Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей (электронные книги бесплатно TXT) 📗
– Не устала?
– С чего бы мне устать?
– Ты, считай, три с лишним года на передовой. Как думаешь, не пора тебе отдохнуть? Уйти в тыл, на переформирование?
– Как вы себе это представляете?
– Допустим, тебя переведут служить куда-нибудь в закрытый город. Где уж точно нет никаких способов связи с Западом. Ты напишешь нашим коллегам из ЦРУ шифровку: гуд-бай, джентльмены, – откланяешься и исчезнешь.
– А я на самом деле исчезну?
– Тебе придется, конечно, переехать. Возможно, сменить фамилию. Будешь заниматься прежним своим любимым делом. А по части снабжения или всяких благ наши закрытые городки Москву еще переплюнут. Равно как и в смысле культурной жизни.
– Но у меня ведь здесь муж, отец. Мама больная.
– Это не проблема. Все будет так, как ты захочешь. Пожелаешь переехать вместе со всеми своими домашними, включая маму, – перевезем всех. Медицина там, куда тебя отправят, тоже на высшем уровне.
– Вы боитесь, что американцы меня спалят, поэтому выводите из игры?
– Если честно, и это тоже, но не только. Главное – ты, наверное, даже не замечаешь, но за эти три года ты устала. А усталый человек ошибается и принимает неверные решения в десять раз чаще, чем свеженький. Поэтому лучше тебе отдохнуть годика два, три. А потом вернешься – и на прежнем месте продолжишь свою благую деятельность.
– Похоже, я тебе совсем надоела, – грустно изрекла Лера.
– А вот на это ты не надейся. Я не ЦРУ, я к тебе в твой городок приезжать смогу и буду.
– Хорошо, Александр Федосеевич, тогда я подумаю.
А когда она приехала с конспиративной квартиры, не заезжая на работу, сразу домой, – стало ясно, что одной проблемой, мешающей ей совершить переезд, стало меньше. И слезы хлынули из глаз – потому что она не успела хотя бы проститься. А ведь Леру искали – да найти не смогли. Никаких сотовых телефонов тогда и в мечтаниях не было, а позвонить на конспиративную квартиру не мог даже Вилен.
Маме, Ариадне Степановне, стало плохо в середине дня. Снова инсульт, тяжелее первого. Прислуга Варвара все сделала правильно, немедленно вызвала «Скорую». Потом стала обзванивать всех по списку: генерал Старостин, Лера, Вилен. Федор Кузьмич прибыть успел, и зять тоже, а вот Валерию не нашли. Врачи начали проводить реанимацию прямо на месте, в квартире. Но Ариадна Степановна в сознание так и не пришла – однако муж еще успел увидеть ее живой, и даже Вилен. А вот дочь – нет.
Вилен сказал тогда Лере: «Ты не кори себя, не кори. И мама твоя всегда была так воспитана, что дело – это главное. Она бы тебя простила».
А Лера разрыдалась. Сама себя она простить не могла.
И в следующую встречу с Александром Федосеевичем сама запросила перевода в тихое место.
А после того, как ее перевели в Красноярск?26, они с Пниным виделись только один раз.
Когда она из секретного города с подземным заводом снова вернулась в Москву, Александр Федосеевич из ее жизни исчез. По линии комитета с ней работал новый куратор, Пнин на связь больше не выходил. Говорили, что когда убрали Семичастного, принудили уйти и его. И только совсем недавно – уже в двадцать первом веке – она столкнулась с ним в Большом театре (свою любовь к балету Валерия Федоровна не оставила, хоть и сменилось с конца пятидесятых не одно поколение прим). Столкнулась вроде бы случайно – хотя кто его знает, никогда наверняка нельзя сказать, когда речь идет о сотрудниках. Он был, конечно, страшно старый – хотя молодцеватый, седой и подтянутый. И – внятные, ясные мысли и речи. Она тогда подумала, что он нашел ее, чтобы попрощаться: все-таки лет на десять старше ее мужик, да ведь никто не знает, что кому уготовано. Оказалось, что первой ушла – она.
