Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— Что-нибудь разглядели? — поинтересовался Рамирес.
— Ничего, имеющего отношение к делу, — ответил Фалькон. — Я не знаю, что искать.
— Да он что, смеется, что ли, над нами, этот типчик?
— Это его игра, и мы играем в нее, потому что каждый раз узнаем о нем что-нибудь новое. Давайте вернемся к четвертому эпизоду.
Рамирес перемотал пленку и нажал кнопку «воспроизведение». Действие начиналось на вечеринке в квартире. Зазвонил дверной звонок. Камера последовала по коридору за девушкой в плотно облегающих шортах и открытой маечке. Она открыла дверь и впустила двух мужчин и двух женщин. Рамирес ткнул своим толстым пальцем в экран.
— Взгляните-ка на нее! — воскликнул он.
Перед ними опять была девушка с вьющимися темными волосами и сжатым кулаком, которая никогда не смотрела в объектив.
— Это парик, — заметил Рамирес.
Сопровождаемая камерой, хозяйка провела гостей к компании, которая непостижимым образом успела посбрасывать с себя шмотье и слиться в групповухе. Четверо вновь прибывших, вместо того чтобы с воплями кинуться вон из квартиры, присоединились к присутствующим.
— Вот снова она, — сказал Рамирес.
На этот раз девушка, раздетая до пояса, сидела на диване, подняв глаза на набухшие под брюками чресла стоявшего над ней мужчины. Камера приблизилась вплотную, когда девушка протянула руки к его ширинке.
— Узнаете, кто это? — спросил Рамирес.
— Невероятно.
— Да уж! — выдохнул Рамирес с откровенным удовлетворением. — Конечно, здесь она моложе и вроде бы пухлее, но это совершенно точно сеньора Консуэло Хименес.
17
Вторник, 17 апреля 2001 года,
полицейское управление, улица Власа Инфанте, Севилья
Они вернулись в кабинет. Фалькон сидел за столом, уставившись на кассету; Рамирес постукивал безымянным пальцем по оконному стеклу, глядя на автостоянку с таким видом, будто ему необходимо было распродать всю эту уйму машин до конца недели.
— По крайней мере, нам теперь известно, что она не цветочек, — обронил Рамирес.
— А толку-то? — спросил Фалькон, швырнув кассету через стол. — Он добился именно того, чего хотел. Все запутал.
— Но ведь предполагалось, что мы должны чему-то научиться. Это был наглядный урок, — сказал Рамирес, выпрямляясь и качая головой, словно обескураженный неосуществимостью задачи — сбыть с рук этакую гору металлолома.
— Ну, и как вам теперь ваша версия относительно виновности Консуэло Хименес?
— Не знаю, — ответил Рамирес, поворачиваясь спиной к окну. — С одной стороны, она укрепляется, с другой — летит ко всем чертям.
— То-то и оно, — заметил Фалькон. — Теперь у нас есть доказательство, что она способна перейти границы дозволенного. Но с какой стати киллер, которому она якобы заплатила и которого проинструктировала… с какой стати он прислал нам эту пленку?
— Если только это сделал он.
— Смотрите — наглядный урок номер один: Рауль Хименес со срезанными веками. Ну, кто еще это мог быть? Слишком знакомый почерк.
Рамирес прошелся по комнате, подергивая безымянным пальцем.
— Вы сказали, что это было рассчитано на то, чтобы запутать нас, да? — продолжил Рамирес. — Но сеньора Хименес сейчас в трудном положении. После убийства вы почти каждый день подолгу беседовали с ней.
— Думаете, она сама послала кассету или велела кому-то ее послать?
— Посмотрите на нашу реакцию. Мы поверить не можем, что она была способна выставить себя в таком виде. Но подумайте хорошенько. Она снялась в порнографическом фильме двадцать лет назад. Подумаешь, большое дело! Вероятно, у нее были на то свои причины. Скорее всего, нужда в деньгах. А что предпочтительнее? Протрубить десять лет горничной или пососать пару пенисов? Этот фильм мог бы повлиять на ее жизнь в единственном случае — если бы мы переслали его ее друзьям в Севилье, обведя ее голову красным кружком и сделав вспыхивающую на экране надпись: «Консуэло Хименес», но раз у вас нет денег на слежку, то на это и подавно.
