Мистер Мерседес - Кинг Стивен (лучшие книги без регистрации .txt) 📗

Приступ продолжается, пока не сводит живот. А когда смех начинает затихать, Брейди видит, как открывается входная дверь кондоминиума.

Брейди тут же хватает Изделие два и включает его. Загорается желтая лампочка готовности. Он выдвигает антенну. Вылезает из автомобиля, уже не смеясь, вновь подкрадывается к бетонному парапету, следя за тем, чтобы оставаться в тени ближайшей поддерживающей крышу колонны. Кладет большой палец на переключатель и нацеливает Изделие два вниз – но не на «тойоту», а на Ходжеса, который роется в кармане брюк. Блондинка стоит рядом с ним, в том же брючном костюме, но туфли и сумка другие.

Ходжес достает ключи.

Брейди сдвигает переключатель, переводя Изделие два в рабочий режим. Огни «тойоты» Ходжеса мигают. Одновременно единожды мигает и зеленая лампочка Изделия два. Оно перехватило и запомнило код СДО точно так же, как ранее перехватило и запомнило код «мерседеса» миссис Трелони.

Брейди пользовался Изделием два почти два года, перехватывая коды СДО, чтобы забирать из автомобилей ценные вещи и деньги. Прибыль от этих набегов разнилась, но острые ощущения он получал всегда. Найдя запасной ключ в бардачке «мерседеса» миссис Трелони (тот лежал в пластиковом пакете вместе с инструкцией для владельца), он уже собрался украсть автомобиль, покататься по городу, может, пару раз обо что-нибудь стукнуться, порезать ножом обшивку. Но что-то подсказало ему: надо оставить все как есть. Потому что «мерседес» может понадобиться для более серьезного дела. Так и вышло.

Брейди садится в «субару». Возвращает Изделие два в бардачок. Он крайне доволен утренней работой, но утро еще не закончилось. Ходжес и сестра Оливии поедут прощаться с покойной, а Брейди надо заглянуть в другое место. ЦКИ уже открылся, и он хочет разведать обстановку, сориентироваться на местности. Посмотреть, какая охрана, где установлены камеры наблюдения.

«Я найду способ попасть в зал, – думает Брейди. – Я нынче в ударе».

Опять же ему надо выйти в Сеть и добыть билет на концерт. Дела, дела, дела.

Он начинает насвистывать.

Ходжес и Джейни входят в зал «Вечный покой» Похоронного бюро Соумса без четверти десять, и благодаря настойчивости Джейни они первые. Верхняя половина гроба открыта. Нижняя задрапирована синим шелковым покрывалом. На Элизабет Уэртон – белое платье с синими цветочками в тон покрывалу. Глаза миссис Уэртон закрыты. Щеки розовые.

Джейни спешит по проходу между двумя рядами раскладных стульев, смотрит на мать, возвращается. Губы дрожат.

– Дядя Генри может называть кремацию язычеством, если ему хочется, но настоящее язычество – этот открытый гроб. Это не моя мать, а выставленное напоказ набивное чучело.

– Тогда почему…

– Пришлось на это пойти, чтобы дядя Генри заткнулся насчет кремации. Да поможет нам Бог, если он заглянет под покрывало и увидит, что гроб из прессованного картона, выкрашенного в серый цвет, чтобы выглядел металлическим. Он из картона, чтобы… ты понимаешь…

– Да, – говорит Ходжес и одной рукой обнимает ее.

Приходят подруги усопшей, ведомые Алтеей Харрис, которая постоянно ухаживала за ней, и миссис Грин, приходившей несколько раз в неделю. В двадцать минут одиннадцатого (неприлично поздно, думает Ходжес) прибывает тетя Шарлотта под руку с дядей Генри. Они идут по проходу, останавливаются у гроба, смотрят на покойную. Тетя Шарлотта нагибается, целует мертвые губы. Едва слышно говорит: «Ох, сестренка, ох, сестренка». В первый раз за время их знакомства она не раздражает Ходжеса.

Потом пришедшие проститься с миссис Уэртон разбиваются на группки, общаются, иногда слышен приглушенный смех. Джейни в непрерывном движении, разговаривает со всеми (всего собралось человек двенадцать, по терминологии дочери Ходжеса – «старичье»), никого не оставляет без внимания. Дядя Генри присоединяется к ней, и однажды, когда Джейни дает слабину – она пытается утешить миссис Грин, – обнимает ее за плечи. Ходжес этому рад. Голос крови дает о себе знать, думает он. Обычное дело для таких ситуаций.

