Остаться в живых… - Валетов Ян (версия книг txt) 📗
Губатый не стал ждать первого удара, а, отступив, выдернул из креплений на щите короткий багор и взял его на изготовку.
– Ты б остыл, служивый, – сказал он спокойно. – Я ж тебе не мичман, и не матросик бесправный… Ответить смогу.
Владимир Анатольевич сделал еще шаг и стал.
Нет, трусом он не был, но и безрассудным его тоже никто бы не назвал. Одно дело куражиться над теми, кто не может тебе ответить, и совершенно другое – лезть на рожон, рискуя получить багром по голове. А в том, что Пименов в случае чего ударит, сомневаться не приходилось. Со смертью Ельцова необходимость соблюдать политес отпала, каждый мог быть самим собой. Кущенко – самоуверенным, злым, как цепной пес, каким он и был всегда, а Губатый только сейчас, наконец-то, и мог показать, что и он далеко не овца.
– Ты, сволочь губатая, у меня сядешь! – заявил Кущ, и пошел красными пятнами, что твой осьминог, выдернутый на поверхность уверенной рукой рыбака. – Ты у меня так сядешь, что к тому времени, как отмотаешь срок, никто и помнить не будет, как ты выглядел! Ты что это, падла, устроил? Это ты меня взорвать хотел? Да? Это ты на меня хвост поднял? Да? Да, ты понимаешь, на кого ты его поднял, дебил? Я ж тебя в порошок стирать не стану, бля!
– Дурак ты, Володенька, – негромко сказала Изотова. Это были первые слова, которые она сказала после смерти мужа. – Как есть – дурак. Ну, объясни, сам у себя спроси – на кой хрен ему тебя взрывать?
– Ну, да, – пропищал Владимир Анатольевич, как можно более грозно. – Так я поверил! Оно что – само там грохнуло? Что, вообще там случилось? А если бы не этот твой, – он небрежно махнул головой в сторону неподвижного тела Ельцова, – а я полез в воду? Что бы было?
– А ничего не было бы… – произнес Пименов разглядывая грозу черноморского пограничья: маленького, пятнистого от злобы, с толстым мохнатым, как паучье брюшко, животиком. В плавках и белой кепке, с золотой цепью на короткой шее, он выглядел по-настоящему комично. Гораздо более комично, чем в пограничной форме или в своем гавайском прикиде. – Ничего. Потому, что у штурвала стояла бы Ленка, или Олег, и делали бы ровно то, что я им сказал, а не выпендривались бы перед «сосками». Если бы ты имел мозги, а не то говно, которое у тебя в голове, все бы были живы и здоровы.
– Так это я, по-твоему, виноват? – вопросил Кущенко. – Я? Ты на кого…
– Да похер кто виноват! – заорала Изотова так, что Губатый едва не оглох. – Вы еще подеритесь, кретины!
Она стояла у двери в рубку, чуть согнув ноги в коленях и зажмурив глаза. От крика на шее вздулись жилы.
– Что теперь делать? Что дальше? А?
– А ничего… – сказал Пименов. – Сдаваться надо. Олег погиб случайно.
Изотова посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– Хочу тебя огорчить, – Кущенко ухмыльнулся, не скрывая превосходства. – Случайностей не бывает. Раз есть труп, за это кто-то ответит… И, как понимаешь, это буду не я. Я вообще сюда приехал с телками погудеть. На блядки! А тут ты, организатор туров и владелец плавсредства, занимаешься противоправными действиями в пограничной зоне!
– Кущ, – произнес Пименов сочувственно, – эти заряды на «Ноту» Ленкин прадед ставил. Им почти сто лет. Чего ты орешь?
Кущенко замолчал на полуслове и с удивлением спросил у Изотовой:
– А чего, сука, ты мне об этом не сказала? О зарядах-то?
– К слову не пришлось! – огрызнулась Ленка. – Мы их только перед твоим явлением нашли! Дед погиб при их установке, вместе с напарником! И объявлений на берегу они не оставляли! Ясно! Ты ж у нас вниз не спускаешься, чистоплюй? Так докладываю – вовнутрь не только в водолазном костюме, туда даже с баллонами не пролезешь! Вот они и додумались – рвануть.
Пименов молча вставил багорик обратно, в его крепление на доске и повторил:
– Если бы ты сделал все, как надо – ничего не было бы…
– Да если бы ты мне сказал, что внизу взрывчатка, я бы сюда вовсе не полез… – отозвался Кущенко. – Отошел бы подальше… И всех делов… А с Олегом – херню ты говоришь. Куда ты сдаваться собрался, ексель-моксель? И кому? И что это даст? Тебе захотелось посидеть в КПЗ? Могу организовать экскурсию. Это море, Губатый, а в море есть много способов…
Он запнулся и даже огляделся по сторонам, особенно в ту сторону, где за планширом ревели русалки.
