Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— Вы думаете, — спросила она, — что убийца считает себя профессиональным психологом или психоаналитиком?
— То есть вы хотите узнать, считаю ли я его таковым?
— А вы считаете?
Они молчали, пока Алисия Агуадо не решила продолжить беседу:
— Вы, как я понимаю, уловили некую связь между этим убийством и вашим отцом.
Фалькон рассказал ей о танжерских фотографиях, которые он нашел в кабинете Рауля Хименеса.
— Мы тоже там жили в то же самое время, — объяснил он. — Мне казалось, что на этих фотографиях я обязательно найду отца.
— И это все?
Хавьер немного согнул руку, ощущая неловкость из-за того, что она читает по его запястью.
— Я думал, что там же найду еще и фотографию матери, — сказал он. — Она умерла в Танжере в шестьдесят первом году, когда мне было пять лет.
— И вы нашли ее? — немного помедлив, спросила Алисия.
— Нет, не нашел, — ответил он. — Зато на заднем плане одного из снимков я разглядел своего отца, целующегося с женщиной, которая впоследствии стала моей второй матерью… я хочу сказать, его второй женой. Судя по дате на обороте снимка, он был сделан еще до того, как умерла моя мать.
— Неверность не такое уж редкое явление, — заметила она.
— Моя сестра согласилась бы с вами. Она сказала, что отец «не был ангелом».
— Это как-то повлияло на ваше отношение к отцу?
Мысль Фалькона активно работала. Впервые в жизни он обследовал узкие закоулки своего сознания. От напряжения у него на лбу выступил пот, он стер его тыльной стороной руки.
— Ваш отец умер два года назад. Вы были духовно близки с ним?
— Мне казалось, что был. Он любил меня больше, чем брата и сестру. Я… я… но теперь я и сам не знаю.
Фалькон поведал ей о последней воле отца и о том, что он, ослушавшись его, стал читать дневники.
— И что тут странного? — спросила она. — Знаменитые люди, как правило, хотят что-то оставить потомкам.
— Там было письмо, в котором отец предупреждал меня, что это путешествие во времени, вероятно, окажется мучительным.
— Но тогда зачем вы в него пустились?
Попав в мозговой тупик, Фалькон врезался в плоскую белую стену паники. Его молчание затягивалось.
— Напомните мне, что особенно вас поразило в убийстве Хименеса, — попросила она.
— Что его принуждали смотреть…
— Вспомните, кого вы искали на фотографиях жертвы?
— Мою мать.
— Почему?
— Не знаю.
В наступившей тишине Алисия встала, включила чайник и заварила какой-то травяной чай, потом ощупью достала китайские чашки, налила в них чай и снова взялась за его запястье.
— Вы интересуетесь фотографией? — продолжила она.
— Интересовался до недавнего времени, — ответил Фалькон. — У меня в доме даже есть специальная темная комната. Мне нравится черно-белое фото, я люблю сам проявлять и печатать.
— Как вы смотрите на фотографию? — спросила она. — Что вы в ней видите?
— Напоминание.
Он рассказал ей о любительском фильме, который смотрел днем, и о том, как он довел его до слез.
— Вы часто в детстве ходили на пляж?
— О да, в Танжере пляж был очень близко от города… то есть практически в его черте. Летом мы ходили туда каждый день. Мои брат и сестра, моя мать, горничная и я. Иногда только мы с мамой.
— Так… вы и ваша мать.
— Вы хотите спросить, где был мой отец?
Она не ответила.
— Отец работал. У него была мастерская. С окнами на пляж. Я изредка бывал там. Но я знаю, он за нами наблюдал.
— Наблюдал за вами? Как это?
— У него был бинокль, и он иногда разрешал мне в него посмотреть. Отец помогал мне найти их на берегу… маму, Мануэлу и Пако. Он говорил мне: «Это наша с тобой тайна», или: «Так я за вами присматриваю».
— Присматривает за вами?
— Вы хотите сказать, что создается впечатление, будто он шпионил за нами, — произнес Фалькон, — но это полная бессмыслица. Зачем человеку шпионить за собственным семейством?
— А в том фильме, который вы смотрели сегодня, хоть раз показался отец семейства?
— Нет, он был за кадром.
Алисия спросила его, зачем он смотрел этот фильм, и он рассказал ей всю историю Рауля Хименеса. Она слушала его с явным интересом и остановила только раз, чтобы заменить пленку.
