Ковчег Марка - Устинова Татьяна Витальевна (книги онлайн полные TXT) 📗
– Я не кокетничала! Это он со мной… кокетничал.
Осторожно, стесняясь, она пробралась ему под свитер и трогала теплое, твердое, живое тело. Ей было удивительно, что его теперь можно трогать сколько угодно.
– Мне она тоже сказала, чтобы я с тобой поговорил.
– Аллочка?
– Ну да. Она сказала – довольно драмы, как-то так. Смешно.
Он дышал редко и неглубоко, как будто контролировал дыхание. Женька всё трогала его. Прямо перед собой он видел её настороженные тёмные глаза.
– А помнишь, ты мне в Праге купил гранаты?
Он ничего не помнил, ни Прагу, ни гранаты.
– Ну вот! – Она вытащила из-под воротника цепочку. Камни сверкнули вишнёвым цветом, как её глаза. – Неужели не помнишь?! Мы тогда только-только познакомились и гуляли по Праге. А там такая улочка из одних только ювелирных магазинов. И я всё время подходила и рассматривала, а ты меня ждал и сердился. Мне так хотелось, чтоб ты мне что-нибудь подарил, но не могла же я сказать, тогда получилось бы, что я выпрашиваю. И я решила, что когда накоплю денег, поеду в Прагу и куплю себе чешских гранатов. А потом ты догадался и сам купил!
– Вспомнил, – сказал Марк, – конечно. Сначала ты во всех витринах рассматривала гранаты, а потом стала рассматривать себя в гранатах.
– Мне очень нравился твой подарок.
– Мне очень нравилось, как ты его рассматриваешь.
– И я каждый день просыпалась и думала, что ты должен меня сегодня бросить. Что ты просто ошибся. Ну не можешь же ты на самом деле в меня влюбиться!..
– Я в тебя влюбился, и ты меня бросила.
Тут уж совсем стало не до разговоров и воспоминаний!.. Оказалось, что воспоминания – это прекрасно, но не главное. Слишком долго они были главным, а теперь перестали. Оказалось, что настоящее гораздо лучше воспоминаний, и оно не подведёт. Ошиблась умная и взрослая Алла – слова оказались и вовсе не нужны. Они еще потом понадобятся, потому что именно словами нужно будет рассказать друг другу про эти три года, а пока… Временно слова утратили всякий смысл. Остались сумерки, звук дыхания, запах шампуня от его волос, шершавая лиственничная стена, к которой Марк прижал Женьку. Зачем нужны слова, когда и без них всё ясно и всё – правильно.
Отлепившись от стены, Женька повисла на нём и стала стаскивать с него свитер, так и не стащила, заскулила сердито, и в голове у неё вдруг помутилось, когда он стал развязывать шнурки её брезентовых брюк.
Помутилось в прямом смысле – она перестала видеть, всё вокруг потемнело и расплылось, как будто сумерки с улицы вдруг ввалились в его комнату, она позабыла, что нужно дышать и, наверное, упала бы, если б он не подхватил её.
Теперь они целовались яростно и сокрушительно, стараясь заполучить как можно больше друг друга – как можно больше и как можно быстрее! Почему-то ни секунды нельзя было промедлить. Женьке казалось, если она не получит его в это самое мгновение, то погибнет окончательно и навсегда.
Марк кое-как пристроил её на стол, на бумаги, среди которых было больше английских, чем русских. Он всё забыл! Забыл, какая у неё кожа, как она пахнет, как грудь помещается в его ладонях. Он забыл свой собственный восторг, когда она оказывалась так близко. И чувство победы, несравнимое ни с чем, которое накрывало его, когда он получал её. Да, да-а, да-а-а!!! Ах, как он вдруг вспомнил это чувство, как узнал его, и восторг, и огонь, и еще больше, ближе, сильнее.
Он не знал, делает ей больно или нет, и это не имело никакого значения – в такие мгновения она никогда его не боялась. Она вся принадлежала ему, и не было никаких трёх пустых лет и не могло быть. Источник с живой водой бил всё время, только он никак не мог до него добраться, и вот наконец нашел и уж теперь ни за что не потеряет к нему дорогу, и… и…
Женька то ли вскрикнула, то ли всхлипнула, стиснула его изо всех сил – глаза у неё были крепко зажмурены, пот блестел на висках, – а потом, видимо, умерла. Но всё-таки не до конца, потому что пошевелилась у него в руках и слабо укусила за плечо.
– Я так тебя люблю, – пожаловалась она.