– В общем, сейчас решим, куда и что девать…– сказал он в полголоса.
Пименов посмотрел в мертвое лицо Ельцова. От яркого солнца вода на его глазах высохла и теперь пришел черед глазных яблок, стремительно тускневших от жаркого света. Олег уже не был «кто», он был «что», и его надо было куда-то девать.
Но в одном Кущенко был прав – другого выхода из ситуации не было. Это Губатый понимал, как никто другой. Кто бы ни вел следствие, главным кандидатом на все шишки будет именно он.
– А эти двое? – спросила Изотова. – Ты им рот зашьешь?
– Не лезь ты, – отмахнулся Кущ. – Не твоего ума дело. Я привез, я и увезу…– он подмигнул. – Куда надо…
Сказано было так просто, что Губатый невольно поежился.
– У тебя холодильник большой? – спросил он.
– Охерел ты, что ли? – скривился Владимир Анатольевич так, словно укусил зеленое яблоко. – Зачем эту дохлятину в холодильник класть? Я что – буду свои запасы портить? Сейчас! Дождешься! Балку к ногам и спи спокойно, дорогой товарищ! Вот только давай отвезем подальше, чтоб на глубине… Ну, ты даешь, Губатый! В холодильник! Икру и шампусик, значит, из холодильника, а этого перца – в холодок? Груз есть? Потяжелее, чтоб не всплыл…
– Как у тебя все просто, – сказала Изотова. – Крутой ты парень, Володенька. Нет для тебя проблем. Был человек, нет человека…
Она оскалилась.
– Нужно поучиться. А то меня иногда на сантименты тянет.
Кущ оскалился в ответ, и, надо признать, это у него получилось убедительней, чем у Ленки.
– Ничего, мать, ты не переживай. Всему учатся. И не рассказывай мне, что ты вся испереживалась! Все равно не поверю. Кажется мне, особенно после вчерашнего, что и у тебя камень с души спал. Пима, что стоишь, как дурак? Я спросил – груз у тебя есть?
Губатый покачал головой.
– Ну, и ладно, – произнес Владимир Анатольевич с примирительными интонациями. – Я и сам что-нибудь найду. Не пальцем, вроде, делан…
Изотова посмотрела на Губатого, словно ища у него сочувствия или защиты. Но Пименов ничего сказать не мог. Нечего было говорить. Был труп. И в этом была проблема. Для Ленки, для него и для Кущенко. Пропавший без вести и погибший при невыясненных обстоятельствах – совершенно разные вещи. Ельцову предстояло стать пропавшим без вести. Ему, по сути, было совершенно все равно. Он лежал в розовой луже на досках кормового настила, бесповоротно мертвый и безобидный. Мертвецам надо прощать обиды, так же, как они прощают все живым. На месте Изотовой Пименов так бы и сделал. У него к покойному претензий не было. Наоборот, было чувство вины. Все-таки его жену Губатый имел чуть ли не у него на глазах, а это унизительно для мужчины даже в том случае, когда он женщину совершенно не любит.
– У тебя есть что-то? – спросила Ленка спокойным голосом. – Ну, что-то, чтобы завернуть?
Губатый молча спустился вниз, в каюту, где на полах плескалась вода, и сорвал с одной из коек простынь, как ему показалось, до сих пор пахнущую их любовными утехами. Ельцова это уже не могло оскорбить, а Пименову было все равно. Опускать покойного под воду даже без жалкого подобия савана не хотелось.
Они с Ленкой с трудом успели укутать труп в белую простую ткань до того момента, как Кущ приволок запасной якорь. Ленка оправилась от шока и снова стала деловита и сосредоточена. Сентиментальность действительно легко лечилась, тут Кущ не ошибся. Особенно, когда на другой чаше весов были деньги.
Пименов смотрел с кормы, как Кущ с Ленкой отплывают от «Тайны», как падает в воду белый сверток там, где по результатам их измерений глубина достигала ста с лишним метров. На «Ласточке» тихонько подвывали наяды. Им было страшно, и Губатому было страшно за них. Там, где есть один труп, легко появятся следующие. Кущенко взял девиц в море, чтобы обеспечить безопасность собственной задницы, а вышло так, что ему теперь лишние свидетели не нужны совсем. А Владимир Анатольевич вовсе не тот человек, которого можно остановить рассуждениями о гуманности.
