Оскар за убойную роль - Литвиновы Анна и Сергей (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Теперь ключи оказались как нельзя кстати.
Тани дома не было. По комнате расшвыряны книги и диски. На кухне киснет недопитая чашка кофе. На кресле висит лифчик.
Валерий Петрович прибрал лифчик в шкаф и впустил лейтенанта.
– Вот тебе еще один фронт работы, – шепнул он ему в коридоре.
…Чего-то подобного Ходасевич ждал – однако результаты осмотра Татьяниной жилплощади даже превзошли все его опасения. В однокомнатной квартире падчерицы оказались установлены не две, как у него, а целых четыре видеокамеры скрытого наблюдения. Одна была размещена на кухне, две – в комнате, и еще одна – в совмещенном санузле.
Все камеры (как доложил полковнику лейтенант, когда они снова вышли на улицу) были той же конструкции, что и дома у Валерия Петровича. Установили их примерно тогда же, когда у него. Все они – как и та, которая обнаружилась дома у полковника, – в данный момент не работали. Но каждая из них, судя по разряженности блока питания, включались на запись примерно на два-три часа. А та, что была нацелена на Танюшкину постель, – дольше всех: около пяти часов.
– Ми-илый! Тебе было хорошо?
Вопрос, неизбежный в своей глупости и предсказуемости.
– Это было что-то!
«В общем-то я не совсем и вру…»
Он потрепал ее по волосам, потом рука скользнула на шею, плечо, поползла ниже… Девушка под его прикосновениями выгнула спину, откинула голову, замурлыкала. Почему бабы ведут себя, словно кошки? И обожают, когда им чешут за ушком?
Он ласково пощекотал ее ухо, прошептал:
– Ты моя Мурочка, кошечка-кошурочка…
– А ты… ты мой барс! – благодарно вскинулась она. – Нет, даже не барс, а лев, царь зверей!
Он поморщился: в темноте, за закрытыми портьерами, она его гримасы все равно не увидит. Ах, как это «ново»: лев, царь зверей. В какой раз он это слышит? В пятидесятый? В тысячный? Бабы – они такие банальные. Хоть бы одна придумала что-то новое…
– Ты меня любишь?
О господи. Иногда хочется специально стать депутатом Думы, чтобы издать закон, под страхом смерти запрещающий девкам задавать этот вопрос – особенно в постели, после секса, когда мужик умиротворен и расслаблен…
– Конечно, люблю, моя милая (чмок-чмок), моя сладенькая (чмок-чмок), моя пушишечка!
– Больше, чем эту выдру?
Тоже неизбежно. Ну, любят бабы, чтобы перед ними оправдывались, чтоб уверяли в их собственной исключительности-неповторимости, и ничего с этим не поделаешь.
– Лапуля, ну сколько можно! Я же все тебе объяснил!
«Сейчас, по законам жанра, будет говорить о той, другой».
– Она трахается небось хорошо… Еще бы, с ее-то опытом! На ней пробу негде ставить!
– Котеночек! Ну, пожалуйста, не мучай меня!
– И еще врет, что у нее сиськи настоящие! Будто не видно, что там сплошной силикон!
Тут в голосе нужна твердость:
– Девочка моя, ну что ты горячишься? Ты же знаешь, что для меня самая лучшая женщина – это ты. И твоя грудь – самая прекрасная в мире! Божественная, неповторимая!
Ласково коснуться груди, аккуратно провести пальцем по соску, чтоб он вздрогнул, напрягся… Последует второй раунд? Нет. Девка скидывает его руку. И ведь какая настырная! Никак у нее соперница из головы не идет.
– Вот и я говорю, что никакие у нее сиськи. Сплошная декорация. А при этом строит из себя принцессу Стефанию… Будто я не знаю, что она с Теплицыным спит.
Ну, разговор теперь пошел бесконечный. Ничего не поделаешь, с бабами нужно терпение и тщательно сыгранное любопытство.
– А кто такой Теплицын?
– Начальник наш. Она для него – скорая помощь, сервис по первому свистку. Приспичило ему – сразу жмет на селектор, и она к нему мчится. Двери на замок – и пошло производственное совещание…
– Ну, многие девушки спят с начальниками.
Нет, это он сказал зря – партнерша сразу взвилась:
– Но я же не сплю!!
Тут уж нужно улещивать:
– А тебе-то зачем?! Ты же у меня не только красавица, но еще и умница! А с начальниками спят дуры.
