Черная роза - Солнцева Наталья (серия книг txt) 📗
Говорила, в основном, Катерина, – о том, как ей надоело одно и то же: лес, озеро, несколько домов на берегу, жареная рыба на обед и ужин, соленые грибы, клюква, стук дождя по крыше, зимой снег по пояс, мороженое мясо, нескончаемые метели и бледное студеное небо. А Нине все нравилось. Грибы собирать было одно удовольствие – присядешь на корточки, и, не вставая, наберешь целое ведро волнушек или оранжевых подосиновиков. Ножки Катерина велела не брать, – только шляпки. Вернувшись домой, женщины растапливали баню, мылись, жарили на большой сковороде грибы, пили чай с медом диких пчел. Спали на высоких жарких перинах, застеленных вышитыми крестом простынями.
– Это еще мое свадебное приданое, – говорила Катерина. – Свекровь покойная вышивала. Красиво?
Нина соглашалась. Северная вышивка поражала ее своей простотой и изысканным вкусом. Она уговорила Катерину показать ей содержимое сундуков, и они часами перебирали и рассматривали пододеяльники, наволочки, передники, старинные юбки, кофты из тонкого отбеленного полотна, головные повязки. Сундуки пахли нафталином и можжевельником, и напоминали Нине детство. Все это было ново и замечательно, – и огромное суровое озеро, и большие смоленые лодки на берегу, и неспешный северный говор, и одинокое житье, и рубленая баня во дворе, и огромная русская печь, в которой Катерина варила уху из рыбы, картошку и пекла пироги. Вместо кастрюль у нее были закопченные казаны, которые она таскала из печки ухватом. Такое Нина видела только в кино, и не переставала удивляться, как по-старинному не торопясь, основательно и спокойно живут еще на земле люди. Она тоже успокаивалась, приходила в себя. Где-то далеко, за необозримыми далями и непроходимыми лесами остались городская суета, сутолока, шум, волнения и тревоги. И даже неведомая опасность словно отступила, стала постепенно забываться.
По утрам Нина ходила к колодцу. Бледный рассвет стыл над оловянными водами Хандоги. Пожухлая трава покрывалась седой изморосью, в пустынных палисадниках гулял ветер. Казалось, на тысячи километров вокруг нет ни души. Былые страхи чудились нервным кошмаром, который ушел и не вернется. Невозможно было себе представить, что кто-то может добраться сюда, на край земли, чтобы расправиться с ней так же, как расправились с Артуром. Неизвестные враги остались так далеко, что стали почти сном. Таинственный «черный человек», – проклятие гения, – тоже превратился в призрака, рожденного больным воображением сначала художника, а потом и ее, Нины. А может, и в самом деле, она все это выдумала?
Она вспомнила, как прощалась с опустевшим харьковским домом, бродя по комнатам, все еще хранящим запахи масляных красок и индийских благовоний, которые любил Артур. Слабый аромат сандала заставил ее задуматься. У Корнилина был потайной ящичек в изголовье кровати, который был его причудой, одной из его экстравагантных странностей и капризов. В этом ящичке он хранил большой ларец из сандалового дерева, покрытый изумительно красивой резьбой. Артур никогда ни при ком не открывал ларца, и Нина не знала, что он там хранил. Она и не интересовалась. Ей хватало забот и хлопот, к тому же Корнилин терпеть не мог расспросов, и говорил что-то только тогда, когда сам считал нужным. Нина привыкла к этому и не приставала по пустякам. А когда он умер, мысль о ящичке и ларце просто не пришла ей в голову. Сразу столько навалилось, – горе, страх, похороны, распродажа имущества… Массивная деревянная кровать, сделанная на заказ, по эскизам художника, так и не продалась. Никто не пожелал ее приобрести. Она казалась неуклюжей и излишне громоздкой.
– К счастью? – спросила себя Нина, входя в спальню.
Пахло пылью и валериановыми каплями. Здесь она расчесывалась, готовясь ко сну, в ту самую ночь, когда Артура не стало. Нина чувствовала себя виноватой, что сердце не подсказало ей, какая их ожидает беда. Ничего не подозревая, она легла и уснула. Ужасно…
Кровать стояла одинокая, без матраца и горы пуховых подушек, разоренная, ставшая ненужной. Нина ощутила, как сильно забилось сердце. Она подошла к изголовью, увенчанному высокой деревянной спинкой, и нащупала внизу планку с пружиной. Механизм оказался исправным, и потайной ящичек выдвинулся быстро и бесшумно. У нее перехватило дыхание, когда она увидела сандаловый ларец, целый и невредимый. Никому не пришло в голову искать его здесь. Даже она сама совершенно о нем забыла. Неужели, это Артур подсказал ей? Он всегда говорил, что между ними существует незримая связь, которую ничто разорвать не в силах, даже смерть.
Сандаловый ларец, – это единственное, что Нина взяла с собой, кроме документов и денег, пускаясь в свое непредсказуемое путешествие. Только в Костроме, у двоюродной тетки, закрывшись вечером в комнате, она открыла ларец. Руки дрожали, а по лицу текли слезы. В ларце оказались дневники Артура, – несколько толстых тетрадей в кожаных обложках. Корнилин любил все необычное, дорогое и красивое.
Нина вздохнула и закрыла ларец, – она поняла, что пока не в силах сделать это: открыть тетради и прочитать то, что в них написано. Просто не в силах. Она не может. Ей вдруг захотелось уехать еще дальше на север, исчезнуть, затеряться в глухой российской глубинке. Следующим утром она отправилась на вокзал и села в поезд, оставив тетке поручение ходить на почту и проверять, нет ли чего на ее фамилию «до востребования». Нина ждала сообщения от маклера по поводу продажи дома: ей были нужны деньги. Неизвестно, сколько времени придется прятаться. Сначала она хотела использовать киевский главпочтамт, но потом передумала. Кострома дальше, у тетки другая фамилия, – не Корнилина, а Елизарова. Так безопаснее. Нина записала теткин телефон и сказала, что сама будет звонить. Если придет сообщение от маклера, она скажет, что делать дальше. Тетка мелко кивала седой головой, щурилась и плакала. Она была совершенно одинокая, а Нина, ее единственная родня, хоть и дальняя, уезжает, не оставляя адреса. Даже проводить не разрешает. Что нынче за молодежь?
Нина ехала все дальше и дальше в сторону диких хвойных лесов и Белого моря, – за окнами вагона тянулись почерневшие штабеля бревен, редкие поселки, бесконечная полоса темных вековых елей. На глухой, затерянной в лесах станции, она вышла. Дальше поехала на автобусе, не зная точно, куда, зачем. Так она добралась до Хандоги.