Он помог ей слезть со стола. Она слезла, потащив за собой бумаги. Бумаги разлетелись по полу.
Марк подтолкнул её в дивану, уложил и лёг рядом. Они обнялись, хотя было очень жарко, так жарко, как будто вместе с сумерками в комнату ввалились еще и тропики.
Тут кругом Приполярный Урал, а вовсе не тропики. Тропики далеко, очень далеко. Где-то там, в районе Майами…
– Не хочу в Майами, – пробормотала Женька.
– Ты собираешься уезжать?
– Куда?
– В Майами.
– С ума сошел?
Он потерся щекой об её белые волосы. Он сто раз вспоминал, какие у неё волосы и оказалось, что всё забыл, начисто.
Она вдруг привскочила, ударив его макушкой в подбородок.
– Марк, что ты лежишь?! Нам нужно бежать, скорее! Там же Вик! Его волки порвали.
– Я знаю, – протянул он медленно. – Сейчас, Женька.
Он знал, что нужно вниз, знал, что время вышло, и ему очень не хотелось… туда. К его раненой собаке, к Кузьмичу, к людям, которые станут смотреть на него и ждать от него чего-то. Он хотел остаться здесь, в сумерках и тепле собственных комнат, в которые никто не посмеет зайти, в Женькином запахе, поцелуях, шепоте, прикосновениях. Чтобы еще немного ни о чем не думать. Только так: вот и прошли эти три года, они оба одолели их, как бесконечно трудный подъём, и теперь можно жить, как жилось когда-то, легко и радостно. Или это сейчас кажется, что тогда жилось легко и радостно?..
Ему хотелось еще немного побыть с ней вдвоем, как будто с самим собой. Рассказать ей немного, как он жил, и послушать, что она станет рассказывать.
Он знал, что – нельзя, нужно возвращаться, и всё же тянул время. Немножко. Чуть-чуть.
Женька поцеловала его в ухо, а потом в шею и опять в ухо. Он повернул голову, чтобы ей было удобней его целовать. А потом поднялся.
Его свитер валялся за креслом, а Женькин он так и не смог найти и сунул ей какой-то другой. Зато лифчик обнаружился на письменном столе, прямо посередине.
Он подождал, пока она оденется, взял за руку и свёл по лестнице вниз, как маленькую.
Вся компания была на кухне. Докторша Марина пила из большой кружки чай.
– Пока жив, – сообщила она, завидев Марка. – Я его зашила. Теперь всё зависит только от него, справится или нет.
– Если сразу коньки не отбросил, – вступил Сергей Васильевич, – может, и обойдётся.
Марк заглянул в «медицинскую». Лампы были притушены, кушетка опущена. Вик лежал на боку, весь забинтованный, как мумия, и совершенно неподвижный. Рядом сидел Павел и гладил пса по голове.
– Жив, жив, – быстро выговорил он, как только открылась дверь. – Борется. Видишь, дышит. Врачиха сказала, если через два часа не помрёт, есть надежда. Ах ты, собака, собака!..
– Пойдем, Паш. Чего тут сидеть?
– Как чего? – удивился Павел. – Я ему помогаю.
Вошла Алла и тоже стала смотреть на Вика, а потом Марина всех разогнала.
– Дайте собаке покой, – раздраженно заявила она. – Нечего на неё любоваться!
Все вернулись на кухню, расселись вокруг стола и заговорили обыкновенными голосами. Зоя Петровна выволокла из печи пирог «на скорую руку» и водрузила в самый центр, а Алла вдруг велела Кузьмичу лезть в подпол.
– Зачем? – не понял тот.
Он всё время тер глаза, как будто долго не спал.
– За красным вином, – отрезала Алла. – Зоя Петровна, где яблоки и апельсины? Еще мне нужна корица и… Павел, достань вино. Будем пить глинтвейн. Самый биатлонный напиток.
Марк улыбнулся и сел верхом на стул. Женька моментально пристроилась так, чтобы боком его касаться. Зоя Петровна покосилась на них.
Кузьмич спрыгнул в подпол и стал выставлять оттуда бутылки, одну за одной. Алла их принимала.
– Не ко времени ты это затеяла. – Он выбрался и опустил тяжеленную крышку, бухнувшую в пазах.
– Ничего, в самый раз.
Алла поставила на плиту огромную кастрюлю, потеснив чугунки и сковороды, сунула Петечке апельсины, чтобы чистил, а Диману яблоки, чтобы резал. Диман яблоки резал честно, а Петечка апельсины больше ел, и Алла их у него отобрала.