После спектакля посидели вместе в кафе, и она спросила о том, что не давало ей покоя долгие годы – хотя для себя она объяснение нашла, но хотелось все-таки услышать подтверждение (или, напротив, опровержение):
– Скажи, а почему тогда, в октябре шестьдесят второго, во время Карибского кризиса, ты велел мне передать нашим коллегам (она подразумевала церэушникам, но на людях не следовало произносить кодовых слов) правдивую информацию о наших изделиях?
Он хмыкнул:
– А ты сама как думаешь?
– Думаю, ты (или твое начальство) хотел, чтобы в столь важный для судьбы мира момент политические лидеры не играли краплеными колодами, не блефовали (чем особо отличался наш Никита Сергеевич), а выложили все карты на стол.
Пнин улыбнулся.
– Все ты правильно понимаешь, дорогая Лера. Никому из нас не улыбалось сгореть в атомном огне. Но кто-то ведь должен был сказать нашему дорогому Никите Сергеичу и маршалам из минобороны, что блеф их раскрыт. Вот и пришлось доводить до них информацию кружным путем – через наших коллег за океаном, а потом через братьев Кеннеди и посла Дубинина. Может, если б не ты, нас тогда с тобой, как и всю Москву, ядерным грибом бы накрыло.
Прошло полвека.
Наши дни. Москва.
Галя
– Давай, когда поедем на поминки по Лере, я подвезу тебя, – предложил по телефону Владик.
– Ты еще водишь? – удивилась Галина.
– Почему нет? – он сделал вид, что оскорбился.
– Все мы не молодеем, – вздохнула она.
– Тем не менее медсправку мне благополучно продляют. И даже безо всяких взяток.
– С чем тебя и поздравляю, – усмехнулась Галя. – А я вот водить так и не выучилась.
– Непохоже на тебя.
– Почему?
– Ты всегда любила держать судьбу в своих руках. И рулить ею.
– Должна же я хоть в чем-то оставаться женщиной. Ведомой. Той, которую ведут и возят.
Договорились встретиться назавтра – он подъедет за ней прямо к подъезду – словно молодой человек на свидание. Вот только время для свидания совершенно не характерное: семь тридцать утра. Когда Галя продиктовала адрес: Ленинский проспект, дом номер, Владик удивился: «Ты, оказывается, рядом со мной живешь?!» Она усмехнулась: «А то ты не помнишь! Я пятьдесят лет как здесь живу». А он ответил, растерянно и поэтому, наверное, честно: «Ты знаешь – и впрямь забыл».
С тех пор как уехал Юрочка, им и впрямь стало незачем друг с другом встречаться и не о чем друг с другом говорить.
Наутро Владик по-старорежимному распахнул перед ней переднюю дверцу лимузина. Авто у него было иностранное – впрочем, на других сейчас никто и не ездит – черное, лакированное, однако не новое. Она постаралась сесть с определенным изяществом, по крайней мере, при этом не кряхтеть. Бывший муж описал полукруг перед капотом и плюхнулся на место водителя – не очень бойко, но вполне приемлемо.
Не заводя мотора, посмотрел на нее. А она – на него.
– Господи, как же ты постарел, – вырвалось у нее.
– А вот ты ничуточки, – галантно ответил он. – Все такая же красивая и молодая.
– Ах ты, старый врун и дамский угодник!
– Я попрошу не так педалировать слово «старый».
– Ладно, как скажешь. Поедем, моложавый ты наш шофэр, – она нарочито произнесла последнее слово так, как оно произносилось сто лет назад, во времена Северянина.
Они выбрались со двора на Ленинский и покатили в сторону центра. Движение было, ввиду раннего утра, не слишком интенсивным. «А ты давно за рулем?» – спросила Галя. Какая разница, о чем говорить.
– А ты не помнишь? – изумился Владик. – Мы ведь в те времена еще встречались. У меня был один из первых в Москве «Жигулей». В Подлипках точно из первых. Значит, вожу я с семидесятого года.
– Неплохо у тебя получается рулить. Еще бы, с таким стажем, – ободрила она.
– Спасибо.
– А почему мы вдруг едем на отпевание? Что, Лерка и впрямь перед смертью поверила или просто мода такая?
– Если поверила, ничего в этом странного нет.
– Странно то, что мы все когда-то были комсомольцами. Потом многие – партийными. И дружно верили, что бога нет. А теперь все наперебой ударились в религию.
– Ничего плохого нет в том, чтобы изменить свои неправильные убеждения.