Сейчас он тут лишний, поэтому выходит на улицу. Стоит на верхней ступеньке, оглядывает припаркованные автомобили, ищет мужчину в одном из них. Никого не видит, но вдруг осознает, что не видит и Холли-Бормотунью.

Огибает похоронное бюро, направляясь ко второму выходу, на автомобильную стоянку для посетителей, и Холли там, сидит на нижней ступеньке. Одета в длинное бесформенное коричневое платье. Волосы собраны в два пучка по бокам. Такая прическа совершенно ей не идет. Ходжесу она напоминает принцессу Лею, просидевшую год на диете Карен Карпентер [35].

Холли видит тень на мостовой, вздрагивает, потом пытается что-то спрятать. Ходжес подходит ближе и видит у нее в руке наполовину выкуренную сигарету. Холли в тревоге смотрит на него. Взглядом собаки, которую частенько били сложенной газетой за лужу под кухонным столом.

– Маме не говорите. Она думает, что я бросила.

– Ваш секрет умрет вместе со мной, – отвечает Ходжес, думая, что Холли достаточно взрослая, чтобы не бояться материнского осуждения своей, возможно, единственной дурной привычки. – Позволите присесть рядом?

– Разве вы не должны быть у гроба, с Джейни?

– Вышел глотнуть свежего воздуха. За исключением Джейни я там никого не знаю.

Она смотрит на него с неприкрытым детским любопытством.

– Вы с моей кузиной – любовники?

Он смущен не вопросом, а тем фактом, что этот вопрос вызывает у него смех. Ходжес даже сожалеет, что не оставил Холли наедине с запретной недокуренной сигаретой.

– Скажем так, мы близкие друзья. Давайте на этом и остановимся.

Она пожимает плечами и выпускает дым через ноздри.

– Мне без разницы. Я думаю, женщина должна иметь любовников, если у нее есть такое желание. У меня – нет. Мужчины меня не интересуют. И не потому, что я лесбиянка. Не подумайте ничего такого. Я пишу стихи.

– Да? Правда?

– Да. – И без паузы, словно продолжая тему: – Моя мама не любит Джейни.

– Неужели?

– Она считает, что Джейни не должны были достаться все деньги Оливии. Говорит, что это несправедливо. Возможно, она права, но мне все равно.

Она кусает губы, вызывая у Ходжеса тревожащее чувство deja vu, и ему требуется лишь секунда, чтобы понять: Оливия Трелони точно так же кусала губы на полицейских допросах. Близкое родство дает о себе знать. Почти всегда так и бывает.

– Вы не заходили в зал прощания, – говорит он.

– Нет, и не пойду, и она меня не заставит. Я никогда не видела мертвеца – и не хочу сегодня увидеть впервые. Мне будут сниться кошмары.

Она тушит окурок о боковину ступеньки, не трет, а ударяет раз за разом, пока не перестают лететь искры и не разрывается фильтр. Лицо у нее белое, как стакан с молоком, ее начинает трясти (колени буквально стучат друг о друга), и если она не перестанет грызть нижнюю губу, наверняка брызнет кровь.

– Это самое худшее, – говорит она. Уже не бормочет; наоборот, ее голос прибавляет силы, еще немного – и перейдет в крик. – Это самое худшее, самое худшее, это самое худшее!

Он обнимает ее дрожащие плечи. На мгновение дрожь усиливается, все тело ходит ходуном. Он ожидает, что сейчас она вскочит и убежит (задержавшись лишь для того, чтобы обозвать его бабником и влепить оплеуху). Но дрожь затихает, и она кладет голову ему на плечо. Учащенно дышит.

– Вы правы, – говорит он. – Это худшая часть. Завтра будет проще.

– Гроб закроют?

– Да. – Он собирается попросить об этом Джейни, потому что в противном случае ее кузина опять будет сидеть в компании катафалков.

Холли смотрит на него. Лицо такое открытое. Ничего-то в ней нет, думает он. Такая наивная, такая бесхитростная. Впоследствии Ходжес поймет, что заблуждался, но сейчас вновь вспоминает Оливию Трелони. Ее травила пресса, травили копы. Включая его самого.

– Вы обещаете, что его закроют?