Ждать ли добрых вестей? - Аткинсон Кейт (версия книг .txt) 📗
Возможно, сказали в больнице, он так и не вспомнит, что происходило перед катастрофой, но нет, он вспоминал все больше, и оно складывалось в лоскутное одеяло несшитых фрагментов — «Высокий чапарель», красные туфли, внезапно мертвое лицо солдата, когда Джексон повернул ему голову в грязи. «МЯСОРУБКА!» — кричал газетный заголовок, который показали в больнице. Чистая удача, что Джексон жив, когда другие погибли, мойры на минуточку отвлеклись, и выживание даровано ему, а не кому другому.
Старуха с Кэтрин Куксон, женщина в красном, поношенный костюм — где они теперь? Никуда не денешься — Джексон вопрошал, имеет ли право быть на ногах (ну, более или менее), когда еще пятнадцать человек лежат в холодном морге. И кто такой этот его альтер эго? Может, настоящий Эндрю Декер еще в больнице, или пережил катастрофу без единой царапины, или его путешествие оборвалось роковым образом? Имя по-прежнему звоночком звенело в измочаленной памяти, но Джексон не знал почему.
Видимо, это и есть угрызения выжившего. Он не раз выживал, не угрызаясь, — во всяком случае, не сознавал, что угрызается. Всю жизнь он провел будто среди последствий катастрофы, в бесконечном временном постскриптуме, которым обернулось его существование после убийства сестры и самоубийства брата. Этот ужас он втянул внутрь, приговорил к одиночному заключению и вскармливал, пока тот не уплотнился в твердый черный уголек в сердцевине души. Однако сейчас катастрофа произошла вовне, разрушения осязаемы, и за дверью комнаты, где Джексон спал, — руины.
— Все мы выжили, мистер Б., — сказала Реджи.
На вокзале Уэверли он потерял управление — впервые в жизни у него случился приступ паники. Джексон доковылял до железной скамейки в вокзальном вестибюле, тяжко сел и свесил голову меж колен. Все его огибали. Наверное, похож на избитого пьянчугу. Такое ощущение, будто у него сердечный приступ. Может, у него и вправду сердечный приступ.
— Не, — сказала Реджи, пощупав пульс у него на запястье. — Просто трясучка напала. Дышите, — посоветовала она. — Всегда помогает.
В конце концов черные мухи перед глазами прекратили танцевать, а сердце перестало пробивать дыру в ребрах. Джексон глотнул воды из бутылки, которую Реджи купила в кофейном киоске, и решил, что, пожалуй, приходит в норму — ну, с поправкой на мир после железнодорожной катастрофы.
— Только давай договоримся, — сказал он Реджи. — Сейчас ты мне жизнь не спасаешь. Ясно?
— Ну знамо дело.
— Посттравматический стресс, что ли, — пробормотал он.
— И нечего стыдиться, — сказала Реджи. — Это как… — и она взмахнула рукой, — знак почета. Вы того солдата из вагона вытащили. Жалко только, что он умер.
— Спасибо.
— Вы герой.
— Никакой я не герой, — сказал Джексон. («Я когда-то был полицейским, — подумал он. — Я был мужчиной. А теперь в поезд сесть не могу».)
— И к тому же, — сказала Реджи, — поезда пустили в объезд, пришлось бы садиться в автобус, потом опять на поезд. Машина — гораздо проще.
— Ничего? — бульдозером напирала Вера. — Паспорт? Выписка из банка? Счет за газ? Ничего?
— Ничего, — подтвердил Джексон. — Я потерял бумажник. Я попал в железнодорожную катастрофу в Масселбурге.
— Мы не делаем исключений.
И ладно бы удостоверение — отсутствие кредитки смутило Веру еще сильнее.
— Наличные? — недоверчиво спросила она, узрев деньги. — Нужна кредитная карта, мистер Декер. И если украли бумажник, деньги-то у вас откуда?
Хороший вопрос, подумал Джексон.
Одинокий волк попытался сымитировать дружелюбие — оскалил зубы и сказал:
— Прошу вас, я просто хочу попасть домой.
— Кредитная карта и удостоверение личности. Таковы правила. — (No pasaran.)
— Папина мамуля умерла, — сказала Реджи, внезапно сунув ладошку Джексону в руку. — Нам нужно домой. Пожалуйста.
— Ф-фу, — сказала Реджи, когда они зашагали к «эспасу»; Джексон указал серой вафлей электронного ключа на машину, и та приветливо бибикнула.