– А я у тебя умная?..
Ну, слава всевышнему. Наконец-то.
– О, лапочка, ты у меня не просто умная. Ты у меня – редчайшее сочетание. И острый ум, и неземная красота.
Он всегда удивлялся, когда бабы искренне принимали эту сентенцию на свой счет: верили и млели. Вот и эта размякла, тут же начала выдавать встречные комплименты:
– А ты у меня… ты… гремучая смесь. Бисмарк и Иглесиас. Сократ и Том Круз. Монтень и Рассел Кроу!
Даже странно, что глупая девка знает про Бисмарка и прочих Сократов…
– Да, я – гремучий. Я – мощный и страшный. Я – злой. И я сейчас тебя растерзаю!
Он навалился на ее податливое тело, сдавил губы жестким поцелуем… Она страстно застонала и подалась ему навстречу.
Дверь в квартиру Макса Таня открыла своим ключом. Уличной обуви на коврике не было, и свет в прихожей не горел, но Таня не сомневалась, что Макс дома. Уже изучила своего друга, как облупленного: едва он возвращается, первым делом протирает ботинки и убирает в шкаф. А свет в коридоре тушит потому, что яркие лампы его раздражают, да и электричество зачем зря жечь?
«Макс!» – уже приготовилась крикнуть Таня, но промолчала. Вдруг вспомнила, как дня три назад так же, без звонка, явилась, прямо с порога позвала, а Макс, бедняга, в ванной сидел и выскочил оттуда перепуганный, встрепанный, в распахнутом халате на мокрое тело… Потом ей же и пришлось мокрые следы на полу затирать.
Таня скинула туфли (коврик для уличной обуви проигнорировала, бросила прямо на паркете – это ведь Макс помешан на чистоте, а не она, вот пусть сам и убирает). Легкую ветровку швырнула на комод, а сумочку, наоборот, повесила на крючок вешалки для верхней одежды. Улыбнулась: Макс наверняка начнет ворчать, что «от нее один убыток и беспорядок». Ну и пусть ворчит – во-первых, его претензии всегда милы и беззлобны, а во-вторых, она, как беременная, имеет полное право на непредсказуемость и капризы. И, в-третьих, почему-то от предвкушения Максовой ворчни на душе становилось так легко, что все ее неприятности стирались, забывались, уплывали…
В квартире – тихо-тихо. Впрочем, это еще ничего не значит. У Макса в доме – свои примочки и свои понятия о комфорте. И звукоизоляция между комнатами в его квартире, как в бункере, – он специально заделывал щели и ставил какие-то особые двери. Чтобы, как объяснял, в одной комнате гости могли песни орать, а в другой он спал без задних ног…
Таня Максову страсть к тишине всегда считала дурью, но сейчас оценила: «С учетом грудного ребенка звукоизоляция совсем не помешает. Красотища: я сплю и даже не слышу, как папаша скандалиста-младенца улещивает!»
Она прошлепала в кухню – как обычно, идеальная чистота. Раковина сияет, стол пуст и блестит – так и хочется достать из холодильника колбасу и начать ее резать прямо на аккуратненькой клеенке… Впрочем, ладно уж, пощадим. Пусть Макс колбасу для нее режет на дощечке, а потом выкладывает на блестящую, кристально чистую тарелочку…
Но куда он, кстати, подевался? Вода в ванной не шумит, свет в туалете не горит… Таня вышла в гостиную – и там пусто. Только телевизор бормочет – тоже обычное дело, Макс без «ящика» и минуты не проживет, Таня уже оценила, на какие ее милый идет жертвы, когда она просит выключить глупый телик… Ну что ж, теперь ему не только она будет мешать. Когда младенец вопит – новости особо не посмотришь… Итак, раз Макса нет ни в кухне, ни перед «ящиком» – значит, единственный вариант. Засел в спальне и рубашку себе на завтра гладит.
«Последний раз, кстати, – вдруг подумала Таня. – Теперь уж мне придется гладить. Рубашки – это, безо всяких дискуссий, прерогатива жены…»
Перспектива обеспечивать Макса рубашками ее не ужаснула, и Татьяна порадовалась: похоже, инстинкты – не материнские, а хотя бы семейные, женские – начали потихоньку просыпаться… Не зря же Полуянов вчера говорил, что она не просто хорошо выглядит, а красива умиротворенной, зрелой красотой!