— Так зачем вы смотрели этот фильм? — снова спросила она, когда он закончил свой рассказ.
— Я же только что объяснил вам, — сказал он. — Битых полчаса я…
Он замолчал и задумался на несколько долгих, бесконечно мучительных минут.
— Я говорил вам, что вижу в фотографиях напоминание, — продолжил он. — Они меня завораживают, потому что у меня проблемы с памятью. Я сказал вам, что мы ходили на пляж всей семьей, но на самом деле я этого не помню. Не вижу зрительно. Не ощущаю плотью и кровью. Я придумал это, чтобы заполнить пустоты. Я знаю, что мы ходили на пляж, но в моих собственных воспоминаниях этого нет. Я понятно говорю?
— Вполне.
— Я хочу, чтобы старые фильмы и фотографии оживили мою память, — пояснил он. — Когда я беседовал с Хосе Мануэлем Хименесом о трагедии, разыгравшейся в его семье, он сказал мне, что с трудом вспоминает свое детство. Тогда я попытался воскресить свои самые ранние воспоминания и испугался, осознав, что их нет.
— Теперь, я думаю, вы готовы ответить на мой вопрос, почему вы начали читать дневники, — произнесла Алисия.
— Да, да, — встрепенулся он, словно его внезапно осенило. — Наверно, я не послушался его потому, что надеялся отыскать в дневниках разгадку тайны моей памяти.
Пленка, щелкнув, остановилась. Приглушенные звуки города наполнили комнату. Он ждал, когда Алисия заменит пленку, но она не пошевельнулась.
— На сегодня все, — сказала она.
— Но я только начал.
— Я знаю, — кивнула она. — Но мы и не собирались распутать весь клубок ваших проблем за один сеанс. Это длительный процесс. В нем нет кратчайших путей.
— Но мы же только что… мы как раз добрались до сути дела.
— Верно. Первый сеанс прошел прекрасно, — заметила она. — Я хочу, чтобы вы немного подумали. Мне надо, чтобы вы спросили себя, находите ли вы какое-то сходство между семьей Хименеса и своей собственной.
— В обеих семьях одинаковое число детей… Я был младшим…
— Сегодня мы не будем об этом говорить.
— Но мне необходимо продвинуться вперед.
— Вы уже продвинулись, но человеческое сознание способно воспринять только определенную дозу реальности. Сначала вам надо освоиться с ней.
— С реальностью?
— Именно к этому мы и стремимся.
— Но где же мы тогда сейчас находимся, если не в реальности? — спросил он, ощутив укол тревоги. — Я ежедневно получаю такую инъекцию реальности, какой не получает никто из моих знакомых. Я детектив, расследующий убийства. Жизнь и смерть — вот чем я занимаюсь. Разве есть что-нибудь более реальное?
— Но это не та реальность, о которой мы говорим.
— Растолкуйте так, чтобы я понял.
— Сеанс закончен.
— Объясните мне только это одно.
— Ладно. Я приведу вам одну физическую аналогию, — сказала она.
— Любую… мне необходимо понять.
— Десять лет назад я разбила бокал, и, когда собирала осколки, крошечная частичка стекла вонзилась мне в большой палец. Самой мне не удалось ее вытащить, а врач из-за обилия нервов в этой области не захотел делать надрез. В течение нескольких лет палец иногда побаливал и ничего больше, но все это время организм, как мог, защищался от кусочка стекла. Он наращивал вокруг осколка слои кожи, пока не сформировалось нечто вроде маленькой горошины. И в один прекрасный день организм выбросил стекло. Горошина вышла на поверхность, и ее извлекли из пальца с помощью сульфата магния.
— И та реальность, о которой мы с вами здесь говорим, сродни такому осколку? — спросил он.
— Частички битого стекла могут проникнуть и в сознание, — сказала она, и одна мысль об этом вызвала у Фалькона тошноту. — Порой они причиняют мучительную боль, если их ненароком задеть. Мы загоняем их на периферию сознания, думая, что можем о них забыть. Наше сознание даже пытается обезопасить себя от этих осколков, обволакивая их слоями… лжи. Таким образом, мы существуем независимо от стеклянной занозы, пока что-нибудь не стрясется и она без всякой видимой причины не начнет проталкиваться из глубин подсознания к сознанию. Разница между ментальной сферой и физической состоит в том, что мы не можем ускорить этот процесс с помощью сульфата магния.