Жалобные мольбы не возымели действия на Веру. Но как раз утром ее сократили («Избыточна, — хмыкнула она, — как любая женщина моего возраста»), и это оказалось гораздо полезнее.
— Можете хоть на закат уезжать на этой машине, мне все равно, — сказала она, однако для начала всласть помотала им нервы.
Серой вафлей Джексон завел машину и объяснил Реджи, как переключить «эспас» с «парковки» на «вождение». Реджи ему нужна, неохотно сознался он себе, — неизвестно, как он вынесет эту поездку, и не только потому, что Реджи знает, как прибинтовать ему руку и завести автомобиль.
Джексон опустился на сиденье. Приятно — словно домой вернулся. Рулить придется одной рукой — это бы ничего, но рядом сидит Реджи Дич. То ли ребенок, то ли неостановимая сила природы.
— Ладно, погнали, — сказал он; собака на заднем сиденье уже уснула.
Чистой дуростью одолев все препоны, они добрались аж до Шотландского поворота, всего дважды остановившись на заправках, чтобы Джексон «минутку передохнул». Тело молило о покое, хотело рухнуть в темной комнате и лежать, а не рулить одной рукой по А1. Он летел на волне мощных болеутолителей, выданных австралийцем Майком. Наверняка, если приглядеться к упаковке, вождение после приема настоятельно не рекомендуется, но Джексон откуда-то извлек свою армейскую сущность — ту, что перла вперед вопреки любым резонам. Когда ты крут и мир шизов, ты на крутой шизе.
Реджи со вкусом штурманила. У нее имелась пугающая привычка — как у дочери Джексона, его настоящей дочери, — восторженно озвучивать (а иногда и выпевать) всякий дорожный знак: неровная дорога, опасный поворот, Берик-на-Твиде двадцать четыре мши, дорожные работы полмили. У Джексона не бывало пассажиров — кроме Марли, — которые черпали бы столько радости в А1.
— Я редко из дому выбираюсь, — весело пояснила Реджи.
У нее был адрес подозрительной тетки. Адрес нашелся в ежедневнике Джоанны Траппер. Еще у Реджи был набитый рюкзак, большая сумка Джоанны Траппер, которая совершенно изводила девчонку (Почему она ее оставила? Почему?), полиэтиленовый пакет с собачьей едой, а также, понятно, собака. Не налегке путешествует. У Джексона была, натурально, только одежда. Свобода, можно сказать.
— Здесь, здесь, нам тут направо! — заголосила Реджи у большой развязки на Шотландском повороте.
Завтра он увидит жену. Свою жену, новенькую и блестящую. И ему предстоит много новобрачного секса, хотя, честно признаться, секс — последнее, на что он сейчас способен. Теплая постель и большой стакан виски гораздо соблазнительнее. Он поедет домой, и жизнь продолжится. Его путешествие оборвалось (но не роковым образом), он сам оборвался (но не роковым образом), однако его грызло крошечное сомнение в том, что удастся склеить жизнь точно такой, какой она была.
— На Шотландском повороте направо, — сказала Реджи, — и попадем в Уэнслидейл. Где сыр делают.
Он был здесь в среду (в мире до железнодорожной катастрофы; в другой стране). Он купил в Хозе карту, газету и булку с сыром и пряным соусом. Они проедут на волосок от того места, где живет его сын Натан. Можно в гости заглянуть, остановиться у деревенского лужка, припарковаться у дома Джулии. Он вернулся туда, откуда начал. Опять.
На Шотландском повороте он безропотно последовал слегка истеричным директивам Реджи и свернул направо, но что-то сбилось — в «эспасе», в нем самом, не поймешь. Может, заснул с открытыми глазами. Вот что бывает, когда садишься в машину после сотрясения мозга, — не поворачиваешь руль, как надо, потом доворачиваешь, а потом совершенно напрасно лупишь по тормозам, потому что в ухо тебе визжит шотландский голосок, сбивает гироскоп у тебя в мозгу, и ты идешь юзом под визг резины и влетаешь в четырехдверный «смарт», который юлой крутится по всей дороге, а тебя самого бьет армейский джип, едущий из Каттерикского гарнизона. «Эспас» старался как мог, и все равно они развернулись на сто восемьдесят и очутились на обочине, где и остановились, стукнув зубами. Собака грохнулась на пол, когда они (Джексон винил равно себя и машину) потеряли управление, но затем не без апломба восстала.