Рамирес был неисправим. Всегда находил, из-за чего вспылить и к чему придраться.
— Возможно, в этом наглядном уроке заложено и нечто другое, — произнес Фалькон. — Мне кажется, что именно Консуэло была на экране, когда убийца снимал Рауля Хименеса с Элоисой Гомес. Что это говорит о Рауле Хименесе… если он знал, на кого смотрит?
— Он очень странный тип.
Фалькон задумался о развилках в человеческом сознании, о бесконечных вариантах выбора. То или это? Под влиянием какого такого инстинкта мужчина, вместо того чтобы лежать в постели с женой, размышляя о радостях супружества и детях, трахает в своем кабинете шлюху, глядя, как жена занимается тем же самым на экране? Похоже, Рауля Хименеса всегда тянуло на дешевку.
— Если еще вспомнить о сходстве Консуэло Хименес с покойной женой… трудно представить, что двигало этим человеком, — сказал Фалькон.
— Чувство вины, — заявил Рамирес.
— Чтобы вину чувствовать, ее нужно осознавать.
— Не понимаю, — отозвался Рамирес, начиная скучать. — Ну, и что нам теперь делать?
— Предъявить это Консуэло Хименес… и посмотреть на ее реакцию.
— Я готов.
— К тому же мы должны до обеда встретиться с Кальдероном, — продолжил Фалькон. — Думаю, что вдвоем уличать Консуэло Хименес в ее былых грехах, — это непродуктивная трата сил. Вам надо подготовить материалы к совещанию с Кальдероном. И еще скажите Баэне, если он не ушел из «Мудансас Триана», чтобы он узнал, не позволят ли ему взглянуть на старые вещи Рауля Хименеса, или, по крайней мере, пусть дадут ему инвентарную опись.
Рамирес прямо-таки потемнел от едва сдерживаемой ярости. Получалось, что он перемудрил и к тому же лишился удовольствия принять участие в унижении Консуэло Хименес. Фалькон позвонил ей. Она согласилась встретиться с ним и попросила прийти до того, как в ресторане начнут подавать обед.
Он принял в туалете еще одну таблетку орфидала, поражаясь эффективности первой и испытывая искушение провести на них остаток жизни. Он ехал по присмиревшему городу и думал, что, наверное, его врач был прав, это всего лишь стресс. Мы живем в эпоху постоянной тупой тревоги. Поскольку больше не происходит никаких мировых катаклизмов, мы концентрируем свое внимание на мелочах повседневной жизни, уходим с головой в работу и суету, чтобы подавить эту тревогу, которая сопутствует относительному спокойствию. Да, правильно, думал он, я накуплю этих таблеток еще на несколько недель, распутаю это дело и возьму отпуск.
Позади здания суда пара мест на стоянке пустовала. Он припарковался и направился через Сады Мурильо в квартал Санта-Крус. Он замедлил шаг, когда у него вдруг всплыли в памяти слова врача… про самый красивый город Испании… и он оглянулся вокруг, словно попал сюда впервые. Небесный свод над прозрачным, кристально чистым воздухом и высоченными пальмами был по-настоящему лазурным. Андалузское солнце пронизывало зеленую листву платанов, создавая узоры из света и тени на ровной булыжной мостовой. Пурпурные махины бугенвиллий, сияющие после дождей, сползали с белых и охряных зданий. Кроваво-красные герани просовывали головки меж черных прутьев кованых железных балконов. Запах кофе и пекущегося хлеба витал в тихих улочках. Пещерная промозглость узких проулков перетекала в тепло открытых площадей, посреди которых хранили безмолвие золотистые камни старых церквей.
Проходя под высокими платанами на площади Альфальфы, Фалькон пожалел, что ему приходится заниматься сейчас таким делом, — боль и смятение врывались диссонансом в ликование апрельского дня. Секретарша проводила его в кабинет Консуэло Хименес. Та сидела за письменным столом, положив ладони на покрытую кожей столешницу и приподняв плечи, так что обрисовывались подплечники. Фалькон опустился в кресло, ощущая в солнечном сплетении трепет радости. Вот это таблетки! Ему — как человеку, слушающему любимую музыку через наушники, — потребовалось приложить определенные усилия, чтобы удержать свои эмоции в себе.
