фрондель!
— Уж извини, Генри, старичок, но… не могу!
Генри смотрел на него и хлопал глазами. Он даже не обиделся на «старичка», хотя раньше Кри не позволял себе такую фамильярность.
— Это табу, понимаешь? Радиоактивная пыль. Вирус СПИДа. Это невозможно протолкнуть ни в один журнал. Точка.
— Погоди, Пол! Я просто не верю своим ушам — ты отказываешься от денег?
— Все понимаю, старичок, но нет. Все эти вещи, мягко говоря, очень сомнительного происхождения.
— Сомнительного?!
— Они из каталога Багдадского национального музея, о чем тут еще говорить? Какая, к чертовой матери, находка? Ты будто с луны свалился! Не знаешь, что теперь полагается за такие фокусы?
— Проклятие… Что же мне теперь делать?
— Понятия не имею. Не моя проблема. Ищи другой способ — вот мой совет.
У Генри язык не поворачивался сообщить о фиаско старику Джафару, а тот продолжал бомбардировать его телефонный автоответчик все более суровыми посланиями: «Эй, друг, почему спрятался? Разговор нужный, понимаешь? Не забывай про мои „игрушки“. Они мои, понимаешь? И стоят дорого! И я дал за них дорого! Не подведи меня, друг. Не подведи сам себя».
Генри всерьез расстроился. «Игрушки» были заперты в надежном сейфе на Бонд-стрит, но это не приносило ему покоя. Он понимал: Джафар не врет. Вещицы ценнейшие, и если что, спрос за них будет велик.
В конце концов он набрал Люсинду, работавшую на аукционе «Сотбис». Это уже смахивало на акт отчаяния.
— Здравствуй, дорогой, — растягивая слова и явно выпуская в трубку дым от тонкой сигариллы, проговорила она. — Что тебе от меня потребовалось на этот раз?
— Люсинда, ласточка, с чего ты вдруг взяла, что мне от тебя что-либо нужно?
— А разве когда-то было иначе, дорогой?
— Господи, ты не права, ты опять не права! — воскликнул Генри, по своему обыкновению кривя душой.
За исключением двух-трех давних случаев они всегда общались только по делу. Точнее, по делам Генри. В ту пору, когда они оба были студентами, Люсинда считалась одной из первых красавиц, но очень быстро увяла и ее уже давно никто не провожал на улице взглядами. Впрочем, ее внешностью Генри и в юности особенно не интересовался, а теперь ему и вовсе было решительно все равно.
— Ну-ну… — опять выпустив в трубку дым, проскрипела Люсинда.
— Совсем напротив: я хочу предложить твоему вниманию нечто очень любопытное.
Они договорились встретиться за стаканчиком джина с тоником — это был ее любимый напиток.
— Ну и что же такого любопытного ты хотел предложить моему вниманию, дорогой?
Вместо ответа он извлек из кармана крошечную лакированную коробочку и поднес на ладони прямо к ее лицу.
— Боже, Генри, уж не собрался ли ты просить моей руки?
Генри раскрыл коробочку и продемонстрировал Люсинде пару маленьких сережек в виде листьев, выложенных на бархатной подушечке. Смена обстановки произвела с сережками настоящее чудо. Соседствуя с пробками от кока-колы, они начисто терялись. Теперь же это было подлинное произведение искусства. Генри даже цвет бархатной подушечки подобрал неслучайно — он отыскал в каталогах фотографию сережек, заснятых еще в бытность их музейным экспонатом, и хорошенько изучил фон.
— Пресвятая Богородица… Им же как минимум…
— Четыре с половиной тысячи лет.
— Это невероятно… волшебно… Просто сказка!
— Поможешь мне с ними?
— Каким образом?
— Я хочу, чтобы ты их продала с молотка. Ну… а я как бы куплю их. Давай… устрой это.
— Хочешь «отмыть» это чудо, не так ли?
— Люсинда, ты всегда отличалась умом и сообразительностью. За что я тебя и люблю.
— Ты меня не любишь, Генри, и никогда не любил. Но откажу я тебе вовсе не по этой причине.
— Люсинда!
— Как ни удивительно, но нам удалось несколько раз продать вещи, которые родом… оттуда. Но, во-первых, за сумасшедшие деньги, которые ты никогда не потянешь. Во-вторых, нам пришлось сочинять новую легенду, а новая легенда фактически убьет всю прелесть этих очаровательных… листиков, не так ли?
— Зачем сочинять легенду? Просто скажи, что сережки были приобретены у одного частного коллекционера в Иордании. Кстати, это правда.
— Мы оба с тобой отлично понимаем, что имеется в виду под этим «частный коллекционер в Иордании». Брось, Генри. Власти всех стран готовы распять вниз головой каждого, у кого отыщут за пазухой хоть что-нибудь… подобное. Обладание такой вещицей — это, выражаясь поэтически, как поцелуй смерти. Забудь.
Генри тупо разглядывал пузырьки тоника, которые поднимались со дна его стакана и лопались на поверхности.
— Черт бы побрал эту страну со всем, что когда-либо находилось в пределах ее границ, — медленно произнес он. — Что же мне, мать твою так, теперь делать? Мне нужно это продать, понимаешь? Очень нужно!
— В прежние времена я познакомила бы тебя с парой-тройкой очень богатых людей… Но времена изменились, Генри. История с нацистскими сокровищами для многих не прошла бесследно. И абсолютно все вынесли из нее для себя урок, который не забывается. До тех пор пока эти сережки не станут легальными, о чем будут свидетельствовать десятки, если не сотни, разных бумажек, ты их не продашь.
— Как бы ты поступила на моем месте?
— Я бы положила их себе под задницу и замерла, Генри. Надолго. Ничто не вечно под лупой. Все еще поменяется, и ты сможешь заработать на них состояние. Но не сейчас.
Генри долго не решался набрать номер Джафара аль-Наари. После разговора с Люсиндой он принял для храбрости еще два стаканчика и набросал в уме примерный план «объяснительной». Как всегда и бывает в таких случаях, весь этот план полетел к чертям собачьим — Генри спотыкался через каждое слово и никак не мог вытравить из своего голоса жалкие оправдательные нотки. Но свое главное сообщение он все-таки до старика донес: Джафару необходимо набраться терпения и довериться ему. Генри спрячет ценности в надежнейшем из мест — на Бонд-стрит или в одном частном банке. На усмотрение Джафара. И они будут лежать там, пока ветер не переменится.
— Джафар, только не думай, будто в других странах с тобой станут говорить по-другому, — сказал Генри в ответ на осторожный намек старого араба, что он может в любой момент попытать счастья через нью-йоркских дилеров. — Я наводил серьезные справки, поверь мне. Американцы наложили в штаны из-за всей этой истории еще больше, чем мы, англичане.
А в самом конце разговора Генри выдал и свою единственную хорошую новость. Черт с ними, с сережками, пусть пока полежат, а вот остальные вещички он, Генри, пожалуй, сумеет сбагрить. Нет, в телефонном разговоре он не готов раскрывать подробности. Он гарантирует, что глиняные таблички очень скоро найдут своего покупателя. И он лично отправится к нему.
ГЛАВА 22
Иерусалим, среда, 15:14
— У Израиля много недостатков, но самый гнусный из них — это наша пресса, — проговорил Ури, осторожно, из-за занавески, выглядывая в окно. — Шакалы… Воронье… Вы только гляньте! Сколько уже торчит у дома эта чертова пэтээска [13]Второго канала! Мало им было склонять на все лады гибель моего отца — теперь их интересует, по-видимому, еще и моя мать!
